Трагедия Восточной Европы

swamp_lynx — 25.11.2023 "Конкурировать с прибалтийскими республиками или Польшей в части антироссийской активности сложно, но у правительства Чехии это иногда получается. Новая инициатива Праги по поводу ограничения возможностей передвижения внутри ЕС для российских дипломатов – это как раз один из примеров такой успешной конкуренции. Пример настолько яркий, что вызывает некоторое смущение у чиновников ведущих стран Евросоюза и даже уполномоченных ими бюрократов в Брюсселе.
Большинство стран Восточной Европы и остальная часть ЕС пока живут в разных политических измерениях. И в этом отношении Чехия – просто гротеск, доведенная до абсурда модель поведения, сочетающая в себе глубокую провинциальность и никогда не проходящее пограничное расстройство личности. Решить эту их экзистенциальную проблему, к сожалению, невозможно. Вопрос только в том, не превратится ли вся Европа в подобие тех своих стран, над которыми во Франции или Германии пока только подсмеиваются?" Тимофей Бордачёв.

"Нам нет особого дела до того, какие внутренние причины толкают малые государства вроде Чехии на поведение, выбивающееся за рамки дипломатических приличий и просто здравого смысла. Глубокое понимание этого – дело профессионалов, посвятивших свою научную карьеру изучению этой части европейского политического пространства. Не особенно благодарное это занятие, надо признать.

Но некоторые уроки извлечь все-таки можно. Суть проблемы в том, что в Восточной Европе мы наблюдаем цивилизационные последствия уникального геополитического положения и связанной с этим истории. Важнейшее из них – то самое пограничное состояние народов, которое характеризуется гиперчувствительностью, нестабильной самооценкой, колебаниями настроения и импульсивностью.

И Чехия тут самый яркий пример. Неслучайно именно чешская земля породила в прошлом веке наиболее яркие литературные произведения в жанре абсурда – романы Франца Кафки и Ярослава Гашека. Для обоих замечательных авторов нелогичные с точки зрения обычного здравого смысла поступки и ситуации становятся нормой поведения.

Пограничное состояние присуще восточноевропейским политическим культурам практически без исключений. Все славянские и другие народы, расселенные от финской тайги до болгарских гор, оказались в свое время буквально зажатыми между двумя могущественными цивилизациями: русской и западноевропейской.

Русская цивилизация никогда особенно не стремилась к установлению над ними контроля. Даже в прибалтийских землях наши князья до появления крестоносцев довольствовались получением дани и только.

Зато западноевропейские соседи, немцы в первую очередь, вели себя активно и настойчиво подчиняли своих слабых соседей на востоке.

Чешские земли пострадали от такого давления больше всех, поскольку буквально вклинивались в населенные германцами территории. В результате именно здесь онемечивание зашло наиболее далеко и практически вытеснило элементы собственной национальной культуры. В первой половине XVII века произошла последняя попытка самостоятельно определить свое будущее – восстание протестантов, послужившее началом 30-летней войны в Европе. Оно было быстро подавлено австрийскими и другими католиками, чехи больше никогда не претендовали на то, чтобы развиваться на основе самоценности.



Однако полностью отменить их также оказалось невозможно: для полной ассимиляции с германцами они оказались все-таки слишком многочисленными. В результате произошло наиболее трагичное: народ полностью утратил идентичность, но сохранился как физическая сущность. Даже судьба ирландцев, веками подвергавшихся английскому террору, оказалась более удачной – они большей частью все-таки смогли сохранить свою религию.

Этот путь, в большей или меньшей степени, прошли все коллеги Чехии по неудачному геополитическому положению. Немного меньше досталось венграм, поскольку они с середины XIX века и до конца Первой мировой войны были одной из двух важнейших наций Австрийской империи. Совсем плохо пришлось прибалтам – их государственность вообще стала продуктом внешнеполитических обстоятельств. Самостоятельная эволюция была прервана германским вторжением еще на этапе родоплеменного строя в конце XII века. То, что возникло потом – продукт культурного влияния и конкуренции более могущественных цивилизаций.

Для поляков потеря суверенитета в XVIII веке оказалась роковой для национального самосознания – теперь они не умеют мыслить иначе, чем в категориях примыкания к чужим интересам.

После восстановления государственности в XX веке Польша представляет собой гальванизированную материю. Она может функционировать как государство только во внешнеполитических условиях, которые сделали ее оживление возможным. И постоянно стремится их поддерживать, выступая в качестве наиболее активного «агента» политики США в Европе.

В случае с Финляндией исторические травмы удалось, кажется, залечить, но сейчас мы видим, что сломанная психика пограничного народа никуда не девается.

Другими словами, важнейший урок несчастной исторической судьбы наших маленьких соседей вдоль западных границ России и Белоруссии – это о том, что физическая неспособность отстоять свою самостоятельность ведет к чудовищным искажениям политической культуры. Заметим, что подобное вполне могло произойти и с русскими, если бы на самом драматичном витке нашей истории во главе Русской земли не оказались такие фигуры, как Александр Невский и его потомки – московские князья XIV–XV веков.

Отметим и то, что поведение маленьких стран Восточной Европы, самым ярким проявлением которого является сейчас борьба с Россией всеми доступными способами – это не проявление русофобии. Последнее вообще является слишком целостным и фундаментальным явлением для того, чтобы его могли испытывать народы, находящиеся в таком положении. Русофобия представляет собой атрибут внешнеполитической культуры Британии, Франции или Германии, поскольку основана на чувстве собственного культурного превосходства и одновременно геополитической конкуренции.

В случае с Восточной Европой речь о превосходстве над Россией или конкуренции с ней не идет. Там все прекрасно осознают, что не могут предложить мировой культуре вещей, сравнимых с Федором Достоевским или Львом Толстым. И тем более отдают себе отчет в несоизмеримости военных и экономических возможностей. Поэтому те же чехи отнюдь не русофобы, если мы придерживаемся правильного понимания этого понятия.

В Западной Европе к поведению своих союзников в Праге, Варшаве или столицах бывших прибалтийских республик СССР относятся достаточно снисходительно. Во-первых, в Париже, Берлине или Лондоне считают, что чем больше у них возможностей создавать для России неудобства, тем лучше. В конечном итоге, несмотря на свою зависимость от США, «большие» европейцы за столетия привыкли считать себя нашими конкурентами.

Во-вторых, в Западной Европе прекрасно осведомлены, что их партнеры от Балтики до Черного моря тоже ведут дела с Россией – там, где им это выгодно. Та же Чехия, вместе с Германией и Бельгией, остается сейчас крупнейшим покупателем продукции российского металлургического производства. И тщательно отбивает попытки распространить «санкции» там, где это может принести реальный вред ее крупным компаниям. Поэтому, с точки зрения западноевропейцев, все политические выпады чехов – это дымовая завеса и попытки показать всему миру свою непримиримость к России, продолжая делать с ней дела.

Однако при всем своем снобизме по отношению к чехам, полякам или прибалтам сама Западная Европа понемногу начинает быть на них похожа. А это уже является если не проблемой, то важной особенностью международной политики. Крупные европейские страны смирились с тем, что не могут принимать внешнеполитические решения, которые не отвечали бы интересам США. Германия и Франция признали собственную неспособность играть роль в мировых делах без опоры на НАТО и сильную руку Вашингтона. При этом они стремятся сохранять – там, где это возможно – экономические отношения с Россией и Китаем.

В результате на уровне риторики и дипломатии европейские «гранды» становятся более нестабильными и менее уверенными в себе. И постепенно уже вся Европа рискует превратиться в «пограничье» между Россией, Китаем и США. Со свойственными такому положению и самоидентификации особенностями поведения."


ТГ Талые воды. Любопытно, в нашей (условно) школьной истории существует некоторый культ Шарлеманя. Не то чтобы масштабный, но в целом говорят о нём с придыханием. Недавно понял, что такой эффект даёт терминологический маркетинг, которым окружена Каролингская империя.

Тут тебе и «воссоздание Рима», и «Каролингское возрождение», и «мечта о единой Европе» - как не застыть с открытым ртом? А вот государство родных Рюриковичей для нас это что-то куда менее значительное и впечатляющее - ни восстановления Римской империи тебе, ни Возрождения.

Я тут на днях читал одну за другой вперемешку книги о Каролингах и о формировании Древнерусского государства, ну и рефлекторно стал их сравнивать (впрочем, не я первый). Удивительно, но чем больше думал, тем больше мои симпатии склонялись в пользу Рюриковичей.

Сопоставимые по размеру территории, с разными этническими элементами. Но Карл собирал земли вокруг Pax Romana, опирался на довольное многочисленные бенедиктинские монастыри и у него в арсенале был мощный римский миф с одной стороны, и надежный каркас западной церкви - с другой. Он именно что восстанавливал империю. Рюриковичи же работали «с нуля», и за полтора столетия из диких пространств, прорежённых вождескими «склавиниями» выросла огромная держава с каменным строительством, развивающейся словесностью, монастырями и крепкой экономикой.

Для сравнения, ни западные, ни южные славяне не создали ни единого государства, ни единого культурного пространства. Польша, Чехия, Болгария и другие - остались на уровне отдельных королевств, иногда существенно расширявшихся, но не более того. Рюриковичи же даже в период раздробленности сохраняли цивилизационное единство.

Западная и Восточная части Каролингской державы, распавшись при внуках основателя империи двинулись разными путями и более не сошлись. Пространства же Древнерусского государства оказались настолько крепко связаны наследием прошлого, что и по сей день любый разрыв здесь оборачивается болью и кровью.

Обе державы выстроены из схожего «римско-христианского» материала, но Каролинги выросли среди тех руин, Рюриковичи же принесли это на неудобренную и нераспаханную почву, а затем взрастили, столетие за столетием.

Поэтому обычные сравнения Руси с Польшей или Скандинавией обусловлены лишь хронологически. За скобками дат - бездна различий. Мы, кажется, слишком мало думаем, говорим и пишем о русском средневековье. Не умеем подобрать для него нужных слов и красивых названий, а оно - огромное сокровище и ключ к ответам на множество вопросов дня сегодняшнего.


