Так, осколки попутно...

chipka_ne — 02.12.2018

Я понемногу начинаю себя дрессировать, чтобы держать какую-никакую сюжетную нить в нестройных моих повествованиях, ибо только начнёшь чего-то рассказывать «из жизни», как моментально вспоминается и норовит вплестись в сюжетную канву нечто с обочины сюжета, какие-то детали, характеристики, а то и вообще попутные истории, не имеющие отношения к первоначальному замыслу. Вот и в рассуждениях о роли протекции у меня таких попутных обрывков-осколков набралось несчитано — запишу, пожалуй, кой-чего, а там уж читатель сам разберётся — читать-не читать.

Один осколок вырос не только из истории знакомства с местностью и последующего освоения нами кибуца, но и из комментария к одному из Моллиных постов, которые она имеет обыкновение стирать — и напрасно! — но, что делать: каждый сам кузнец своего ЖЖ. 

Новую нашу квартирку мы кинулись обставлять и обихаживать с примерным усердием, хотя «обставлять» было особо нечем — большую часть и без того небогатого багажа пришлось оставить в Ташкентском аэропорту из-за перевеса, пришедшегося на добермана. Выкинули мы там, например, единственный взятый с собой палас (нас предупредили, что полы в Израиле каменные и холодные — страсть!), выкинули, как оказалось, зачем-то все занавески и скатерти, а также часть постельного белья и одеял (эх, какие там были атласные, покойным свёкром на заказ сделанные «в приданое» любимому сыну  одеяла — из тонкой, лёгкой, вычесанной вручную высококачественной ваты — лучше любых пуховых!). 

Но тем не менее, мы с дочками расстарались, как могли — поскольку кибуц нас постельным бельём и одеялами-подушками обеспечил, то на занавески пожертвовали пару оставшихся в багаже ситцевых простынок в цветочки, облезлый шкаф быстренько обклеили обёрточной бумагой для учебников, по стенам развесили фотографии и рисунки старшей дочери, расставили на кухонной полке узбекские касушки-пиалушки (а чайник и ляган для плова разбились в дороге — увы...) и, взглянув на дело рук своих в День Первый, увидели, что это хорошо. 

И, знаете, я сама не ожидала от себя такого азарта — я впервые в жизни обставляла  жильё, хоть и временное, хоть и из ничего, но по своему вкусу и усмотрению! 

Ташкентский дом, в котором прошло пятнадцать лет жизни, нам достался готовым — покойный свёкор купил его незадолго до смерти у какого-то цеховика-миллионера, которому срочно надо было тикать из Ташкента то ли от ОБХСС, то ли от угрозыска, то ли от ОРГАНОВ, то ли от всей святой троицы разом, поэтому дом продавался срочно и дешево со всей начинкой и обстановкой, вплоть до холодильника, ковров, люстр и лампочек. Из моего там были только книги, детская кроватка и два небольших польских паласа — в детской и в «телевизорной». Похоронного цвета румынский полированный гарнитур «жилая комната», ковры на стенах, паласы-пылесборники от плинтуса до плинтуса и  люстры с висюльками нагоняли тоску смертную, душа жаждала простора, светлого дерева, загогулистой вазочки с багульником на полке и какого-нибудь Джона Леннона с Экзюпери на стенке, но здравый смысл в унисон со свекровью пришикнул: «Молчи, благодари и радуйся — другие о ТАКОМ и мечтать не могут!» Я и молчала, только вот радоваться не получалось. Дело даже не дурном вкусе, а в том, что в доме продолжала жить и жаловаться чья-то чужая душа, чьи-то представления о красоте и уюте — старалась же прежняя, спасшаяся бегством, хозяйка, доставала этот дефицитный гарнитур, расставляла по своему вкусу мебель, выбирала и радовалась люстрам с висюльками, стелила паласы и развешивала ковры — для себя, для своих деток, не для меня... 

А тут — в нашем почти нищенском уюте, я себя впервые в жизни почувствовала дома. По-настоящему — не у мамы-папы, не у свекрови, а по-настоящему У СЕБЯ дома. 

За несколько месяцев наше жилище вообще похорошело несказанно. Во-первых, как я уже писала, нам дали другую квартиру, такого же размера, но с нормальными встроенными шкафами, а не с кособоким пузатым чудищем, обклеенным обёрточной бумагой. Во-вторых, меня не оставляла своими заботами неутомимая тель-авивская подруга Софочка —  она придирчиво сортировала и паковала для меня, полученные в подарок от своих солидных хозяев, посылки со всем необходимым «для дома, для семьи» — занавесками-скатёрками-покрывалами. Вкус у неё был хороший — большая часть её подарков капризными моими детьми и мною была одобрена, а что не понравилось — отправилось дальше на благотворительный склад и продолжило благое дело круговорота вещей в природе. Но главное — на новоселье во второй нашей кибуцной квартире приехал Гришка и привёз главный подарок — ковры! И не какие-нибудь — туркменские ковры ручной работы. 

Собственно, об этих коврах я и хотела рассказать.

Гришка с семейством уехал в Израиль за два года до нас, в 91-м. Все помнят тогдашний предотъездный ажиотаж и один из ключевых вопросов эпохи: ЧТО ВЕЗТИ??? ВО ЧТО ВЛОЖИТЬ ДЕНЬГИ??? Предположения, начинающиеся словами «Тётя Фира сказала», высказывались самые фантастические. Народ пачками скупал пододеяльники и ситцевые халаты (в Израиле нет хлопка!), запасался мятной зубной пастой на две пятилетки вперёд (в Израиле это дорого и сплошная химия!), обсуждал, как половчее вывезти золото (золото всегда в цене!) и прочая, прочая, прочая — думаю у многих репатриантов 90-х есть, что вспомнить. 

Гришкина семья за хорошие деньги продала две машины — Гришкину, и Лазарь Давидыча (ту, что ему на заводе якобы ДАЛИ) и тоже крепко задумалась над тем, во что деньги вложить, ибо призрак инфляции уже не просто маячил над страной а наступал гражданам на пятки. Связываться с покупкой валюты у спекулянтов, семейство, в жизни не нарушавшее советских законов, всё-таки не решилось. Купили в коммерческом магазине электронику — телик-видик-соник-панасоник, даже утюг, электрочайник и тостер нашли заморского производства. По требованию Розы Моисеевны изготовили мебель на заказ — в Израиле дерево дорого! От покупки шуб-дублёнок её уговорили отказаться — и Гришка, и Софочка как-никак были отличниками-медалистами, физическую географию знали и о климате на Ближнем Востоке представление имели. Комиссарские кожаные куртки С ПЛЕЧАМИ всё же были приобретены — как без них! Багаж на два с половиной семейства им полагался солидный — две с половиной тонны — не золотыми же кирпичами его заполнять (а хорошо бы...). И тут на помощь пришёл шустрый юноша по фамилии, допустим, Халоймес, который много лет совершенно напрасно просиживал штаны в каком-то НИИ, всю жизнь, втайне от папы-профессора, мечтая заняться коммерцией. В конце 80-х, когда с треском начали закрываться разные НИИ, настал его звёздный час! Халоймес с удивительным проворством стал сновать между отъезжающими, помогая продавать-покупать-договариваться, причём всегда удачно. И когда Гришка обратился к нему за советом, совет был выдан тут же:

— Ковры! Причём только туркменские, ручной работы! В Израиле — это бешеные деньги, для музеев берут! Верные люди сказали, не тётя Фира какая-нибудь! 

Халоймесу легко было поверить, ибо совет Гришке он дал по секрету и не бесплатно:

— У тебя нечем заполнить багаж? А мне на одиночку всего пол-тонны положено, и я их уже набрал. Договоримся — я тебе помогаю у МОИХ людей купить ковры — проверенные! — сможешь сам посмотреть, как ткутся, каждую шерстинку обнюхать, а ты мне уступаешь в своём багаже места килограммов на сто-двести — идёт? И в Израиле помогу с продажей, там уже скупщики ждут-не дождутся!

...И началась почти полугодовая эпопея с закупкой ковров в Туркмении, куда Гришка с Халоймесом стали совершать регулярные рейды на специально для этого купленном битом-перебитом халоймесовом УАЗике. Гришке, кстати, эта эпопея пошла на пользу — у него исчезло отросшее в НИИшной курилке брюшко, он загорел, заматерел, заработал несколько стильных шрамов на руках от укуса туркменской овчарки, научился пить тёплую водку из пиалки, экономно и степенно расходовать слова и делать «облисполком» перед едой — так это знакомый комсомольский работник называл, когда слышал в НИИшной столовой «Бисмилляхи р-Рахмани р-Рахим» и видел сложенные ковшиком ладошки у фрондирующих узбекских сотрудников. 

Я всё жду, когда Гришка выйдет на пенсию и напишет мемуары об этих рейдах, о сумасшедшей гонке по пыльным просёлкам, когда приходилось спасаться то от ментов, то от свежеиспечённых рэкетиров, о том, как прятались два бравых МНСа от непрошенных конкурентов, то в овечьей кошаре, то под курпачами на женской половине чьего-то дома, о том, как завороженно смотрели, как по новому ковру расстеленному посреди улицы, носятся взад вперёд, горяча ахалтекинцев, мальчишки-всадники, о свирепых, не ведающих чувства юмора туркменских овчарках — одна из таких зверюг мирно валялась в тени, позволяя голопузой ребятне дёргать себя то за язык, то за хвост, то чуть ли не в глазах ковыряться, но вдруг, завидев чужака, вздумавшего посюсюкать с хозяйскими детишками, молча и неторопливо поднялась с места и так же молча вцепилась в руку — только рукав чапана на вате и спас от инвалидности. 

...Багаж в Израиль прибыл вскрытым и разворованным — исчезла практически вся электроника.
— Ковры! А среди них — двести килограммов чужих! — всполошился Гришка. И — о радость! — ни один ковёр не пропал! Целёхоньки были также кожаные куртки и мохеровые свитера. Доехала и мебель, хотя слегка разболталась и кое-где расклеилась. Софочка, узнав о невостребованных грабителями коврах и кожанках, выразительно вздохнула.

Заплатив изрядные деньги за доставку контейнера до съёмной квартиры, Гришка кинулся звонить по контактным телефонам, данным Халоймесом — и терпеливо выслушал однообразный ответ «неправильно набран номер...». Скрипнув зубами, позвонил в Ташкент — звонки за границу по тем временам были для него недёшевы. Ему ответил слегка сконфуженный, но всё ещё бодрый Халоймес — да-да, чего-то там с телефонами не то, но ты не дрейфь, я приеду разберусь — а ты пока поспрошай у своих родичей израильских, ковры-то, сам знаешь, штучные, ручная работа, своим людям мы подешевле уступим — и жди, не унывай, я уже собираюсь.... 

Израильские родичи — боевые отряды Пальмаха — выслушали Гришку почему-то печально и ковры смотреть не стали. Вместо этого пригласили всё семейство на прогулку в Яффо. Поводили по романтичным улочкам, сфотографировались вместе на фоне маяка, покормили в хорошем рыбном ресторане, а напоследок завели в натуральную пещеру Али Бабы — магазин ковров, где ковры высились многометровыми штабелями, стояли рулонами, свешивались со стен и с потолка и затмевали небеса. Гришка на минуту ослеп от немыслимого, пыльного, пурпурно-золотого сияния, а потом прозрел и понял со всей очевидностью, что ковёрный бизнес у них с Халоймесом явно не задался... 

К тому времени, как приехали мы, в трёхкомнатной квартире, кроме Гришкиного семейства и нас, жили в основном ковры. Ими были завешаны все свободные стены. Застелены все полы, включая кухню и лоджию, укрыты кровати и диваны. Свёрнутые рулонами они периодически падали на обитателей квартиры из всех углов. Лазарь Давидыч задумчиво поглядывал на пустые потолки — а если аккуратно проделать в ковре дырочку для шнура от лампы, а? В роли утеплителей они себя, кстати не оправдали — летом безбожно впитывали влажность, а с наступлением холодов начинали потихоньку плесневеть — и Лазарь Давидыч исполнял обязанности не только семейного кашевара, но и Главного Проветривателя Ковров полный рабочий день. А Халоймес всё не ехал... И на звонки перестал отвечать. 

Позвонил он Гришке как раз тогда, когда мы сменили жильё в кибуце. Из Америки. Орал что-то возбуждённо-восторженное неразборчиво. 

— Да помолчи ты! — рявкнул на него сквозь заокеанский треск истерзанный коврами Гришка, — с коврами твоими что делать???!!!

Треск неожиданно утих и Халоймес сказал совершенно спокойно и отчётливо, словно из соседней комнаты: 

— Да х*й с ними с коврами — главное, что я живой оттуда выбрался... Хочешь — подари, хочешь — на помойку снеси.

И отключился.

Вот тогда ковры и начали раздаривать. Гришка пытался всучить нам три — мы согласились на два — в детскую и в салон, спальня у нас в кибуце была совсем крошечная. Особенно хорош был один, самый старый, кстати, и по-настоящему потёртый — он был дивного цвета пьяной вишни со строгим узором тусклого золота, его с урчанием уволокла в детскую старшая дочь. знавшая толк в хорошем стиле. Второй, салонный, с ярко-алым фоном, пышный и пушистый, тоже был ничего, но — побанальнее, скажем так, зато Юнг и рыжий котяра Калигула обожали на нём валяться. 

А потом и остальные ковры потихоньку рассосались — достроилась Софочкина четырёхкомнатная квартира, получили двухкомнатное социальное жильё старики, женился и обзавёлся собственным жильём Гришка, ну и друзья-знакомые были осчастливлены к свадьбам-новосельям. 

Правда, судьба двух моих ковров после кибуца сложилась печально. После смерти Юнга, Софочка подарила нам борзую, и я решила, что летучую борзячью шерсть счищать с ковров будет хлопотно. Ковры перекочевали в кладовку и вытаскивались раз в год — на Суккот, стелить в шалашик и на тропинку перед шалашиком. Однажды я забыла их высушить после дождя как следует, сунула в кладовку влажными и забыла. Ковры предсказуемо заплесневели. Пришлось отнести на помойку, откуда их тут же забрал дворник-бедуин. Если одной из его терпеливых жен удалось их отчистить и проветрить — то и на здоровье — easy come, easy go.

Пы. Сы. Воспроизведу-таки в общих чертах свой комментарий у Молли, из-за которого мне ковры и вспомнились — могу я напоследок съехидничать, нет?

Вспомнилось, как к нам в кибуц привели экскурсию «русских» пенсионеров и гид спросила разрешения показать им нашу репатриантскую квартирку — три комнаты. Я согласилась, потому что к тому времени уже развела уют и очень собой гордилась — самопальный книжный шкаф с любовно расставленной библиотекой, картинки в рамочках на стенах (одна из них — с автографом Феллини), клетчатые пледы на кроватях, занавески на окнах и ковры туркменские — о-о! Пенсионеры вежливо улыбались и кивали, и лишь одна гордая бабуля с неистребимой печатью главной бухгалтерши на лице сказала мне, скорбно поджавши губы: 

— Какое убожество! Впрочем, вы, видно, ничего лучшего в жизни не видели — поэтому вам и так сойдёт... А мы в Бердянске оставили шикарнейшую однокомнатную квартиру! 

Я смиренно покивала, не став смущать её рассказом о шестикомнатном доме в центре республиканской столицы. Но мои язвочки-дочери не выдержали и, синхронно переглянувшись, сказали дуэтом нараспев:

— Шикарнейшая — ОДНОКОМНАТНАЯ??? Йёоооооооооооооуууууу!!!!

Оставить комментарий

Популярные посты:

fogrant

Как часто сливать биотуалет: периодичность обслуживания и рекомендации

irina_chisa

Ну вот и Змея приползла

gntelmen

В любом деле

peremogi

Да будет свет, сказал монтёр

pro100_mica

День рождения Людмилы Савельевой

new_rabochy

Мигрантофилитики и грантоеды

yamahaman

Чешки 2.0

irina_co

Порционные судачки "А натюрель" по-грибоедовски

nikolian

Süddeutsche Zeitung: - Шольц начинает свою речь с критики Вэнса

• Ранее
• Архив