А я всё про разврат думаю...
maiorova — 15.04.2018 Со времени поста "Из истории неприличных танцев" меня не покидает мысль: если вот этот танец:представляет мещанство, пошлость и разврат, то что же от танцоров требовалось-то? Ни фифа Людочка, ни даже её партнёр ничего не делают на танцплощадке, чего не делали их бабушки и дедушки под общеизвестное
Суковатое девятое бревно,
Я не вижу дружка милого давно,
Я не видела от праздника
Дурака его, проказника
и далее по тексту. Пара не виляет бёдрами, не трясёт задами, не ползает на четвереньках. Ну, щёчка к щёчке танцуют. Это скорее отсылка к угару нэпа, чарльстон, фокстрот и карамболь. Ну, лица у обоих глупые. Так не шапку же снять за это, с каким лицом мама уродила, с таким и живёшь. и вот я всё думала-гадала, что же заставило премудрого профессора сравнить злополучную пляску с ритуальными танцами племени ньям-ньям. То есть азанде. Сейчас уже не говорят ньям-ньям, невежливо. Общего ничего, кроме бодрящего ощущения весны и молодости... Но весна и молодость не котируются -- а что котируется? Ради чего вообще танцевали в пятидесятые-шестидесятые годы?
На эту тему, оказывается, культуролог Игорь Нарский уже целую монографию написал. Так и называется: Как партия народ танцевать учила, как балетмейстеры ей помогали, и что из этого вышло: Культурная история советской танцевальной самодеятельности. Поражает объём проработанной литературы: журналов, альманахов, газетных статей, справочников по хореографической самодеятельности. И да -- там отвечают в том числе и на вопрос "зачем танцуем?"
Русские уральские танцы, поставленные О. Князевой, отличаются сдержанным характером. В них выражена целомудренная почтительность парней к девушкам, гордая неприступность северных красавиц. [Н. И. Эльяш. Образы танца. М., «Знание», 1970.]
Танцы развивают в девушках врождённую грацию, изящество, эмоциональность, чувство собственного достоинства.
В танце, если он исполнен легко и с чувством, девушка преображается, ярче проявляется её девичья скромность, её природное женское обаяние. Юноши же приобретают хорошую осанку, вырабатывают правильную походку, ловкость. [А. Азаров, Танцевать красиво. Журнал "Клуб", 1958, №3 ]
Кстати, обратите внимание: у девушек развивается врождённое, природное, а юноши -- приобретают. Приобретают то, чего, может быть, отроду не имели. А так-то уж, положа руку на сердце, девушки и женщины -- всем ли нам врождена грация и природно женское обаяние и изящество -- вернее, то, что понимается под этими многозначительными словами в определённый исторический период?
Порой девушкам поручаются грубые неженственные движения, такие, например, как подбивка, когда слишком широко отводится в сторону нога. В этих случаях исполнительницы выглядят в танце развязными, а подчас и вульгарными. [...] . Иногда в погоне за внешними эффектами постановщики засоряют русские танцы чуждыми им движениями. Вместо кружений в народном характере можно видеть почти классические пируэты, в вихре которых высоко взвиваются сарафаны девушек, что грубо нарушает народные традиции. Вместо широких, плавных движений, присущих и темповым пляскам, руководители пользуются мелкими, суетливыми движениями, несвойственными ни складу характера русского человека, ни его национальной танцевальной культуре. Девушки в длинных сарафанах исполняют прыжковые движения, пируэты, и это звучит резким диссонансом, разрушает гармонию образа
С. Чижик, "За культуру народного танца" (Художественная самодеятельность, 1958 №5)
Особое негодование вызывает женская присядка. В. Ивинг пишет:
Иные руководители, например, после поездки по колхозам заставляли женщин плясать вприсядку и умилялись, как «здорово у них это выходит». Но ведь присядка — чисто мужское движение. Дело, понятно, не в том, что женщина не в силах сделать присядку, что это ей трудно. Женская присядка вызывает иные, более серьёзные возражения. Надо считаться если не с историей танца, не с кго стилем, то хотя бы с костюмом. Ведь и мужчина-то может хорошо плясать вприсядку только когда он одет в русский национальный костюм: высокие сапоги, шаровары, рубаху, т.е. в платье, не стесняющее его движений. Надо ли говорить о том, как уродливо выглядит женщина, когда она пускается вприсядку в узком современном платье. Не пора ли вспомнить, что основной чертой национального русского женского танца, как и женского северокавказского, является плавность и мягкость... Женщина в пляске должна, как об этом говорят памятники народной поэзии, "плыть лебёдушкой", "выступать павой". Плавность должна быть столь же неотъемлемым свойством женской русской пляски, как удаль, молодечество, ловкость, сила — мужской пляски.
Дотошный Касьян Голейзовский тут указывает, что иногда женская присядка допустима: в камаринской, например, или в вольной кабацкой пляске "спиря". Это ещё называлось "спиридона ходить" -- бедовый танец, разгульный и, конечно, по ряду причин для клубной сцены неподходящий. Разве что для театра -- пьесы ведь есть про тяжёлую жизнь при царизме. А между тем в осетинской народной хореографии есть женская присядка -- и ничего. И костюм не мешает... Да и вообще, в русской деревне до сих пор можно женский танец вприсядку видеть. Это не какая-то экзотика.
Я наблюдала, как самозабвенно пляшут «русского» наши женщины старшего поколения на свадьбах. Есть фигура — нет фигуры, есть умение — нет умения, есть слух — нет слуха, все это не имеет значения. Главное, есть танец. Темпераментный, азартный. И когда исчерпывается весь арсенал женских коленец, женщины бросаются в мужскую присядку. А что ей присядка? Она же коня на скаку останавливает! В юные годы меня, барышню, воспитанную на классических оперных образцах, такие женские присядки коробили, но теперь я понимаю их глубокий смысл. Да, это поистине танец спустя рукава... Ирина Корчагина, "Парадоксы души русской женщины" -- книга довольно странная, но в части личных воспоминаний не вижу причин обвинять её в недостоверности. Однако у Ивинга есть на то ответ:
Деревенские плясуны плохо разбираются в стилях и мало об этом заботятся. А руководители должны знать, что правильно, что неправильно. Не чуждаясь нового, они обязаны вместе с тем заботиться о сохранении верного стиля народной пляски.
Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Что такое народный танец, как он должен выглядеть, решать будет не народ, какие-то жалкие "деревенские плясуны и плясуньи", а р-р-руководители. Воспитанные, понятное дело на классических оперных и балетных образцах, а не на фольклоре.
Считалось вульгарным, предосудительным наряжать танцовщиц в мужское платье и уж вообще тихий ужас -- танцовщиков в женское. Даже если у вас мужчин в ансамбле мало -- выкручивайтесь, как знаете, но травести не допускайте. А между прочим, на Святки наряжались в одежду другого пола и сколько угодно отплясывали в таком виде.
Иная сухая старуха с угловатыми движениями, обыкновенно разыгрываемая рослым детиною, сначала пляшет скромно и жеманно, но потом пускается вприсядку или кувыркается через голову... В. Селиванов. Год русского земледельца. Рязань, 1887.
Даже музыкальный лад, и тот доставался танцующим по гендерному признаку: Например, девичий хоровод логичнее дать на музыке минорной, выход и присоединение к танцу парней — на музыке мажорной, хотя, разумеется, нельзя возводить этот прием в незыблемое правило [А. Широков, Музыка в современном сюжетном танце].
Вывод Нарского неутешителен: как ни бились за равноправие полов во всём, в том числе и в хореографии, а вернулись к тому же, от чего бежали, отплёвываясь. К буржуазно-националистическим половым ролям добытчика и хранительницы очага. Девушки целомудренно плывут павами... то есть тьфу, лебёдушками, павы же не плавают, в миноре. Парни показывают силу, ловкость и рыцарство под бравурный мажор. Другое -- неправильно, а значит, существовать и не должно. Чо там эта дярёвня понимает в своих же переплясах?
|
</> |