Загустевшая ненависть

chipka_ne — 25.12.2018

Я тут взялась перечитывать, продолжая разбирать книжки, невозможную женщину Татьяну Толстую, да и вспомнила о её покойной сестре Наталии, написавшей значительно меньше, а жаль.
Писала она тоже прекрасно, не так, может, блестяще, как невыносимая и гениальная её сестра, но удивительно ёмко и точно, иной раз в одной фразе-зарисовке — сюжет для романа. 

Так в рассказе «Свободный день» есть один такой этюд — женщина в очереди спрашивает мужа:

— Коль, огурцы дают, за огурцами встанем?

А Коля, помолчав немножко, «чтоб ненависть загустела», отвечает ей глухо: 

— Да пошла ты... со своими огурцами... 

Я вот частенько над этим феноменом загустевшей, настоявшейся ненависти —  к людям ли, к работе, к месту проживания — задумываюсь, и прошедший год, когда я решила завести ЖЖ, оптимизма к этим размышлениям не прибавил, хотя особых открытий и не принёс.
Пытаться найти логику у тех, кто живёт, всё глубже увязая, в этом вот загустевшем, бесполезно — не ведая выражения «когнитивный диссонанс», это давным-давно сформулировал советский народ в простодушном анекдоте:

...Приходит одна такая Марья Петровна в очередной раз в профком с очередной жалобой на мужа: дрянь, рвань, пьянь, кобель чёртов, импотент несчастный — всё в одном флаконе, как обычно — хочу товарищеский суд!
Усталая председательница профкома уныло кивает, вздыхает, записывает, а потом оглянувшись вдруг говорит жалобщице по-бабьи сочувственно, совсем не официальным голосом:
— Слышь, Петровна, ты ведь не впервой приходишь, я всё тебя спросить хочу: ну чего ты с ним мучаешься? Развелась бы уже — и дело с концом!
Несчастная Петровна вдруг вскидывается с загоревшимися глазами:
— Развод????????? Я ему, кобелине, покажу развод!!!!!!!!!!!!

На этом можно было бы и закончить, но дорогой редакции, как всегда, охота порассказывать байки «из жизни», да за ту же жизнь порассуждать, посему, кто не любит много букв, может этим анекдотом и ограничиться. 

Одну очень простую, хоть и не очень логичную истину растолковал мне когда-то мой многомудрый и терпеливый муж. Причиной тому стало чрезмерное моё участие в судьбе одной недородственницы, чрезвычайно несчастной в браке и постоянно жалующейся на своего мужа. Подробности озвучивать лень, но жаловаться там было на что, уж поверьте, имели мы возможность развидеть ситуацию с близкого расстояния. На этом основании она постоянно нуждалась в деньгах, в сочувствии, в переночевать в Ташкенте (она жила в райцентре), в «присмотри за детьми вечерок» и прочая, прочая, прочая... А я, начитавшаяся на свою беду русской классики (см. рассказ А.П. Чехова «Крыжовник»), страдала комплексом благополучного человека, вот просто обязанного не забывать о сирых и убогих. Последней каплей, заставившей меня, если не стереть, то пересмотреть свои комплексы, стал случай, который я год назад описала в комментарии к одному подзамочному посту, прошу прощения у тех, кто это уже читал.

