Башня. Новый Ковчег-6. Глава 29. Борис

two_towers — 17.01.2025

— Этот технический этаж между станциями был предусмотрен конструктивно, и до аварии на Северной им активно пользовались…

Голос Маруси журчал торопливым ручейком. Как по камешкам бежал, перепрыгивая порожки и закручиваясь быстрым вихрем. Если закрыть глаза, то можно было представить себе летний день, знойное марево воздуха, колышущееся перед лицом, сухие травинки, залезающие за воротник рубашки — Борис почти физически ощутил их колкое прикосновение к коже, втянул носом запах переспелой августовской травы, почувствовал горячее дыхание катившегося к закату лета. Это было фантомное видение, потому что откуда ему, всю жизнь прожившему в Башне, знать, как пахнет август и собранное в скирды сено, какова на ощупь сухая, стосковавшаяся по дождю земля, как нежен ветер, запутавшийся в волосах. И тем не менее он откуда-то это знал, слушал спешащий женский голос, и из глубины сознания рождались образы, поднимались ввысь, расплываясь, и всё это — лето, небо в полудрёме, просвечивающее сквозь ажур листвы, тонкий говорок родника, — всё это была Маруся. Его Маруся.

Борис поймал себя на том, что улыбается. Сидит в своём кабинете, слушает быструю речь, льющуюся из динамиков телефона, и улыбается, как последний дурак, не обращая ни на кого внимания.

Впрочем, в кабинете, кроме него самого и невозмутимо расположившегося в кресле Мельникова, да ещё приставленного у дверей солдата, никого не было. Островский оккупировал приёмную — говорил с кем-то по рации, раздавал указания, быстро, чётко, словно всю жизнь командовал переворотами. Там же торчал и Слава Дорохов, вставляя время от времени свои реплики. Шутил, видимо, судя по сдержанному смеху Алины Темниковой и по резким окрикам Островского. Всеволод Ильич — мужик серьёзный, да и не до шуток сейчас, когда такое…

Борис попытался сосредоточится на том, что говорит Маруся. Мысленно представил себе этот технический этаж, уже заброшенный, тёмные коридоры, пустые помещения (что там раньше было? склады?), аварийное освещение, если оно вообще там есть, это освещение.

— …потом, естественно, надобность в этом техническом этаже между Северной и Южной отпала, но туда и сейчас можно попасть со станции…

— С Северной, — в Марусины объяснения вмешался Павел. — Там проход так и остался открытым. Вряд ли тогда, во время шторма, кому-то понадобилось бежать и закрывать его. Не до этого было.

— Нет, Паш, не только с Северной, но и с Южной тоже. Дверь на третьем ярусе...

— Она на замке.

Это сказал Марат Руфимов. Он тоже был там, у Павла в кабинете. Столпились, наверно, вокруг телефона, сдвинув на край стола свои чертежи и сводки. Савельев по своей привычке в трубку вцепился, у Марата на худом почерневшем лице одни глаза, Маруся… Хорошо, что там Маруся, хотя откуда она взялась, должна же в своём БЩУ быть, или в реакторном, или… а она с Павлом…

— Ну, она была закрыта, эта дверь, а потом… помните, Марат Каримович, вы меня отправили к Власову за расходниками, которые нам тут нужны. А Власов был занят, он мне просто связку ключей вручил, сказал, что всё подготовил, мне только ящик осталось со склада забрать. А в связке был ключ от той двери, ну и…, — она споткнулась, но тут же затараторила ещё сильней. — Я просто решила посмотреть, что там. Одним глазком. Открыла, а…

— А там монстры, — у Марата в сложившейся ситуации, как ни странно, ещё оставались силы шутить.

— Да ну вас, Марат Каримович, — в голосе Маруси явственно прорезалось смущение. — Я даже заглянуть туда не успела. Услышала, как кто-то спускается сверху. Я дверь захлопнула, стала закрывать и, видимо, заторопилась. В общем, замок заклинило и ни туда ни сюда. Наверно, совсем проржавел от времени. И я… я просто дверь прикрыла, там не видно, что она не заперта, честное слово.

— И ничего никому не сказала? Так?

Борису показалось, что Павел сдавленно хмыкнул, скрывая рвущуюся на волю насмешку.

— Не сказала… но я бы потом сказала, правда. Но не в тот день, потому что… потому что Марат Каримович как раз утверждал списки тех, кто пойдёт с ним на АЭС. Я думала, он меня тогда не возьмёт с собой. Там Селиванов громче всех орал, чтобы я на Южной оставалась. А тут эта дверь. Да ей вообще никто уже сто лет не пользовался. И там совершенно незаметно, что она не заперта, ну честно.

— М-да, — опять хмыкнул Павел. — И что, Марат, мы с ней делать будем? К маме отправим?

Руфимов всё же не выдержал, рассмеялся.

— Что? — тут же вскинулась Маруся. — Ну да, глупость совершила. Но зато теперь это может помочь! Будто бы с вами такого никогда не случалось!

Она была смущена и за этой вспышкой прятала свою растерянность и неловкость. Нападала, защищаясь.

Четыре сотни этажей, что разделяли их, схлопнулись, исчезли, и Борис почти физически оказался там, под землёй, в небольшом, аскетично обставленном кабинете, где не было ничего лишнего: серый пластиковый стол, пара неудобных кресел, жёсткий, неубиваемый диван, полки, забитые любимыми Пашкиными чертежами и справочниками. И Маруся, маленькая, раскрасневшаяся, пытающаяся скрыть под натиском слов смущение и замешательство — Борис видел серые глаза, редкие веснушки, девчоночьи вихры, которые, наверно, она ни разу в жизни не укладывала в строгую женскую причёску. Мучительно захотелось коснуться рукой её волос, щеки, ощутить пальцами гладкость упругой, почти детской кожи.

Борис резко осадил себя. Хватит! Сейчас не время, да и наступит ли оно, вот вопрос. Для начала им бы всем из этой передряги выбраться, что чертовски проблематично, если не сказать невозможно.

В кабинет зашёл Островский. Приблизился к столу, разложил карту — это была схема Южной станции. Откуда он только и откопал её, да ещё в такой короткий срок?

— Ну что? — резко спросил он. Не Бориса спросил, вопрос адресовался Павлу. — Павел Григорьевич, передо мной схема Южной, мы с командирами уже на скорую руку кое-что прикинули, с Лебедевым по рации связались. По всему выходит, что Худяков ещё долго может держать оборону. Задавить количеством мы, конечно, можем, не вопрос, но насколько я понимаю, штурмовать сейчас нельзя.

— Нельзя, — подтвердил Павел.

— Нужен обходной путь. Через ремонтные цеха мы не пройдём. Если бы это было возможно, Долинин это бы уже сделал. Остаётся технический этаж, — Островский не мог слышать их разговор, но благодаря карте вывод сделал математически точный. Борис даже чертыхнулся про себя от восхищения.

— Да, технический этаж. Всё верно, Всеволод Ильич. Маруся, — Павел на том конце провода слегка замешкался, кашлянул и тут же поправился, перешёл на официальный тон. — Мария Григорьевна, расскажите ещё раз полковнику Островскому про тот проход. И постарайтесь чётко объяснить, где именно находится та самая незапертая дверь…

***

Идея проникнуть на Южную станцию обходным путём возникла сама собой.

Их импровизированное телефонное совещание длилось уже минут двадцать, а то и больше: часы показывали почти два. Часы… взгляд Бориса то и дело натыкался на них, на дешёвый пластмассовый корпус, чёрное табло с яркими красными цифрами, и в душе против воли поднималось раздражение. Какого чёрта они тут делают? Чужая, пошлая вещь, такая неуместная в его кабинете. Надо убрать, сказать, чтобы убрали, но потом… это всё потом. Когда он сюда вернётся. Если вернётся.

Ситуация, в которой они оказались, была дерьмовая. Пашка нашёл ей верное определение: «задница». Лучше не скажешь.

С одной стороны, благодаря недюжинным организаторским талантам Островского и даже несмотря на гибель полковника Долинина и его штаба, со стратегической точки зрения всё выглядело вполне неплохо. Военный сектор был полностью взят под контроль, большинство комсостава приняли их сторону. Островский отдал приказ об освобождении Величко, и очень скоро Константин Георгиевич займёт принадлежащее ему по праву кресло в Совете. Маркова обезврежена, Рябинин мёртв — с такими картами на руках Борис мог хоть сейчас созывать экстренное заседание. Оставался, конечно, удерживающий Южную станцию майор Худяков, несгибаемый упрямец, да кое-какие очаги сопротивления, спонтанно возникающие на разных этажах, но и с ними Островский справлялся с блеском.

Но с другой стороны… с другой стороны, было маленькое такое, неприметное обстоятельство, напрочь перечёркивающее все их успехи. Невзрачный, щуплый очкарик, Серёжа Ставицкий, которого Борис никогда не воспринимал всерьёз. Как и когда он умудрился создать столько проблем? Этот поехавший крышей психопат-тихоня, кажется, таких ещё называют социопатами — Борис был не силён во всех этих психологических штучках.

— Ставицкий вышел на связь. Он — на Южной, — это была та новость, которая огорошила их всех.

Вслед за произнесёнными Павлом словами повисло глухое молчание. Борису оно показалось бесконечным, хотя это, конечно, было не так. Павел, не теряя времени, принялся обрисовывать всю картину. Говорил, как обычно твёрдо, веско, короткими рубленными фразами.

— Со Ставицким на Южной Васильев и отряд, охраняющий станцию. По тому, что я знаю от Володи Долинина, численность военного состава позволяет им держать оборону. Успешную оборону. Но это не главное. Ставицкий поставил ультиматум: либо я сдаюсь, либо он отключает АЭС от общей энергосистемы. У меня два часа на размышление. Целых два часа, Серёжа на удивление щедр сегодня, — только в этом месте, пожалуй, Павел сорвался, дал слабину, разбавляя свою размеренную речь ядовитым сарказмом. Но тут же взял себя в руки. — В общем, выхода нет. Пробный запуск идёт полным ходом, и отключение электричества приведёт к катастрофическим последствиям. Работы прерывать нельзя, мы и так едва придерживаемся графика, но запаса по времени у нас просто нет. Если бы была хоть какая-то надежда, что океан даст нам передышку, но... Закономерности в том, почему иногда уровень океана на несколько дней замирает, перестаёт снижаться, мы так и не нашли. Возможно, её попросту не существует. Поэтому…

Павел замолчал. Молчали и остальные. И в этой тишине Борису почудился далёкий гул взрыва. Он не слишком разбирался в технических деталях, но почему-то катастрофа, о которой часто говорил Савельев, представлялась ему как небывалый по мощности взрыв, за которым последует холод и смерть.

— Если коротко, то действуем так, — продолжил Павел. — Я выдам на станции последние указания. В принципе, всё идёт хорошо, без накладок, здесь справятся и без меня. Маруся… Мария Григорьевна, Бондаренко, Селиванов, специалистов хватает. Марат вон уже пошёл на поправку. А я через час пойду на станцию. Видимо, пришла пора поговорить с Серёжей лично, он не успокоится.

— Это ты хорошо придумал, Паша, — резко сказал Борис. — Просто отлично! Вчера в паровой не удалось показательно геройски самоубиться, так ты решил сегодня повторить подвиг идиота на бис!

— А какие варианты, Боря? — в голосе Савельева не было бравады, только бесконечная усталость. — Если я не пойду к нему, он всех погубит. Всех. Это ты понимаешь?

— Понимаю. Я всё понимаю, Паша. Но… может, он блефует? Там же с ним Васильев. Он хоть и человечишка дрянной, но инженер-то знающий, ты сам говорил. Он что, не в курсе, к чему эти игры с отключением от энергосистемы приведут?

— Ставицкий — сумасшедший.

— Вот именно. Он — сумасшедший. Где гарантии, что получив тебя, он остановится? Где, чёрт бы тебя побрал? Мы тут послушали про его последние художества, он о себе во множественном числе говорит, с портретами беседует. Он не в себе, Паша! И что он выкинет, когда ты ему свою персону на блюдечке преподнесёшь, никто не знает. Может, он ждёт тебя, чтобы вместе с тобой в мир иной отправиться. И всю Башню с собой прихватить. А ты ему такой подарок!

— Да нет другого выхода! Просто нет!

— Да погоди ты… — Борис лихорадочно соображал. — Погоди. Мы и подумать-то ничего толком не успели. Сейчас расклад сил в нашу пользу. У Ставицкого, кроме как отключить станцию, других козырей нет. Это его последний, отчаянный шаг. Он загнан в угол. Надо с ним поговорить. Может быть, что-то пообещать… обмануть. Убедить в том, что нам плевать на отключение, что мы и так справимся. Он же в технике не бум-бум.

— С ним Васильев. Он ему наверняка уже всё популярно растолковал.

— Ну хорошо, ладно, блефовать у нас не получится. Тогда, может, как-то перехитрить? Ну, думай, Паша. Не смей сдаваться! Ты же не сдавался, даже когда он тебя Никой шантажировал…

— Никой, — перебил его Павел. — Это ты вовремя вспомнил. Потому что где сейчас Ника, я тоже не знаю.

— В смысле? Погоди, — Борис вцепился обеими руками в край стола. — Погоди, Паша. Долинин туда отряд послал, мы вместе в лифте ехали, они должны были уже…

— Пропал отряд. Как раз в лифте с ними связь и прервалась.

Борис вздрогнул, словно ему оплеуху отвесили.

— Один военный лифт действительно блокирован, — подтвердил Островский. — По нашим сведениям там люди.

— Ну и что? — почти заорал Борис. — Паша, это ещё ничего не значит! Возможно, Ника всё ещё в больнице, на сто восьмом…

Дыхание перехватило, фраза, так и не дошедшая до конца, погасла на полуслове. Караев… Этот чёртов ублюдок. Мельников сказал, что Караев знает, где Ника. Борис беспомощно посмотрел на побледневшего Олега, потом на Островского. Всю эту историю со служебной запиской, Караевым и Никой он рассказать полковнику не успел, времени не было. Говорить об этой сейчас, при Павле, было нельзя, но… Выправил ситуацию Островский. Поднялся со своего места, коротко бросил: «Сейчас всё выясним» и быстро вышел в приёмную.

— Паша, послушай, — Борис сделал отчаянные глаза Мельникову, заклиная того молчать, но Олег и сам всё понял, коротко кивнул. — Паша. Мы ничего толком не знаем. Но, поверь, интуиция мне подсказывает, что с твоей девочкой всё в порядке. Если бы она была у Ставицкого, он бы точно не преминул этим воспользоваться, чтобы добить тебя, а, значит, Ники у него нет. И скорее всего она всё ещё…

— В больнице на сто восьмом обнаружено два трупа, — в кабинет вернулся Островский, встал рядом со столом, прямой, как палка. — Санитар, фамилия — Петренко, его уже опознали. А второй военный. При нём документы на имя Караева. И судя по описанию, это он и есть.

— Два трупа? — эхом отозвался Павел.

— Да, огнестрел.

— Петренко — это, кажется, охранник, которого Долинин к Нике приставил, — негромко сказал Олег. Всегда такой невозмутимый, сейчас он явно волновался.

— А Ника? — спросил Борис. — Девушка лет семнадцати, маленького роста. Волосы рыжие.

— У неё пропуск на имя Надежды Столяровой, — добавил Мельников.

Островский покачал головой.

— Про девушку ничего не известно.

— Так пусть ищут. Она должна там быть!

Борис с ненавистью посмотрел на Островского, не мог подождать с этой информацией, чёрт его раздери. Тот на взгляд Бориса никак не отреагировал. Невозмутимо развернулся и снова вышел из кабинета. Что нужно делать, он знал и сам. Едва сухая спина полковника скрылась за дверью, Борис снова вернулся к прерванному разговору.

— Паша! Послушай ты меня. Если её не нашли, она вполне могла спастись. Слышишь меня?

— Слышу, — подтвердил Савельев. Говорил он ровно, со стороны могло показаться, что Павел абсолютно спокоен, но Борис-то знал, что это не так. За долгие годы дружбы Борис навострился угадывать малейшие нюансы, самые незначительные оттенки в поведении друга.

— Не смей её хоронить! И себя тоже — не смей! Надо подумать, Паша,… давай подумаем, вместе, — Борис уже почти упрашивал. — Может быть, можно как-то незаметно пробраться на эту чёртову станцию? Ну, Паша? Ты же там работал, наверняка всё знаешь. Может, есть какой-то запасной ход, что-то такое?

— Да нет там никакого хода. Они все либо заперты, либо контролируются людьми Худякова.

— Есть!

От этого голоса — Марусиного голоса — Бориса как током прошибло. Он и не знал, что она всё это время находилась рядом, хотя это логично — Маруся сейчас фактически Пашкина правая рука.

— Есть там один вход. На технический этаж между Северной станцией и Южной...

***

Маруся замолчала. Борис всё ещё вглядывался в схему, от переплетения линий коридоров, технических помещений, подстанций рябило в глазах. Пространственное воображение никогда не было его коньком, ему было сложно, но, кажется, даже он понял, как надо идти, чтобы выйти на эту незапертую дверь. Шанс небольшой — там идут бои, и предсказать как всё пройдёт, невозможно, — и всё равно у них появилась надежда, пока ещё маленькая, совсем крохотная, но она была. Надежда проникнуть на Южную станцию, застать Ставицкого врасплох, ударить с двух сторон…

— Ну, что скажете, Всеволод Ильич? — Павел обращался к Островскому, и в его голосе явственно звучало уважение. Савельев уже оценил полковника — его умение оперативно принимать решения, его талант командира.

— Попробовать можно, — Островский оторвался от карты. Всё то время, пока Маруся говорила, он делал какие-то пометки, что-то прикидывал, соображал. — Надо оправить отряд, человек десять-пятнадцать, я думаю, больше не стоит. Штурм начнём одновременно с двух сторон. Лебедев атакует лестницу и главный выход на платформу, а отряд ударит с тыла. По нашим данным персонала на Южной нет, соответственно жертв гражданских удастся избежать, и…

— Не торопитесь, полковник, — прервал его Павел. — Есть одно «но».

Борис напрягся.

— Наше «но» — это непредсказуемость Ставицкого. Это раз. И два — мы не знаем точно, как Худяков расположил своих людей. Все ли они задействованы в сдерживании Лебедева, или кто-то из них находится на самой станционной платформе. Нам это неизвестно. Вполне вероятно, что часть людей дежурят у ворот в ремонтный цех, это второй ярус платформы. А наш отряд выйдет на третий. Ставицкий с Васильевым, если мы принимаем слова Ставицкого за правду, находятся в ГЩУ-1, это главная щитовая, она — на первом ярусе. И если вдруг отряд вступит в бой с кем-то из худяковцев, это может привлечь ненужное нам внимание. Я боюсь, у Серёжи просто сдадут нервы. И он приведёт свою угрозу в действие, не дожидаясь истечения отмеренных мне двух часов.

На лицо Островского набежала тень.

— Тогда получается, что с отрядом, заброшенным в тыл, шансы у нас пятьдесят на пятьдесят. Успех гарантирован лишь в том случае, если всё пройдёт гладко, то есть если ребята никого не встретят, пока поднимаются с третьего яруса платформы на первый. Тогда они вполне могут захватить Ставицкого и…

— Не захватить, — жёстко перебил Павел. — Ликвидировать. Сразу. Никаких арестов, никаких переговоров, ничего. Ликвидировать. И точка.

М-да, Борис мысленно хмыкнул. Допёк всё же Серёжа Савельева, постарался. И теперь уже Паша церемониться с ним не будет. Вот только… только пока Павла сдерживали эти пресловутые пятьдесят процентов на успех. Мало, чертовски, неоправданно мало. Это понимал и Островский.

— Насколько целесообразен такой риск? — спросил он в лоб. — Провалим — только ускорим всеобщую кончину, я ведь правильно понимаю?

— Да, — Павел помедлил. — Нам нужна подстраховка.

— Переключение на резерв, — подал голос Марат Руфимов.

— Оно самое.

…Ничто так не бесило Бориса, как те моменты, когда Павел садился на своего любимого конька — пускался в технические дебри. Боря прямо физически ощущал свою неполноценность, потому что ни хрена во всём этом не смыслил. Подстраховка? Переключение на резерв? Какое ещё, мать вашу, переключение? Он мало что во всём этом понимал. И надо сказать, сейчас он такой был ни один. Мелькнуло недоумение на лице Мельникова. Ещё больше сдвинул светлые брови Островский.

А там, внизу, на АЭС, в убогом кабинете, названном лишь по недоразумению кабинетом начальника станции, трое людей окунулись в свою стихию, что-то горячо обсуждали, перебивая друг друга и даже радостно вскрикивая. И колокольчиком звучал быстрый говорок Маруси, перекрывая мужские голоса.

— Эй, — Борис не выдержал. — Всё хорошо, конечно, но, может, вы, господа инженеры, посвятите нас, несведущих, в свои великие мысли.

— Да это легко, — тут же отозвался Савельев, и Борис мысленно закатил глаза: узнаю друга Пашу, у него всегда всё легко и просто. — На любой станции есть возможность перевода на резервное питание. На Южной тоже. То есть, если мы из резервной щитовой переключаем АЭС и одновременно атакуем с двух сторон, то наши шансы на победу существенно возрастают. Не до ста процентов, конечно, но это уже и не пятьдесят на пятьдесят. Но нам нужен человек, который бы сумел это сделать. То есть разбирающийся в технике и готовый пойти на риск.

— На потенциальное самоубийство, ты хочешь сказать, — Борис невесело усмехнулся. — Нет у нас, Паша, такого человека.

— Ну как нет…

Борис не дал ему ничего возразить. Перебил.

— Поэтому пойду я.

Сказал и сам удивился, насколько буднично это прозвучало. Словно он не на опасное задание вызывался, а в ресторан собирался пойти.

— Боря, ты чего? Не пори горячку, — Павел опешил. Наверно, даже в лице изменился. Жаль, что Пашкиной физиономии ему сейчас не видно. — Тебе надо оставаться наверху, созывать Совет, как мы и планировали.

Совет… Как же ему хотелось сейчас согласиться с Пашкой. Сказать — ну да, Совет же. Конечно, моё место здесь, наверху. Но сказал он другое.

— Паша, Совет собирать смысла нет. Да ты и сам это понимаешь. Там, на Южной, я буду нужней. Так что, как ни крути, а идти придётся мне.

— Чёрт, Боря, это опасно! Там… и вообще, — Савельев решил сменить тактику. — Ты же ни черта в этом не смыслишь. Инженер из тебя хреновый. Надо попытаться найти кого-то, со станции. Персонал же оттуда эвакуировали, так что можно выцепить какого-нибудь специалиста.

Борис снова посмотрел на дурацкие электронные часы, неумолимо отсчитывающие время — не так-то и много его у них осталось. И часы ещё эти, какая же тварь их сюда притащила. «Выкину к чёртовой матери, — мысленно пообещал он себе. — Первым делом, сам лично сниму и вышвырну на помойку. Когда вернусь… если вернусь…»

— Паш, нет у нас времени искать толкового инженера. Сам посуди — надо вычислить, найти, уговорить. Сколько на это уйдёт? И согласится ли тот инженер, тоже вопрос. Так что, извини, Паша, но придётся тебе объяснить мне, вот тут ты чертовски прав, хреновому инженеру, что надо сделать, чтобы переключить станцию на резерв. Что там у вас предусмотрено? Красная кнопка? Рубильник?

— Какой, к чёрту рубильник? — Павел выругался. — Шуточки твои, Боря… Ладно, слушай. Запоминай хорошенько. В общем, как войдёте на станцию…

Павел стал медленно и обстоятельно объяснять. Совсем как в школе, когда Борис не мог решить сложную задачу по физике. В такие минуты Пашка обычно устало и обречённо садился рядом и начинал занудно растолковывать алгоритм. Борис злился, насмешничал, но Пашка терпеливо бубнил, чертил в тетради формулы и в конце концов добивался своего: Боря улавливал суть, и решение открывалось перед ним — логичное, верное, даже по-своему красивое.

Борис поймал на себе взгляд Островского. Он чувствовал, Всеволод Ильич всё ещё ему не верит, до конца не верит. И эта затея полковнику не по душе. Да только выхода другого у них сейчас нет. Потому что все они, и Островский со своими солдатами, и Пашка на АЭС, и остальные люди в Башне в данный момент зависят от одного психопата, который одним махом может отправить человечество в преисподнюю. И на этот раз навсегда. И только умелые и слаженные действия могут помочь им его переиграть. Умелые и слаженные действия. И его, Бориса, в том числе. Нравится это Островскому или нет.

Глаза Бориса снова упёрлись в часы — у кого, интересно, так плохо со вкусом, это же уму непостижимо, такая дешёвка среди старых основательных антикварных вещей кабинета. Богданов или Маркова? Кто приволок их сюда? А, впрочем, неважно. Главное, что он их выкинет отсюда. Обязательно выкинет. А для этого надо вернуться.

И он вернётся.

*************************************

навигация по главам

Башня. Новый Ковчег-1

Башня. Новый Ковчег-2

Башня. Новый Ковчег-3

Башня. Новый Ковчег-4

Башня. Новый Ковчег-5

Оставить комментарий

Популярные посты:

matsam

Украинский юмор

langobard

Включил любимую Ксению Ларину.

thor_2006

Иван vs Степан - 4

philologist

Николай Подосокорский. "Культ Наполеона в Петербурге Достоевского"

disputan_t

Не перепутайте! это патриоты, а предатели - это украинцы...

sadalskij

Зара – «Жемчужина Российской эстрады» Согласитесь?!.

werewolf0001

Взоржал как лошадь

c-o-r-w-i-n

Сегодня 3 годика

• Ранее
• Архив