У Марты - золотые босоножки и нежный лавандовый лак на

iogannsb — 21.08.2017 У Марты - золотые босоножки и нежный лавандовый лак на ногтях.
- Держись за меня, - говорю я Марте, - скоро дойдем до нашего восьмого автобуса.
На улице дождь и как-то не жарко.
- Август, прекрасно, - говорит Марта. Для человека из Барселоны лето в Лондоне всегда выглядит немного странным.


С утра все немножко не свежи. Мортен смущенно появляется на кухне.
- Юсеф-Юсеф в итогу ушел в клуб или остался? - спрашивает он.
- Юсеф-Юсеф ушел, а ты еще три часа зажигал, - говорю я ему, - ты что, ничего не помнишь?
- Нет.
- И как ты уговаривал остаться ночевать с тобой. Ты не хотел ночевать с Буддой один на один.
- Нет, не помню.
- И танцы с Мартой на кухне? О, ты тоже заляпан воском от свечи.

С утра мои черные джинсы немножко странны. Романтичный Мортен притащил все свои свечи из комнаты в сад. Оставил Будду в темноте. Заодно заляпал диван и кресла в саду, так что я удачно на всем этом посидела. Черные джинсы с большими белыми пятнами повсюду.
- Радек, - спрашивает Марта, - чем выводят пятна от воска?
- Надо взять ткань, проложить с двух сторон джинс и прогладить утюгом.
- Ага, Елена, можешь тогда утюг Конрада взять. Мой не надо.

С Радеком нынче отличные отношения. Он меня игнорирует. Я делаю вид, что он - мебель. Это уже было три года назад. Это просто Радек. Чего уж там. Как сказала сегодня Катя по-другому поводу - если лошадь сдохла, надо слезть и идти дальше.

Они куда-то там все вместе затевались с утра идти. Я ушла раньше, ждать всех часа два три как-то было бессмысленно.
- Если что, пишите, - сказала я Марте.
Ну и стандартный маршрут. Некуда спешить. Только смотреть, идти, впитывать и думать. Вдоль каналов. Гуси, лениво перебирающие лапками. Лодки, плывущие через шлюзы. Люди на пикнике. У озера толпа с утренним кофе. Хотя какое уж утро. Два часа дня. Бродвей маркет. Под мостом, где канадцы снимали кино, нищий индус. Всегда там. Цветочный рынок на Коламбия. Немножко музыки и много цветов. Бриклейн. Рынок еды.
- Сколько стоит шпинат и фасоль? - спрашиваю.
- Шесть фунтов.
- Сколько-сколько?
- Для вас пять.
- Ага, а если добавить курицу.
- Шесть, ага, нет, нет, не надо пока суетиться, я пойду еще круг сделаю.
- Хорошо, только для вас пять. Курицы побольше, да?
- Нет, давайте я все-таки посмотрю, что у других.
- За четыре сойдет?
- Давайте за четыре.
И тут еще мимо прошла обычная такая английская старушка. И внук под два метра. Узкие бедра. Брюки клеш. Сегодня много граждан были в брюках клеш. Видимо, через пару лет дойдут до Москвы. Джинсовая куртка в полоску. Короткая. И шляпа. Такие семидесятые. И длинные волосы. Бабушка ему почти по пояс. Идут такие в обнимку. Осознают, что на них все пялятся.

И тут Радек пишет без церемоний:
- Мы выдвигаемся на Бриклейн, ты где? Будем через десять минут.
- Когда будете, напиши мне, - отвечаю. Еще через десять минут:
- Иди к остановке.
- Нет, дорогой, я еще снимать не закончила, идите в сторону vintage market.
Сговорились на середине. Марта, Брендон и Радек. Радек делает вид, что я не существую.
- Марта, - говорю, - а на хрена вы со мной встречались. Может вы без меня как-нибудь.
И тут Радек громко в воздух:
- Я вас оставлю через тридцать минут.
Не, он, конечно, неплохо выглядел. Новый костюмчик, новая рубашка. Все выворачивали шеи. Но умерла, так умерла.
Он ушел, мы пошли на наш коммунальный огород. Где нынче запах марихуанны и расцвет хиппи, а также огромное испанское комьюнити. И у Брендона нашлась бутылка вина. Потом еще Матеуш с немецкой Викторией присоединились.
Два брата близнеца. У одного бойфренд, у второго миллион девушек за раз. Двадцать три года каждому. Девушка Виктория. Умница и красавица. Двадцать пять. Поляки, русская, немка и каталанка. Неплохой расклад. Впрочем, обычный. И мне вдруг так хорошо вспомнилось. Мне двадцать три. У меня есть приятель на пару лет младше. У него есть кумир, ужасно старый чувак, с позиции моих двадцати трех, ему двадцать восемь лет. И мама у него какая-то известная олимпийская чемпионка. То есть у него есть бабло и заграничные шмотки. И мой приятель, не то чтобы влюблен в него, но очарован и все время говорит об этом самом двадцати восьмилетнем. И тут я, ну как это - не сотвори себе кумира.
- Во-первых, он - старый и пахнет нафталином, - говорю я, - во-вторых, он - ну полный идиот, мы то с тобой физтехи, смотри, какие зайки и умницы, а он даже Мариенгофа не читал, - так низвергаются кумиры.