«Меня когда-то такие люди просто гипнотизировали, умея убедить, что им НАДО (а ты обойдешься). ... Заскакивает ко мне как-то дальняя родственница с детишками, трешку перехватить. Мы живем в Ташкенте, а она - в ближнем райцентре, поэтому мы, типа, куркули зажравшиеся. У меня дома последний четвертак остался до зарплаты, но она так убедительно чуть ли не рыдает - ее дети сливочного масла месяц не видели! а здесь оно в магазине! по госцене! и очередь небольшая! - что я, реально, как под гипнозом, отдаю ей этот последний четвертак, правда с условием, что только на масло, и сдачу принеси, плиз, у меня других денег нет. Что дальше было, вам никакая фантазия не подскажет: она возвращается через десять минут без масла, без четвертака, но с горящими глазами: - У вас в ювелирном есть дутые серьги (знаете такой бухарский ужас - серьги в форме толстых обручальных колец) - последняя пара! По госцене! Я четвертак в залог оставила!
- И? —  спрашиваю я, заранее ужасаясь тому, что услышу
- Займи мне пятьсот рублей - срочно!
На минуточку - на дворе 1986 год. Уже перестройка, но еще Советский Союз. 500 рублей - это чуть меньше, чем пять учительских зарплат, и я, сбросив с себя, наконец, гипноз, осторожно интересуюсь, здорова ли девушка? Даже если у меня и были бы такие деньги (а нету!), отдавать-то с каких шишей будем?
- Какая тебе разница! Мне мама обещала на следующий день рожденья серьги! Я отдам! (День рождения у нас, правда, не скоро, и я не уверена, что мама-пенсионерка именно на эту сумму собиралась порадовать дочурку...)
Но родственницу уже не остановить. Обдав меня скорбным взглядом (Ну, в самом деле - как не стыдно ТАК не доверять человеку!), она, не спросясь, в уличной обуви проходит в гостиную, садится на телефон и проводит там примерно полтора часа, звоня во все концы Ташкента - с плачем, с мольбами, с униженным скулежем, а иногда и с криками (при звонке родному брату) - и хотите верьте, хотите нет - добывает нужную сумму! Уходя, еще раз обдает меня скорбью и презрением за то, что не могу занять ей денег на такси. Еще через два часа возвращается с серьгами, потная и торжествующая, чтобы забрать детей (ее обалдевшие дети, если кто не догадался, все это время по умолчанию были под нашим присмотром) и бросить мне еще один упрек:
- Из-за тебя (из-за меня!) чуть не опоздала - магазин уже закрывался!
Перед уходом я все-таки успеваю ее спросить: - А как насчет того, чтобы четвертачок-то мой вернуть? - и слышу в ответ, угадайте, что?
- Какая ты все-таки мелочная!»

Муж мой, успевший за это время приготовить и скормить ужин своим и чужим детям и молча наблюдавший сцену драматического ухода (страдалица не забыла напоследок оскорблённо хлопнуть дверью), всё-таки не сдержался и сказал мне ехидно:
— Ну! Получила? будем продолжать?
...Я, защищаясь, робко залопотала что-то вроде: ну, ты же знаешь, что у неё за жизнь, что у неё в семье, да в таком аду у кого хошь крыша съедет, может, ей эти серьги — последняя радость и... но тут он прервал меня непривычно жёстко:

— Запомни, этот ад она сама себе выбрала и выстроила! Захотела бы — ушла бы давно, ей для развода Папа Римский не нужен! Раз она двенадцать лет так живёт — значит, её это устраивает, точка! Кайф у неё такой — понятно тебе?

Но мне, простодырой,понадобилось ещё не один год подумать и набить себе шишек, чтобы эту простую истину усвоить, хотя подходящих примеров жизнь подсовывала, хоть отбавляй, и до того и после.

...Года два назад, навещая могилы папы и брата в родном городе, я столкнулась у входа на кладбище, с бесцветной женщиной в платочке, неожиданно сухо со мной поздоровавшейся. Я её не узнала, кивнула вежливо в ответ, а спросить, кто она, постеснялась.
Затем я увидела её в соседнем с нашими памятниками ряду —  с непонятной какой-то злостью она выдёргивала сухие стебли на чьей-то могиле, с остервенением, словно желая опрокинуть, натирала до блеска небольшой гранитный обелиск и даже издалека были видны непримиримо поджатые губы и недобро блестящие глаза под насупленными бровями. Она ушла с кладбища раньше нас, и я решила полюбопытствовать, за чьей могилой она так странно ухаживала — может вспомню, откуда я её знаю? И вспомнила...

В давние-предавние времена, когда я всё еще верила в то, что человек разумен и создан для счастья, жизнь подсунула мне ситуацию, недоступную моему подростковому разумению. Приехал к нам один полуродственник после очередного развода. Папа мой, добрая душа, тоже вечно чувствующий себя виноватым перед теми, у кого жизнь не заладилась, устроил его на не самую плохую работу (у того была востребованная специальность), выхлопотал комнату в общежитии (не койку, а отдельную комнату) с перспективой очереди на малосемейку — живи, устраивайся и приходи в себя! 

И тут полуродственник стал просить его с кем-нибудь познакомить — вот не жилось бедняге одному после двух разводов! А у папы в управлении, работала в соседнем отделе симпатичная одинокая секретарша: возраст —  под сорок, красивая, ухоженная, замужем не была (послевоенная молодость, дефицит мужчин), живёт с мамой и младшим братом в центре города, шьёт немножко на дому в приварок к секретарской зарплате — т.е. мужика ищет не для того, чтоб на шею сесть и ножки свесить (мне и маме она иногда тоже шила). Всем нам казалось, что они идеально подходили друг другу. 

Дважды разведённый Миша казался, как ни странно, лёгким и уживчивым человеком. За полтора месяца, которые он прожил у нас до получения общежития, мы к нему даже привязались. Ночуя в двухкомнатной тогда ещё квартире на раскладушке в кухне, он умудрялся как-то никому не мешать и не напрягать. Охотно помогал маме по хозяйству. Сделал какой-то мелкий ремонтик в ванной, помог брату собрать радиоприёмник, ну а уж с папой по выходным пару часов в гараже — это святое. Меня Миша безуспешно пытался научить красиво чистить картошку — делал он это быстро и виртуозно, завивая кожуру в крупное кружево. К тому же был он неплохим рассказчиком, знал множество баек «из жизни» — приключившихся на самом деле или сочинённых, неважно — главное, ужасно смешных. Одну из них, из военного времени, я до сих пор помню — причём картинкой, словно мне видеоклип показали. Он в войну служил в авиации, в техперсонале (летать и прыгать с парашютом, кстати, тоже умел). Однажды случилось его команде техперсонала куда-то перемещаться с техникой эшелоном целый месяц, без возможности по-людски помыться-постираться. Прибыли они обратно в часть не просто грязными, а, пардон, завшивленными, причём с самими мерзкими и опасными вшами — платяными. Их немедленно отправили на стрижку-санобработку, а вещи — на прожарку. Прожарка находилась в том же помещении, что и баня, за предбанником. Когда хлопцы вышли из бани, то обнаружили, что обещанные полотенца им в предбанник ещё не доставили. Никто особо не огорчился — так обсохнем в тёплом предбаннике, а потом сразу и оденемся в тёпленькое из прожарки. И вот открывают они дверь в пышащую, словно домна жаром, прожарку и успевают на секунду увидеть свои одёжки, висящие вдоль стен на крючках, перед тем, как движение воздуха от распахнутой двери приводит к тому, что кальсоны-штаны-гимнастёрки-бушлаты струйками золы бесшумно ссыпаются на пол — только отдельные петельки от одежды почему-то остались кое-где на крючках  — сцена, которую я вспомнила позже, когда смотрела «Интервью с вампиром». Кто-то там перемудрил с температурой — бывает...
Ну и вторая серия, на которой строгие родители, всхлипывая от смеха, не успели выставить меня из-за стола — взвод голых техников, целомудренно прикрывающийся, кто тазиком, кто ковшиком, бодро скачет босиком по снежку в казарму. 

Вот такого симпатичного жениха папа и предложил тёте Тине, как я её называла. Я раньше очень любила у неё бывать и не только тогда, когда приходила на примерки. Они были из волынских русских — «мещан волынской губернии», живших здесь много поколений: и при Речи Посполитой, и в Российской империи, и в послевоенной Польше, и нынче — в Советской Украине. Они были то, что я называю «люди с раньшего времени» — с сохранившимися номерами «Нивы» за 1915 лохматый год, с довоенными польскими журналами мод на полочке у «Зингера», с аккуратной иконой, не спрятанной стыдливо в дальней спальне, а висящей, как положено в «красном углу» в гостиной, с чудом сохранившимся, кое-где надтреснутым сервизом кузнецовского фарфора и с необыкновенно правильной русской речью, оттенённой очень твёрдо произносимыми шипящими и неуловимыми польскими интонациями.

У них пекли необыкновенно вкусные булочки с корицей, в будний день садились за стол в кружевных воротничках, а также учили меня не оставлять чайную ложку в чашке и не носить зелёное с розовым. 

И да, всем нам, даже мне, не доросшей ещё до матримониальных рассуждений, казалось, что два хороших по отдельности человека будут идеальной парой.

Через полгода после того, как они сошлись, ещё не расписываясь, я перестала бывать у тёти Тины. Вообще — и шить у неё отказалась. И стала сбегать с семейных застолий, если на них присутствовала эта пара.

Говорят и пишут, что бывает любовь с первого взгляда, но неведомо, с какого взгляда зарождается ненависть. Я тогда ещё не удостоилась видеть людей, которые ненавидели бы друг друга так, как эти двое.

Уже в первый месяц совместной их жизни сошли на нет и уроки хорошего тона, и перелистывания старых журналов, и уморительные байки из прежней жизни. Говорить оба-два могли только об одном:
— Какой он скупой.
— Какая она тупая.
— Он заел всех своей чистоплотностью — представляешь, он говорит, что у нас дома грязно — дадада: у нас! дома! грязно!
— Она достала своими вонючими духами, своими фикусами, тряпками, цацками!
— Хам! Быдло сельское! Хоть бы говорить по-русски научился!
— Барыню из себя строит — цаца! Её дед тут при царе в вонючей лавке торговал — графиня, тоже мне!
— Недаром его две жены не выдержали!
— А мне тут люди говорили, что этот её младший брат — не такой уж ей брат. Она в шестнадцать лет его от немца в оккупации нагуляла, а тёща, змеюка, на себя записала, чтоб от людей стыдно не было!

...Всё это говорилось не только маме и папе, но и мне, двенадцатилетней на тот момент.

Через год Миша выписался из общежития, и они расписались официально. Очередь на квартиру он не потерял — подал на расширение, как человек семейный. Профит от этого расширения был такой —  в дополнительную комнату тёти Тинин младший брат (или всё-таки сын?) вскоре привёл жену с ребёнком, чтобы гармонично завершить картину этого филиала Дантова ада.

...А так-то жили они по-прежнему. Меня это уже не касалось, я уехала в Москву, потом в Ташкент, и слышала только отголоски их удивительной жизни.
Миша однажды подрался с толибратомтолисыном так, что соседи вызвали милицию — обоим дали по пятнадцать суток.
Миша купил машину.
Тёте Тине досталась путёвка в Болгарию — Миша рассказывал соседям, что шестидесятилетняя «цаца» отправилась «на бл**ки».  
Потом толисынтолибрат уехал, тёща умерла, а Миша ослеп. Тётя Тина его «досматривала». От её проклятий в день, когда она мужа купала, содрогался весь пятиэтажный дом.
Ну, и так далее, вплоть до того дня, когда я случайно встретила её, остервенело надраивающей памятник, на кладбище. 

Есть ли у кого-нибудь желание понять, зачем они так жили?
Спасались от одиночества? Но у обоих была родня и какой-никакой круг общения.
Квартирный вопрос? Но у неё была квартира,  у него — комната и малосемейка в близкой перспективе.
Деньги? Материально ни один из них не нуждался.
Семейный уют? Миша был хозяйственным и чистоплотным мужиком, способным сам себе обустроить жизнь без фикусов, вонючих духов и «цацек».
Дети? Ну, кто заводил в той жизни детей после сорока! Да и были у Миши дети от предыдущих браков, а у Тины, если не сын — то любимый и балованый братишка.
Секс? Во всё ещё дефицитные на мужиков 60-е красивый и непьющий мужчина с отдельной комнатой без труда мог бы найти себе нетребовательную женщину для отношений без особых обязательств. Да и Тина отнюдь не была монашкой, числилась за ней парочка романов, на которые даже в провинции смотрели сквозь пальцы — а что, свободная женщина, никому ничего не должна.

И ничего более умного, чем то, что сказал мне когда-то в сердцах муж, мне на ум не приходит: 

Это ад, который люди по доброй воле сами себе выстроили. Если они годами так живут, ничего не меняя, значит им так нравится. Кайф у них такой — жить в ненависти. Как у подростка, месяцами ковыряющего любимый прыщ — и бесполезно ему объяснять, что это вредно, что надо прекратить, если кайф у него такой! Только у подростков это всё-таки иногда само собой проходит, а ад, добровольно взрослыми людьми выстроенный, и после смерти будет стоять. Остервенело надраенным памятником на кладбище. 

Апдейт.
Хотела уже нажать кнопку «опубликовать» и тормознула. Не хочется так-то заканчивать. Тем более, что есть, что написать не из такой жизни — из человеческой.
Подвозила меня не так давно, под дождиком, до моей остановки коллега из соседнего отдела — я с ней шапочно знакома. Обычная такая тётенька-сабра, чуть мужиковатая, с изрядно прокуренным голосом. Ехали, как я люблю в дождик, с музыкой. И — вот ведь свезло! — как по заказу, с моей любимой:
«Dance me to the End of Love». Тётенька, неожиданно для меня, прослезилась, высморкалась и сказала:
— Извини, я всегда на этой песне плачу. Это — про моих свёкра и свекровь. Я более нежной и любящей пары в жизни не видела.

Ну, а дальше я сама расскажу — история настоящая и не раз озвученная. Про людей, которые поженились после войны, в лагере для перемещённых лиц. Без любви — по принципу: ты один, и я одна. Без надежды, надежда — это дети, а как можно пускать детей в этот жуткий мир — нет, нет и нет! Да и не может быть детей у истощённой женщины с простуженными придатками, надорванным животом и два года, как пропавшими месячными.
О беременности ей сообщил спустя четыре с лишним месяца младенец, застучавший ножкой в животе. Врачи развели руками — аборт нельзя и не проси. Многомудрые подруги надавали советов — таскай тяжести, двигай шкафы. Таскала. Двигала. Не помогло.
Дали ещё один совет, чтоб уж наверняка. Мокрое полотенце на живот — и горячим утюгом пройтись. Ожог, конечно, будет, но подействует — не раз проверено.
След от ожога остался. А моя коллега — жена того самого мальчика, которого — утюгом... 

И да, сошедшиеся от одиночества и отчаяния, прожили жизнь в любви и нежности. Об этом, по-моему, Леонард Коэн и поёт.

Оставить комментарий

Популярные посты:

mesian

Регистрация ООО для Граждан РФ в Беларуси: Как начать бизнес за границей

new_rabochy

Россия 2012 — 2023: сравниваем

sadalskij

Помню, Леню все студенты театрального тогда звали «Ашхабад»)

foto_history

С 76-летием популярного актёра Владимира Носика

prostopasha1914

Нашлись!

wildcompany

Берег вокруг маленького водопада.

pantv

9 апреля ● "День взятия Кёнингсберга" и не только...

kniga_bukv

С Праздником! Космос - наш!

sandra_nika

Косберг сработал!

• Ранее
• Архив