Протекция - как это делается в Израиле

chipka_ne — 19.11.2018

Часть первая

Реальная жизнь иногда бывает увлекательнее ЖЖшной — засосала не на шутку и, похоже, продыха не будет до середины декабря. Поэтому пока, если кто вдруг заскучал, буду выкладывать частями черновые варианты несерьёзных воспоминаний юбилейного года, начатых вот здесь.

О том, что в Израиле шагу не ступить без протекции, мне рассказали первые встреченные мной израильтянки — наши учительницы иврита в Ташкенте: Юдит, Эти и Сара. И очень понятно объяснили, что это называется «витамин Пи». Часть ташкентцев от этих рассказов взбодрилась, а я приуныла. Взбодрились бухарские, ехавшие большими кланами и имевшие в Израиле ещё бОльшую разветвлённую родню из тех, кто покинул солнечный Узбекистан в 60-е.
Помню, как на перекличке, за пару суток до вылета колоритно слышалась разница между семьями бухарскими и ашкеназскими: Гринберги — три человека, Рабиновичи — пять человек, Исхаковы — двенадцать человек,  Раскины — четверо, Штейны — трое, Юсуповы — пятнадцать, Ягудаевы — восемнадцать («Девятнадцать, уважаемый, — поправили с места, — вчера внучечка родилась, Зоинька»).
Не унывали, однако, и некоторые ашкеназы — многие потомки польских евреев из Западной Украины, Белоруссии и Бесарабии имели в Израиле родню с незапамятных, ещё довоенных времён — авось не оставят своими милостями родных человечков. 

А у мужа вся имеющаяся в наличии родня пока что оставалась в Ташкенте или вострила лыжи в благословенную Америку, из знакомых имелись в Израиле только бывшие сослуживцы, сами перебивавшиеся пока случайными заработками, так что, получив своеобразное благословение от унылого консула (о неподходящем времени, неподходящем возрасте, неподходящей специальности и неподходящей национальности), мы отправились в белый свет, как в копеечку — навстречу новой жизни. 

Рассчитывали мы только на то, что попадём в кибуц, ибо все предварительные  подсчёты выплат новым репатриантам и сопоставление их с ценами на съём квартир, приводили в ужас, и зловредное не в меру развитое воображение тут же подсовывало картины ночёвок в парке на скамеечке и музыкальных моих дочурок поющих на два голоса на улице Дизенгоф:
«...не имея родного угла!»

Адрес кибуцного управления на улице Дубнов в Тель-Авиве мы отыскали в одной из бесчисленных сохнутовских брошюр, которую берегли пуще охранной грамоты. 

И самое странное, что «витамин Пи» заработал с самого начала. Русская пословица, требующая для полного счастья ста друзей, не совсем права — иногда друзей требуется чуть меньше. При условии, что один из друзей — это широкой еврейской души человек, бывший мужнин сослуживец Гришка. Он прибыл на Святую землю на два года раньше нас со всем семейством. Всё семейство — это «аидише маме» Роза Моисеевна, директор школы, заслуженный педагог и вообще герой труда, послеинсультный папа Лазарь Давидыч, польский еврей из Лодзи, в 15 лет переплывший Буг, чтобы бежать на советскую сторону, ветеран войны, слесарь-станочник (еврей-пролетарий — я не шучу!) и тоже герой труда, разведённая сестрица Софочка,  инженер-экономист (кто-нибудь в курсе, что это такое?) с великовозрастным сынулей, раздолбаем-вундеркиндом и собственно, сам Гришка — физик, как и положено хорошему еврейскому мальчику, тщательно оберегаемый Розой Моисеевной от мезальянсов, и потому в свои 37 ещё не женатый. 

 У них, кстати, родня в Израиле была — двоюродные какие-то дяди-тёти сионисты-халуцим, успевшие покинуть Западную Беларусь ещё в 20-е годы. Родня их встретила в Бен-Гурионе, сняла для них квартиру в Маоз-Авиве, подарила парочку вполне ещё годных вентиляторов и обогреватель, а также провела на смеси идиша и русского несколько воспитательных бесед на тему «Кше анахну бану...» (А вот, когда мы приехали...). Дальше — сами-сами-сами! — в  свободное плаванье. 

Софочка все два года трудилась на уборках — клиентура у неё была приличная, что оправдывало дороговатую квартиру в богатеньком районе,  жалеть она себя никому не позволяла — пока коллеги-страдалицы ныли на предмет немыслимых унижений и потери статуса, она, грамотно разобравшись с тем, как правильно вкладывать деньги (экономическое образование половой тряпкой не сотрёшь!), уже приобрела себе на машканту матери-одиночки строящуюся квартирку в Лоде и каждый день гоняла Гришку смотреть, как продвигается строительство. 

Сам Гришка успел потрудится на неведомом заводике, а затем один из Софочкиных клиентов пристроил его временно садовником в небольшой частный скверик,  к нашему приезду он счастливо получил увольнительное письмо и почти отдыхал на пособии по безработице, готовясь к экзаменам в докторантуру и немножко дополняя скудное пособие мытьём подъездов. Место в докторантуре он, правда, получил аж в Беэр-Шеве, но не унывал. 

Почтеннейшая Роза Моисеевна, вспомнив идиш, тоже не сидела сложа руки — выгуливала и воспитывала чинных северотельавивских польских старушек. 

Упомянутый вундеркинд, сын-внук-племянник в одном лице, благополучно завалил экзамены на подготовительном отделении, умудрившись некстати влюбиться, и к бабушкиному ужасу пошёл в армию, туманно объяснив: « А чтоб знали!» 

А Лазарь Давидыч стал домохозяином, первым долгом отыскал на шуке Кармель некошерную лавочку со свинскими колбасками и ежевечерне баловал трудящийся люд борщами и бигусом, приговаривая на незабытом польском: «хлопське ядло!». 

Они так здорово сварились за эти два года в плавильном котле репатриации , что нам казалось: круче — только яйца. Гришка с прошлого года разъезжал на «Мицубиши», про которую Лазарь Давидович скорбно говорил: «Разве ж это машина! Вот мне на заводе «Жигули дали! — вот это да!» (О том, что за «даденые» «Жигули» надо было платить полную стоимость, не говоря уже о двухлетней льготной очереди, он как-то забывал...) В день нашего приезда им, к восторгу моих детей, привезли заказанный компьютер. Все они, включая не знавшего ни слова на иврите деда, уже научились говорить эдак по-местному врастяжку, а Гришка с Софочкой ещё и  вставляли через слово «беседер»,«бихляль», «баса» и «сабаба» — вау! От вида некогда чахлого вундеркинда в военной форме, небрежно кидавшего винтовку на диван, у нас вообще делался столбняк от избытка почтения. В общем — большие люди и протекция, хоть куда!

Я не смеюсь — мы действительно получили неоценимую помощь. На две недели нас вчетвером поселили в маленькой комнате, которую обычно Гришка делил с племянником-солдатом, благо тот ночевал дома не чаще раза в неделю. Себе  они пока что на ночь ставили в салоне раскладушки. Там же на диване за ширмой спала Софочка. Доберману повезло больше всех — у него была отдельная спальня — крошечная застеклённая лоджия, правда среди ночи он перебирался спать к детям под одеяло вместо грелки — холод в этой за бешеные деньги снятой квартире стоял невероятный. Вот чего я никак не могла понять — снаружи  было плюс восемнадцать, а в квартире чуть ли не пар валил изо рта, включенные ради нас обогреватели действовали в радиусе полуметра, не более  — днём мы бегали греться в заросший олеандрами дворик на солнышко.

Я все эти дни ходила хвостиком за Софочкой и училась новой жизни. Первым долгом она дала мне ценнейший экономический совет:  «Запомни, пока нет нормальной работы — ты умеешь считать только до десяти. Всё, что больше десяти шекелей, называется одним словом «дорого!», а за дорого стоит покупать только крышу над головой — остальное подождёт!» Между прочим, очень пригодилось...

Гришка уже утром в день приезда (мы прилетели ночью) позвонил в кибуцное управление и начал было лихо говорить на иврите, но не успели мы проникнуться восхищением, как с той стороны его невежливо попросили не надрываться, подождать русскоязычного сотрудника и дать трубку самим свежеприбывшим, жаждущим приобщиться к кибуцной жизни. 

На следующий день мы уже поехали на Дубнов на интервью. Неотразимые наши дочери отважно говорили на иврите, сразив всё кибуцное управление наповал. Выразив все возможные восторги, нам велели ждать. Неделю. Может две. А может и больше, ибо мы сами ограничили свой выбор только религиозными кибуцами и только теми, где нам могут предложить работу — любую. 

Гришка, кстати, наше странное желание ехать в кибуц категорически не одобрял. Он ведь не только вместе с моим мужем работал в НИИ с пышным названием «НПО Физика-Солнце», но и с моей лёгкой руки тусовался в киноклубе, переросшем в киноцентр. И именно ко мне пытался взывать — как это, после огней большого города, работы в киноцентре, командировок на кинофестивали, постоянной рубрики в газете и выступлений на республиканском телевидении и вдруг: «в деревню, к тётке, в глушь, к коровам»! 

Идею гиюра для меня и дочек он не одобрял ещё больше — две недели было потрачено на демонстрацию многочисленных (Гришка был человеком на редкость общительным) полуеврейских и вовсе нееврейских знакомых, которые безо всяких этих ваших глупостев прекрасно работают, а также женятся-разводятся-рожают-помирают.
— Вот видишь, — говорил он, поболтав на ходу с белобрысой растрёпанной девицей в продуманно драных джинсах, — она белоруска чистокровная, приехала на полгода позже меня, програмистка — и уже год работает в хайтеке. Мужа-еврея тоже туда пристроила, правда, пока техником. И никого её славянская морда не колышет — хотя начальник у неё кипастый. 