Сидим мы сегодня в этом самом хиппи месте. С двадцати трех летними. И мне так интересно, как вот им всем такое соседство рядом со мной, с Мартой.
А им, судя по всему, ну вот прямо совсем комфортно.
А рядом играют регги. И большой чернокожий мужчина, который только что пел на сцене, вдруг говорит Марте, которая так танцует, наша Марта танцует как богиня, вот он говорит ей:
- Ах, какие у тебя босоножки, - и тут же переводит взгляд на меня и тоже что-то говорит мне. Ничего не слышно. Я беру его за руку, он послушно идет за мной, усаживаю напротив костра:
- Смотри на меня, - говорю я ему и нажимаю на кнопку. Я всего лишь обычный фотограф. И потом я еще снимаю мексиканского барабанщика, какую-то обдолбанную чернокожую женщину, юную молодую красотку, двух стареющих мужиков с чемоданами, в пальто и шляпами. Гудит костер. Люди танцуют. Брендан, Матеуш и Виктория движутся сосредоточенно. Мы с Мартой скачем рядом, как будто две юные лошадки и уже толпа скачет вместе с нами. Запах марихуанны повсеместно. И как будто Лондон по новой. Как будто я опять в Лондоне в первый раз и этот удивительный запах свободы.

- Я что-то не понимаю, как я доберусь домой, - говорит мне Марта, - я абсолютно пьяна.
- Положись на меня, давай мне твою сумку и бери меня за локоть, и не надо после вина пить пиво - отвечаю я. Мы идем на автобус номер восемь. Иногда я прислоняю ее к стенке, чтобы что-нибудь снять. Снимаю, протягиваю руку и мы идем дальше.

- Ты такой удивительный профессионал, Елена, - умиляется Марта.
Дома на кухне Кейт. Задумчиво смотрит на доску. На доске Тим написал:
- Уборка, Кейт, уборка!!!
- Я что-то сегодня устала, - говорит Кейт, - работала. И да, я ужасно ленивая, я все время откладываю. Я вот сейчас должна убраться, но у меня нет сил, совсем.
- Забей, - говорю, - уберешь завтра. Не съедят же они тебя. Ты не представляешь, как это было, когда я жила в этом доме, я была куда как хуже чем ты.
- Нет, я ужасна, - говорит Кейт. Я беру мел и пишу под записью Тима: "Мы все тебя страшно любим, Тим!". Приходит Марта.
- Марта, мне надо сегодня убраться, могу я это сделать завтра?
- Да, Марта, пусть она это сделает завтра, поддакиваю я.
- ЭЭЭ, - говорит Марта. Марта в том самом расположении духа, когда может сказать - ну ладно, Кейт, забей, да.
- Марта, возьми мел и напиши: "Кейт может убираться завтра. Марта!".
- Вот так прямо и написать? - удивляется Марта.
- Ну да, - говорю я, - а что такого. Ты у нас главная, - и Марта даже уже берет мел. Но потом останавливается.
- Я не могу написать свое имя, - типа, Тим, обидится. Да, Тим, тебе это будет неприятно. Гугл транслейт точно про это расскажет.
- Нет, ты можешь, - говорю я. И Кейт напряжено следим за нами. В итоге Марта пишет что-то нейтральное. Типа, и только завтра воцарится сияние на кухне.
Надо сгонять к Тиму, рассказать ему последние сплети.
Скоро в Москву. Скоро взрослая жизнь опять. Никаких тебе танцев под регги и живых музыкантов в саду среди помидоров около Бриклейна под мостом в клубах конопли.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив