А что на самом деле?

Сейчас идет много разговоров о том, можно ли доверять публикуемым результатам массовых опросов. Имея в качестве сотрудника «Левада-центра»* определенное отношение к этой теме, хочу поделиться своими соображениями.

Тема существует в разных формах и форматах. Широкий формат: говорят о принципиальной неспособности опросов как метода в целом дать истинное знание о мнениях людей. Узкий формат: говорят о недоверии опросам «даже «Левада-центра». По форме иногда ограничиваются замечаниями в запятых или в скобках: «Судя по результатам опросов (а к ним надо относиться с осторожностью), российское общество…» Иногда публикуют пространные тексты с этой же основной мыслью. Феномен недоверия опросам существует и в виде широкой интеллектуальной моды, и в виде методологической установки людей, позиционирующих себя как социологи.

Причиной, побудившей меня к написанию этих строк, является то, что данная тема возникла в драматический момент специальной военной операции, идущей в Украине. И если раньше сомнения в валидности метода были одной из периферийных тем для дискуссий на научных конференциях, то теперь сомнения в данных, публикуемых «Левада-центром», связаны с одним из важнейших для общества вопросов касательно этой СВО. А именно:

поддерживает ли население России соответствующие позиции ее руководства и, если да, то в какой мере.

«Левада-центр» ежемесячно проводит опросы и обнародует их результаты. Когда были опубликованы данные опроса, проведенного в самом начале СВО (март 2022 года), они, судя по реакциям в пабликах и разговорах, шокировали очень многих из тех, кто не был готов поддержать эту акцию. Из данных опроса следовало,

• что 69% россиян находят, что «дела в стране идут сегодня в целом в правильном направлении»,


• что 83% одобряют в целом деятельность В.В. Путина на посту президента РФ


• и более 80% поддерживают действия ВС РФ в Украине.

Публикации последующих месяцев показывали сходную картину. Это давало одним повод заключить, что положение в российском обществе именно таково, и делать из этого свои выводы. Другие, чье сознание отказывалось принять такие заключения, решили думать, что дело в недостоверности этих данных, и стали заявлять это публично. Принять, что позиция большинства россиян ей противоположна, так тяжело, что они объявляют это неправдой.

Их многочисленные публичные заявления такого рода имели в виду, что сообщаемые результаты завышены, что «на самом деле» поддержка властей, поддержка военных действий ниже или гораздо ниже.

Чаще всего дело ограничивалось такими заявлениями; дать собственную оценку, выраженную в числовой форме, почти никто из них не был готов. (См. ссылку 1.)

Ключевым пунктом их позиции является представление о том, что опросы (опросы «Левада-центра» или опросы вообще) показывают не то, что думают люди «на самом деле». (См. ссылка 2.) При этом подразумевается, что «на самом деле» мнение российского населения по этим вопросам если не такое же, то более близкое к мнению группы, к которой принадлежат сами критики опросов — они же критики политических решений российского руководства, в частности, решения о проведении СВО.

Наши оппоненты объясняют, что при опросе люди, мол, дают «социально одобряемые» ответы. А вне ситуации опроса те же люди высказывают не «социально одобряемые» мнения, а те, которые у них есть «на самом деле».

Заметим для начала, что вообще все мнения, которые высказываются людьми, являются «социально одобряемыми». Вопрос в том, референция к какой социальной инстанции имеет место при каждом данном высказывании. От этой инстанции и следует одобрение. Тем, кто проводит опросы, безусловно, известно, что в рамках той субкультуры или группы, к которой в повседневной жизни себя относит респондент, может существовать не то мнение о руководстве страны, о СВО и прочих политических реалиях, которое предлагает официальная пропаганда. Безусловно, какие-то люди поступают именно так, как об этом с пылом рассказывают критики опросов: они говорят интервьюеру то, что считают совпадающим с «официальной» точкой зрения, скрывая то, что думают «на самом деле».

Нашим критикам, видимо, не случалось быть в роли респондента. Поэтому они сами придумывают ситуацию интервью (якобы их останавливают на улице и опрашивают под камеру или им звонят по телефону), и далее они воображают собственную реакцию на вопросы о Путине и СВО. И гордо сообщают, что они в такой ситуации не стали бы говорить правду. На этом основании они заключают, что никто не стал бы говорить правду.

Поскольку критики находят множество (обычно это десяток-другой) единомышленников среди личных друзей и знакомых, а также сотни, а то и тысячи, десятки тысяч единомышленников в среде интернета, у них складывается впечатление, что их точки зрения и линии поведения придерживаются «все».

А из этого следует их вывод, что эти «все» лгут при опросах, значит, и результаты опросов ложь, а их публикация — ненамеренное (а может, и намеренное?) введение общества в заблуждение, а также внушение властям иллюзии, что у них широкая поддержка.

В пылу осуждения опросов обычно забывают, что они отражают и мнение несогласных с официальной позицией. Меж тем в мае 2023 г. в ходе опроса

• 23% заявили, что «страна идет по неверному пути»,


• 15% заявили о недоверии Путину


• 18% отказали в поддержке действиям ВС РФ в Украине.

Далее критики обычно берут «цифры «Левады» из публикаций в медиа, а не из первоисточника — пресс-релизов «Левада центра». В медиа не указывают, каким методом собраны данные. Меж тем «Левада-центр», как это сообщается во всех его пресс-релизах, для этих опросов использует метод личных индивидуальных интервью по месту жительства респондентов. Метод сложный и затратный, но показавший наибольшую надежность в условиях российских городов и сел.

Предположим, что критики учтут эти их упущения. Но остается тезис, что люди «на самом деле» думают одно, а отвечают интервьюерам другое. Представим себе ситуацию опроса. Что это за ситуация? Опрос «Левада-центр» всегда проводится специально обученным интервьюером, который ведет разговор с респондентом с глазу на глаз. Респондент у себя дома, он добровольно согласился на участие в опросе, получив официальные заверения в анонимности.

Если в этой мягкой обстановке респондент не решился открыть, что он думает «на самом деле», он не станет это делать в жесткой публичной ситуации, где сегодня установлены тяжелые санкции за нарушение неких норм и границ, где человек находится под контролем различных систем наблюдения, и пр.

Тем более его скрытые мнения не получат выражения в поступках. В нынешней обстановке такой человек не выйдет заявить их на улицу. Вот этим, в конечном счете, определяется политическая ситуация в стране. И именно о ней сообщают результаты опросов.

Обратимся к важной аналогии. Массовые опросы рождались вместе с электоральной демократией — там, где она складывалась в ее современном виде. Они имитируют ее черты — анонимность, равенство голосов, вычисление результатов в процентах от общего числа участников и пр.

Представляя себе выборы и процедуру голосования в какой-нибудь другой стране, мы можем предположить, что за кандидата N голосуют, в том числе, а порой и в большинстве, и те, кто «на самом деле» считает его нехорошим человеком. Но они голосуют за него потому, что его соперник — кандидат М еще хуже. Для кандидата N, да и для политической ситуации в этой другой стране, важно то, как поступят избиратели, а не их мнение о нем «на самом деле», которое они оставят при себе.

Подобно такому голосованию, опросы показывают политически реальный уровень поддержки политиков, их акций и кампаний. Это мы и предлагали бы считать тем, что есть «на самом деле».

Алексей Левинсон,
руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра»*

* «Левада-центр» внесен Минюстом РФ в реестр организаций, выполняющих функцию «иностранного агента».