Это не про политику
chipka_ne — 17.12.2018...Что у меня такое на лице написано, что чуть ли не через раз общественный транспорт подкидывает мне откровения от случайных и ну совсем кратковременных попутчиков? Наш трамвай, который ни разу не скоростной, это всё-таки не поезд дальнего следования, где за сутки в тесном купе поневоле разговоришься и проникнешься чужими разборками со свекровями-начальством-соседями и детишками непутёвыми. А тут и ехать-то всего ничего, неторопливо, правда — дилинь-дилинь, трюх-трюх - полчаса от силы, а поди ж ты — располагает. Особенно ко мне почему-то.
Был бы прикуп, не жила бы я в Сочи, а разъезжала бы день-деньской по городу на трамвайчике, да писала бы потом, пока не забыла, усевшись поудобнее в двухэтажном «Кофиксе» на площади Давидка, и не в лэп-топ бы писала, а по старинке, в тетрадочку.
Вот нынче, к примеру, загрузилась я в трамвай на перекрёстке
Рамот Эшколь и найдя удобное место по направлению движения,
принялась пристраивать свой рюкзак (у меня там всегда всё и на все
случаи жизни: купальник, полотенце, резиновые тапки, полная
косметичка для бассейна, ланч-бокс, чтоб на работе диетическое
покушать, позавчерашняя газета, запасные колготки, зонтик, шарфик,
толстая книжка, не помню какая — вдруг фантазия придёт отвлечься от
смартфона, ну и ещё всякого по мелочи). Рюкзак я пристроила за
спиной между сиденьями, а у секьюрити трамвайных случилось по
известным лишь израильтянам причинам обострение бдительности,
поэтому на каждой остановке меня выводил из дрёмы зычный окрик:
«Чей рюкзак!!!!»
— Да мой, отстаньте уже, — бормотала я спросонья, думая про себя,
что чем хлопотать о брошенных дамских сумочках, лучше б
присмотрелись к арабскому соседу напротив — вона он какой небритый
и редкозубый, с обломанными ногтями, в видавшей виды флисовой
куртяшке, заляпанных побелкой штанах и в разбитых, словно
подобранных на помойке «блэндстонах». Ещё и озирается как-то
заполошно — ни дать, ни взять, террорист!
Тут рядом с соседом освободилось место, и он вдруг
предложил:
— Госпожа моя («гвирти» — это не просто «госпожа», а именно
«госпожа моя»), давай-ка рюкзак твой сюда положим, а то ж тебе
покоя не дадут! А хочешь, местами поменяемся, и садись рядом со
своим рюкзаком, если мне не доверяешь?
«Знамо дело, не доверяю» — подумала я, но вслух сконфуженно
(проклятая политкорректность!) сказала:
— Спасибо, пусть возле тебя полежит...
Сон, разумеется, как рукой сняло, теперь уже я сама искоса следила за своим рюкзаком, делая для приличия вид, что пялюсь в окно. Сосед, между тем, продолжал затравленно оглядываться.
— Ты свою остановку не пропустил? — спросила я, когда мы проехали улицу Пророков и Шхемские ворота, потому что именно на углу улицы Пророков тусуются по утрам нелегальные палестинские работяги в надежде найти подённую подработку.
— Нет, мне в Адассу, — откликнулся он и спросил с надеждой, — а ты случайно не в Адассу?
— Я раньше выхожу...
— Жалко-то как, — неподдельно огорчился он, — я вижу, ты добрая женщина, хотел спросить, где там найти глазную клинику, я давно там был, помню, что там так всё запутано...
— Ничего не запутано! — обрадовалась я (никакой он не террорист, вон видно, что один глаз у него припухший и красный, в больницу едет, а нам бы всё подозревать всех и каждого!), — я тебе объясню, как до справочной дойти, а там спросишь. Там же этих... ваших полно работает, тебе и по-арабски объяснят. Я туда когда-то каждый месяц маму возила на уколы, к доктору Авербуху.
— Доктор Авербух! — мой сосед расцвёл, словно встретил родню, — ой, какой доктор! Какой человек! — он поцеловал кончики пальцев, — душа человек! Он моей дочке зрение спас!
— И ты не помнишь, где глазная клиника? — снова насторожилась я.
— Так это пять лет назад было, — объяснил он, — и нас сестра туда на машине возила и водила всюду. А сестра у меня, знаешь, какая, — разулыбался он в приливе откровенности изрядно щербатым ртом, — у меня сестра — медсестра! (на иврите это звучит совсем забавно: «ахот шели — ахот» — «сестра моя — сестра»). Ты на меня не смотри, я-то что, ремонтник, а она у меня образованная! Мы с ней одни остались, родители умерли, а я слово дал — не женюсь, пока её не выучу и замуж не выдам, и выучил! и свадьбу справил! Ты бы её видела — красивая, культурная, муж — врач, дом богатый, за границей работали — во как!
...И такой трогательной и искренней была эта простодушная похвальба, что у меня моментально глаза оказались на мокром месте. И сосед мой, наверняка преждевременно постаревший, легко представился упёртым парнишкой, вкалывающим на стройке денно и нощно, подбирающим для себя вещи на помойках, экономящим на стоматологе, ломающим ногти, чтобы у осиротевшей сестрёнки всё было не хуже, чем у людей. И так же легко было представить себе, как он нынче наверняка стесняется своих покорёженных пальцев, приходя в гости к образованной сестре и зятю, как тщательно одевается и прихорашивается перед визитами, чтобы не осрамиться перед их культурными гостями... Хорошо бы, чтобы и сестрёнка его не стеснялась — нет-нет, конечно же не стесняется, здесь Восток, старший брат, заменивший ей родителей, это святое — ну, нормальные же люди!
...Мы все давным-давно нарастили себе слоновью шкуру, давно не
плачем на новостных выпусках, что бы там не показывали. Но в
пятницу я выключила телевизор, чтобы не разрыдаться.
Хоронили Амиада-Исраэля Иш-Ран. Звучное двойное имя этот человек
получил после смерти, а прожил он на свете всего три с половиной
дня, после того, как его извлекли раньше срока из утробы тяжело
раненой матери. Звёрнутый в саван Амиад-Исраэль Иш-Ран поместился в
свёрточек не больше хлебного батона. Раненые родители не смогли
присутствовать на похоронах. В живот беременной женщины целился
соплеменник моего небритого соседа по трамваю.
Смогла ли бы я разглядеть каинову печать лице будущего убийцы,
окажись именно он в трамвае рядом со мной?
|
</> |