Всегда на посту

anairos — 24.12.2018 Есть в православии одна особенность, которая кажется мне странной и плохо объяснимой. Это культ поста.

В уставе РПЦ пост занимает сто семьдесят – двести дней в году, в зависимости от того, ранняя или поздняя выпала Пасха. Это, как легко заметить, больше половины.

В отношении же самих православных к посту мы видим странную двойственность.

Конкретные люди, составляющие церковь, постоянно подчеркивают, что пост сам по себе не важен и не является добродетелью. Цитируют высказывание: «Пост не в том, чтобы мяса не есть, а в том, чтобы друг друга не грызть». Цитируют и другое, еще более беспощадное высказывание: «Если бы воздержание от пищи и сна давало благодать – сатана был бы святым, ведь он вообще никогда не ест и не спит». И почти любой священник, если его спросить, скажет, что каждому следует поститься в меру сил и здоровья, а не пытаться непременно исполнить устав во всей его строгости.

Но вся эта риторика веками не оставляла ни малейшего следа на самой церковной практике, прежде всего потому, что другие, не менее конкретные люди горячо ей возражали, и именно они были авторитетнее всех. Еще в четвертом веке Иоанн Златоуст витийствовал на эту тему в своих проповедях. Даже запрет человеку и его жене есть плоды с древа познания добра и зла для Иоанна был первой заповедью поста. Соблюдая ее, человек выражал свою покорность Богу. Вывод: тот, кто постится, угоден Богу.

Иоанн не высказывал тут своих мыслей – у него их в принципе было немного, тем более собственных. Зато он хорошо умел обосновывать Писанием мораль, которую собирался втолковать прихожанам. И здесь он, очевидно, точно так же подводил базис под мысль, которая к его временам уже была общепринятой.

Эталоном православия – особенно русского православия – все это время считалось строгое соблюдение всех постов, а все остальное проходило как «послабления» – уступки для тех, кто недостаточно совершенен.

Похожей логикой пользуются некоторые вегетарианцы. Мне доводилось слышать от них: «Мы не навязываем никому нашего образа жизни. Мы понимаем, что не все люди обладают для этого достаточной силой и решимостью. Вегетарианство – только для совершенных, тех, кто дорос до него физически и духовно». Смысл понятен: наш образ жизни единственно правилен, а мера достоинства человека – то, насколько он сумел приблизиться к нему.

Церковная практика, несмотря ни на что, считает пост заповедью, преступление которой значит отпадение от Бога. В наши либеральные времена за систематическое нарушение поста уже не отлучают от церкви, но когда-то вполне могли.

Ну а про народ и говорить нечего. Возьмите любое народное описание ада, и там непременно будет пара живописных строчек про мучения тех, кто на земле ел скоромное в посты. И достается им, пожалуй, посильнее, чем даже ворам и блудникам.

Даже в Евангелии, где Христос говорит, что изгнать беса можно только молитвой, добавили слова «и постом». Пост и молитва в православии постоянно упоминаются вместе, как две обязательные стороны духовной практики, не имеющие смысла друг без друга.

И все это в религии, основателя которой упрекали, что он и сам не постится, и учеников своих не заставляет.


Возможно, тут дело в характерной особенности православия как такового, точнее – в одном влиятельном мировоззрении, вплетенном в его пестроцветную ткань.

Во многих других религиях задан некий минимум, который нужно соблюдать, чтобы получить «проходной балл» в вечную жизнь. Все остальное берется на себя только добровольно, если хочешь более высокую оценку.

Так, например, у иудеев. Нееврей может спастись, если будет соблюдать «заповеди Ноя», которые в целом сводятся к тому, что нужно быть хорошим человеком, не причинять вреда другим, не поклоняться идолам и не есть мяса с кровью. Евреи же – избранный народ, на них возложены Б-гом особые обязательства, за исполнение положены особые награды, и наказание за отступничество также соответствует.

Поэтому евреи и не усердствуют с прозелитизмом. Наоборот, по всем правилам, нееврея, желающего стать евреем, следует не раз и не два спрашивать, точно ли он в здравом уме и трезвой памяти хочет взвалить на себя это бремя. У еврея нет выбора, он таким родился, а ты-то зачем?

Мусульмане делят все поступки на пять категорий: предписанные, желательные, дозволенные, нежелательные и запретные. Для проходного балла достаточно делать предписанное и не совершать запретного. Чтобы быть в глазах Бога поистине праведным, нужно еще совершать желательные поступки и воздерживаться от нежелательных.

Среди православных распространено учение, где все иначе. Планка праведности поставлена так высоко, что не в человеческих силах ее достигнуть. Об этом все знают, и никто этого не скрывает. Все грешны, все достойны осуждения и ада. Никакими добрыми делами, молитвами и самопожертвованием невозможно спастись. Если кто и спасется, то не потому, что он это заслужил, а потому, что Бог его помиловал.

В результате оказывается, что творить добрые дела бесполезно – куда лучше грешить и каяться. Праведник, считающий себя праведником, в глазах людей может быть лучше, чем тот, кто постоянно грешит и постоянно стыдится и плачет об этом. Но в глазах Бога они оба – грешники, обреченные на вечное проклятие, только один из них об этом знает, сокрушается и умоляет о помиловании, а другой нет. Помилуют, конечно, скорее того, кто об этом просит.

Я, как вы понимаете, не сам придумал это рассуждение. Я слышал его неоднократно от самых разных православных, в основном в кратком варианте «Церковь состоит не из праведников, а из кающихся грешников». В последний раз священник обосновывал мне с его помощью, почему сварливость и неуживчивость православных – признак того, что с ними Бог, а доброжелательность и спокойствие протестантов показывает, что они Богом оставлены.

Если кто помнит, я не слишком люблю Клайва Льюиса. Однако же при таких словах не могу не вспомнить «Письма Баламута». Заглавный черт в одном из своих посланий племяннику весьма ядовито прохаживается по поводу именно такого покаяния – со слезами и стыдом, но без всяких перемен в поведении.

В неком средневековом тексте похоже описан образ жизни крокодила: «А егда имать человека ясти, тогда плачет и рыдает, а ясти не престает».

В отношении к посту видны следы того же подхода – с той лишь разницей, что здоровый и целеустремленный человек действительно может с этим справиться.

Но почему пост вообще начал считаться добродетелью – уже другой вопрос.

Я предполагаю, причина тут в том, что христианство с самых первых веков оказалось пропитано идеями монашества. Хотя ни сам Иисус, ни его ученики не были аскетами, их последователи как-то незаметно пришли к идее, что только монах, ушедший от мира и умерщвляющий плоть, может быть истинным праведником.

Против этого поверья также возражали многие видные деятели, в том числе святые. Есть даже несколько вариантов притчи, где монах-подвижник, проведший много лет в пустыне, просит Бога указать ему великого праведника, у которого он мог бы поучиться. Праведником всякий раз оказывается горшечник, две сестры-вдовы или какие-то другие миряне, далекие от аскетических подвигов и живущие простой благочестивой жизнью. Им даже нет необходимости мучительно бороть в себе страсти – они настолько скромны и непритязательны, что никаких страстей у них, кажется, нет вовсе.

Но – опять и снова – мнение возражающих не оказало сколько-нибудь заметного влияния на церковную практику, особенно с тех пор, как монахи захватили в церкви всю высшую власть.

В итоге для усердного прихожанина многодневные посты, занимающие большую часть года, кажутся не практикой очищения души и тела, а временно взятым на себя монашеством. А значит – возможностью хотя бы так прикоснуться к подлинному идеалу христианской жизни.

Для него очевидно, что исполняющий монашеские обеты получает от Бога особую, ангельскую благодать. Тот же, кто самовольно их нарушает, совершает тяжкий грех, и участь его плачевна.

Такая вот у меня гипотеза.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив