9 сентября 100 лет назад

9-го сентября, воскресенье.
Сегодня опять я ездил к Толстому на дачу и читал у него свой рассказ ("Псалом"). Он хвалил, берет этот рассказ в Петербург и хочет пристроить его в журнал "Звезда" со своим предисловием. Но меня-то самого рассказ не удовлетворяет.
* * *
Уже холодно. Осень: У меня как раз безденежный период. Вчера я, обозлившись на вечные прижимки Калменса, отказался взять у него предложенные мне 500 рублей и из-за этого сел в калошу. Пришлось занять миллиард у Толстого (предложила его жена).
Через 5 лет милиционер-театрал-мемуарист Алексей Гаврилов, несколько лет охранявший общественный порядок в театре, оставит свою заметку в своей тетради о дне 9 сентября 1928 года:
Воскресенье.
...
На Большой сцене вечером — «Дни Турбиных» в 199-й раз.
Спектакль смотрит М.А. Булгаков.
Театр, конечно, полон. Играют И.Я. Судаков и B.C. Соколова. Дал много новых оттенков в своей роли М.И. Прудкин. <...>
В фойе — выставка в память Льва Толстого, поставлен его бюст и украшен цветами.
Завтра спектакля нет, и поэтому вечером в фойе сделают сообщения о заграничном путешествии П.А. Марков, М.И. Прудкин и И.Я. Судаков, ездившие летом за границу.
Михаил Булгаков, после того, как у него в 1926 году взабрали при обыске дневники, дал себе слово никогда не вести дневника. Для него ужасна и непостижима была мысль, что писательский дневник может быть отобран, но он настоял на том, чтобы дневник вела его жена.
Елена Булгакова, 1933 год:
9 сентября. В 12 часов дня во МХАТе Горький читал «Достигаева». Встречен был аплодисментами, актеры стояли. Была вся труппа. Читал в верхнем фойе.
Горький:
— Я прямо оглох от аплодисментов. У меня ухо теперь отзывается только на крик «Ура!»
В антракте у М. А. встреча с Горьким и Крючковым. Крючков сказал, что письмо М. А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится...
— А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня.
— Нет, нет!
По окончании пьесы аплодисментов не было.
Горький:
— Ну, говорите, в чем я виноват?
Немирович:
— Ни в чем не виноваты. Пьеса прекрасная, мудрая.
Москвин сказал, что Горький прекрасно читает и так и надо играть все роли, как он читает.
Сахновский что-то просил разъяснить, и Горький рассказал массу всяких политических и иных происшествий, чтобы объяснить своих героев.
Наверху, в предбаннике, у Олиной конторки, Афиногенов М. А.-чу:
— Читал ваш «Бег», мне очень нравится, но первый финал был лучше.
— Нет, второй финал лучше. (С выстрелом Хлудова.)
Взяли чай, пошли в кабинет Маркова. Афиногенов стал поучать, как нужно исправить вторую часть пьесы, чтобы она стала политически верной.
Судаков:
— Вы слушайте его!! Он — партийный!
Афиногенов:
— Ведь эмигранты не такие...
М. А.:
— Это вовсе пьеса не об эмигрантах, и вы совсем не об этой пьесе говорите. Я эмиграции не знаю, я искусственно ослеплен.
Афиногенов пропустил мимо ушей.
В конце разговора М. А. сказал:
— То есть, другими словами, переводя нашу речь на европейский язык, вы хотите, чтобы я из Чарноты сделал сукиного сына?
Судаков:
— Сутенер он, сутенер!!
Афиногенов разрабатывает закон, что пьеса будет давать авторские только пять лет.
М. А.:
— Ну, тогда я знаю, что мне делать...
Афиногенов:
— Нет, нет! Пять лет со дня опубликования закона! А что, что вы бы сделали?
|
</> |