— А вот эту видишь, — он показывал в парке Аяркон на небрежную красавицу с двумя борзыми собаками на сворке, — русская-русская, муж шлымазл, еврей чистопородный, сбежал в Москву, а она открыла свой бизнес и вот-вот снова замуж выйдет за местного, только никак не решит, за которого — два ухажёра-бизнесмена один другого круче, и никакой рабанут им не нужен. Подумаешь,  слетают на Кипр, заодно и отдохнут! 

После того, как с улицы Дубнов почти неделю не было ни слуху, ни духу, мы стали над его уговорами задумываться. Тем более, что в Тель-Авив успели за это время влюбиться окончательно и бесповоротно. Мы ведь приехали в прекраснейшее время — конец февраля, воздух, пахнущий бризом, + 18, разноцветные бугенвилии, олеандры, необыкновенные акации, цветущие чем-то солнечно-жёлтым, похожим на гигантские цветы мимозы, благонравный буржауазный район Маоз Авив, откуда рукой подать до парка Аяркон с лужайками для гольфа и до белоснежных башен Рамат Авива. До пляжа Тель-Барух нам, любителям быстрой ходьбы, было полчаса ходу (о репутации этого злачного места друзья нам благоразумно не рассказывали) — не хотелось уже отсюда никуда уезжать. 

Почувствовав слабину, Гришка решил ковать железо, пока горячо — нам было предложено прицениться к одной симпатичной квартирке неподалёку, на Адаре. Квартирку сдавала дальняя родственница дальних родственников за 400 долларов, но для «своих» — вот оно, чудо «витамина Пи»! — готова была 50 скинуть. 

Квартирка — две с половиной комнаты и собственный дворик (мы ведь в Ташкенте привыкли жить на земле) — нам издалека понравилась. Понравилась и тихая улочка, и старый двухэтажный домик, и заборчик, увитый пасифлорой.

— Завтра пойдём с хозяйкой договариваться, — обрадовался Гришка, — заживёте здесь — кумовья королю! Я, когда уеду в Беэр Шеву — все свои подъезды вам оставлю, на первое время — самая клёвая работка, платят прилично и график гибкий, учись себе в ульпане и работай, когда тебе удобно,  никакое начальство над душой не стоит — лишь бы мыли чисто. А на «мои» подъезды абы кого не возьмут — только по моей рекомендации.
А через пару месяцев начнёте свои резюме рассылать — в Тель-Авиве шансов работу найти всяко больше. Да и гиюр свой дурацкий, если не раздумаете, здесь пройдёте — главный раввинат здесь, синагог и у нас в районе навалом, школу религиозную найдём — нафик, правда, вам эта морока, не пойму — но если уж решили, то и в Тель Авиве управитесь. 

Он был так убедителен, что мы уж размечтались о том, что вот прям завтра поселимся в приглянувшемся районе, рядом с добрыми друзьями, а вечерами будем валяться на лужайках в парке Аяркон и смотреть, как Юнг дурачится в компании добродушных местных четвероногих. Мы уже успели на неделе сделать марш-бросок на море, сильно пожалев, что не захватили купальников — вода и воздух плюс 18 — это ж практически волынское лето... Искупался тогда только Юнг, не нуждавшийся в плавках и отважно лаявший на волны.

Увы, наши планы и мечты нарушил всё тот же Юнг, которому новая жизнь понравилась с первого взгляда не меньше, чем нам (здесь он впервые в жизни попробовал и очень одобрил «Догли»). 

Нет, хозяйку предупредили, что на квартиру претендует семья с собакой, и она ничего не имела против — классическая «русская» семья репатриантов 90-х в представлении израильтян — это один ребёнок, бабушка, пианино и собака (у нас вместо бабушки и пианино было аж двое детей). Но о породе собаки хозяйке квартиры ничего не сообщили. Деловая встреча прервалась, не успев начаться — увидев добермана, невесомая старушка в элегантных брючках с подсиненной сединой и безупречным маникюром тихо и веско сказала:

— Немецкой собаке здесь не место. Прощайте... 

— Но пани Зофья, мы же говорили... — начал было Гришка, упрямо веривший в своё неотразимое обаяние и способность уговаривать старых дам.

— Немецкой собаки в моём доме не будет. Ни за какие деньги, — с этими словами пани Зофья закатала рукавчик кашемирового пуловера, и мы поняли, что с лагерным номером на руке спорить не стоит.

Так что первой в нашей жизни протекцией мы так и не воспользовались.

А дома у Гришки нас уже ждало сообщение с улицы Дубнов с предложением нескольких вариантов кибуцного житья-бытья. Но это уже следующая история и следующая протекция.

Оставить комментарий

Популярные посты:

galba

Авиатор для мобильных устройств: опыт игры на смартфоне и планшете

v_strannik

И бронелифчик там тоже в наличии

myworld

Студент книжку привез

shatff

В этот день 18 июня – 1

nikolian

Спецслужбы Украины планировали крупнейший теракт на оборонном предприятии в

iris_sibirica

Сегодня 19 июня

ammo1

Тест светодиодных ламп «Ваше Сиятельство»

mu_pankratov

Гуслицкая семья староверов

elika

Маленькая трагедия VS Небольшая оплошность

• Ранее
• Архив