Дьявол в деталях
chipka_ne — 25.10.2018Замахнулась было на пост на понимание прочитанного, но вовремя
остановилась. Разбирать книги, чтобы что-то выкинуть — занятие ещё
более неблагодарное, чем разбирать тряпки. Потому что зависаешь. На
тряпках тоже зависаешь, но на книгах дольше. Помянув давеча Фёдор
Михалыча, хоть его и не было на прикроватной тумбочке, я за
каким-то лешим потащилась перечитывать «Идиота». И, горе мне, горе!
— кто читал апдейт к этому посту, уже всё знает, во мне разочаровался,
отфрендил, проклял и всенародно осудил: Тоцкий сватал у
Епанчиных не Аглаю, а Александру!!!!
После такого облома — мне ли судить о понимании прочитанного!
Однако, поскольку мысли никуда не делись, всё-таки позволю себе порассуждать.
На любимую тему, почему люди смотрят на одно и то же, а видят разное? Или, почему кто-то занудный, вроде меня, с малых лет имеет привычку замечать то, чего в упор не видят другие?
Со мной (это я так думаю — а ежели найдутся ещё психологи-добровольцы, желательно с лицензией, то я их услугами он-лайн с удовольствием воспользуюсь) проблема была в том, что: а) мама, желая вырастить из дочки вундеркинда, слишком рано научила меня читать; б) с упорством, достойным лучшего применения, учила меня математике, развивая логическое мышление и не подумав, что логику можно применить отнюдь не в мирных целях.
Один давний случай я крепко запомнила ещё и потому, что тогда мама единственный раз проявила недовольство моей учительницей в начальной школе.
Но всё по порядку — первый класс, апрель месяц, конец учебного года (1962-го), грядёт День Рождения самизнаетекого. Мы — хорошие советские дети из приличных семей (лучшая в городе русская школа с преподаванием английского с 1-го класса!). Все охотно слушают, а некоторые, вроде меня, и сами читают, рассказы и стихи про кудрявого мальчика Володю — ещё не пионера, но уже всем примера.
Однажды наша Тихоновна (тут поём с чувством «учительница первая моя») решила провести ленинский воспитательный час на тему порядка в классе. Мы терпеливо выслушали, как Володя сам заправлял кроватку, не ставил клякс в прописях, наводил порядок на письменном столе и вообще все его братья-сёстры свои кроватки застилали сами. В доказательство, заслуженная учительница, не чуждая интерактивных методов, пустила по классу открытки из набора «Дом-музей семьи Ульяновых»:
— Видите, дети, какая у Володи опрятная комната! И так это было всегда на самом деле! И не только у Володи — у всех детей Ульяновых.
Слово «опрятный» меня почему-то дико раздражало, думаю, что у многих есть вот такое персональное словечко-аллерген. Поэтому я фотографию этой — брр-рр! — комнаты передала соседке, а взамен взяла другую — идиллический, в овальном паспарту, портрет святого семейства, это было куда как красивее. И вот тут некстати включилось знание арифметики вкупе с логическим мышлением — вдоволь налюбовавшись на лица, позы и наряды, я их пересчитала и изумилась вслух:
— Таистиханна! А почему у Володи только одна кроватка в комнате? А где остальные спали?
Не успела Тихоновна сообразить, что ответить, как мне передали следующую открытку из набора — с видом на уютную усадьбу, и я изумилась ещё больше:
— Таистиханна! А где у них квартира была — на каком этаже? а сколько у них было комнат?
— Квартира была небольшая... — дрогнувшим голосом попыталась сбрехнуть бедняжка, но я, к чему-то изначально прицепившись, уже не могла остановиться и затараторила без передышки:
— А тут на обороте написано: «Дом семьи Ульяновых» — это что — ВЕСЬ дом был ихний????
И сама ужаснувшись своему богохульству, продолжила почти шёпотом:
— Таистиханна — они что, были БОГАТЫЕ?
Ну кто виноват, что и дома и в школе мне к тому времени внятно объяснили, что раньше были бедные и богатые. Бедные — хорошие, богатые — плохие. Без вариантов и полутонов — точка. Потом Ленин прогнал куда-то богатых, и теперь все равны. Ну, не совсем равны, потому что у нас, например, на четверых две большие комнаты, кухня, туалет и ванная, а моя тётя Надежда в деревне воду носит из колодца, а спит на печи за занавесочкой, потому что с ней в единственной комнате живёт сын с женой и четырьмя дочками, так что мы вроде богатые, но это всё-таки не двухэтажный дом! к тому же раньше и у нас была меньше квартира с туалетом во дворе, может и тётя Надежда когда-нибудь получит новую...
— Вот что, — после некоторой паузы, сглотнув воздух, сказала Тихоновна, — сходи в кабинет завуча и скажи... скажи, что в Первом «А»... вот что: мел кончился!
«В кабинет завуча» — означало к маме, против чего я не возражала. Разноцветных мелков на учительском столе лежала полная коробка, но я была так поглощена разверзшейся передо мной бездной непостижимого, что на этот мелкий обман не обратила внимания. Тем более, что у мамы можно было получить ответ на все вопросы.
Мама и в самом деле быстро сообразила, что ответить.
— Да, Володя Ульянов жил — тут мама задумалась, подбирая слово —
в зажиточной семье.
— Зажиточные — это богатые или бедные?
— Это посерединке, как мы, примерно...
— А кто им дал такой большой дом? (Я ведь знала, что квартиры —
«дают») А кем его папа работал? А мама?
— Папа был учитель, — мама ловко переключила внимание с
происхождения дома сразу на второй вопрос, — но не просто
учитель, а инспектор — ну, как инспектор облоно (слово «облоно»
учительскому ребёнку объяснять было не надо).
— А мама? — не отставала я
— Она не работала... — помедлив, призналась моя честная мама, — но
тут же нашлась, — ты считала, сколько у неё было детей? — шестеро!
А детских садиков при царе не было, продлёнок не было (у тебя вот
есть, а ты не ценишь!) — вот и приходилось...
— И его папе платили так много денег? — недоверчиво спросила я, — но увидев, что мама растерялась, сама заторопилась подсказать ей ответ, — у неё, наверное, был огород, да? Как у тёти Тоси на старой квартире. А курочки были? А поросята? А у них была коза или корова? Она же всё равно трудилась, правда?
— Конечно, трудилась! — сказала мама уже увереннее, уклонившись
от подробностей ухода Марьи Александровны за коровой и поросятами,
— и ещё она учила детей музыке — сама! Потому что музыкальных школ,
как в Советском Союзе, для детей не было... кажется, не было.
И ты должна понять — Володя Ульянов жил хорошо, учился в школе,
хорошо питался, но он видел вокруг бедность и несправедливость!
Другие зажиточные дети об этом не думали, а он переживал! С малых
лет! Поэтому он твёрдо решил, что когда вырастет будет бороться за
то, чтобы не было бедных и богатых. Чтобы все дети могли учиться и
хорошо жить!
Тут мама перевела дух, а я, с удовольствием пробуя на язык новое
слово, добавила:
— Чтобы все были зажиточными!
С Тихоновной мама, кстати, поговорила после уроков тут же, в кабинете завуча. Меня, разумеется, выставили в учительскую и дверь закрыли, но фразу: «Надо же быть немножко умнее!», я — увы — расслышала...
Так что объяснение вроде бы было получено, но... Осадочек, оставшийся со времени злополучного визита в деревню никуда не делся, несмотря на все мои попытки вытеснить это из памяти. И я почему-то прекрасно понимала, что не стоит спрашивать маму о том, почему эта самая «зажиточность» до сих пор не дошла до нашей деревенской родни?
Может, на предмет деревенских, Ильич вдохновлялся любимым своим детским стишком? Тем, о котором сестрица его Анна простодушно вспоминала: «Любимым стихотворением Володи, когда ему было лет семь-восемь, была „Песня бобыля", и он с большим азартом и задором декламировал:
Богачу - дур-раку,
И с казной не спится,
Бедняк гол, как сокол,
Поёт, веселится!
А что, со сборищем голых, как сокОлы, колхозников неплохо получилось — только вот с весельем не заладилось...
|
</> |