Владимир Карпец. Современная Европа как таковая, как целостность, как геополитический субъект «зачинается» в 732 году. Миг «зачатия» – так называемая битва при Пуатье или битва при Туре, как ее иногда называют. Это было первое столкновение войск франков и мусульманских сил династии Омейядов, двигавшихся на север через Испанию. По-арабски она называется ma’arakat Balâtas-Shahudâ – «битва когорты смертников», в которой мусульмане, потерпев поражение, ушли за Пиренеи. Сегодня нам важна не сама битва. Важно, что после нее появляется слово «Европа», и появляется именно как символ противостояния исламу. Именно после битвы при Пуатье в хрониках появляются именования «европейцы» и «сарацины», противопоставленные друг другу. Европа как таковая возникает в противопоставлении исламскому миру. Оно и есть европейская судьба. Европа может быть или антиисламской, или побежденной исламом, то есть исламской. Сегодня это видно очень ясно.

Но победа Европы была одновременно победой величайшей в истории узурпации. Со стороны европейцев битвой правил австразийский мажордом Карл Мартелл (606-741), сын Пипина Геристальского (635 - правл. 679-714) и отец Пипина Короткого (714 - мажордом 741 - король 768), основателей династии Пипинидов или Каролингов, взошедший на франкский престол через регицид – поголовное уничтожение исконной династии древнего Севера – Меровингов. Сам по себе крупный полководец, Карл Мартелл отказывался принять королевский титул, боясь посягнуть на священный трон «ленивых королей», как их, не понимая сути монархической власти как «неподвижного двигателя», сакрального присутствия, поименовали поверхностные историки. Однако дед его и отец действительно были одновременно и «отцами-основателями», и «отцами-похитителями».

"Создатель Европы" происходил из династии Пипинидов (которую он "пересоздал" как уже Каролингов). Внук Пипина Короткого, организовавшего в 762 году убийство законного монарха Дагоберта Второго из троянско-венедской династии Меровингов — по сути, последних легитимных правителей Запада, а затем уничтожение (регицид) всех наследников этого рода в союзе с клерикальной папской курией, и сын Карла Мартелла, выдающегося полководца, не решившегося, однако принять помазание и посягнуть на истинно царский венец, был, по сути, заложником узурпации, вынужденным довести ее до конца — к цареубийству приложилось еще и похищение имперского достоинства у православной Империи ромеев — Византии, чему предшествовало еретическое по сути искажение Символа веры совместно Пипинидами и Латеранским дворцом — знаменитое Filioque.

Меровинги придерживались, как это показал в своей книге "Длинноволосые короли" (1962) британский исследователь Дж-М. Уоллес-Хэдрилл, Восточного Православия и признавали подданство Империи при высокой степени самостоятельности Франкских королевств (в этом их политика в точности совпадала с политикой Киевских Рюриковичей). Карл Великий и Каролинги — бывшие мажордомы — вели дело к разрыву с Востоком и совершили его. Узурпация стала "двойной".

Карл прекрасно понимал, что единственной опорой ему может служить только папская курия, вместе с которой он и развернул борьбу за господство в Европе — против придерживавшихся своих древнейших традиций европейских народов с одной стороны, и Православной Империи Ромеев — с другой. Будучи королем франков (768-814), Карл в ходе начатой им и продолжавшейся до 804 г. войны с саксами, провозглашенной как поход с целью распространения христианства, фактически уничтожил этот древний народ, часть которого бежала на север, образовав там народ пруссов, а остаток был насильственно обращен в латинство. Судьбу саксонцев разделили бретонцы и особенно лужицкие славяне — их не осталось почти вообще. Подражая библейским правителям (сам Карл любил называть себя "Давидом"), Карл уничтожал вначале "священные рощи" и предметы поклонения (знаменитый Ирминсул как образ "мирового древа" у саксонцев), а затем приступал к разорению городов вместе с женщинами и детьми. Это был первый в истории Европы геноцид, в ходе которого лицо континента изменилось до неузнаваемости. В частности, таких славянских народов, как ободриты и лютичи (вильцы), просто не стало. Крайне малое число осталось от славян-сорбов. В свое время В.В.Кожинов указывал, что когда говорят о России как "тюрьме народов", забывают о том, что Европа — их кладбище.

"Дозволенный геноцид" Карла Великого в дальнейшем стал одновременно и тайным устремлением, и тайным страхом Европы, строящей на этой проблематике свою политику (от "темы холокоста" до польского "прометеизма"). Однако заметим, что на фоне уничтожения коренных европейских народов "избранного народа" он не касался. Более того, Карл вводил "еврейских мудрецов" в состав своего двора и расширял экономические права этого народа (см. С. Дубнов. "Краткая история евреев", М. 2008) Это было связано с западным "богословием замещения", утверждающим строгую преемственность истории Ветхого Завета и Христианства. Об этом много писал израильский историк религии Пинхас Полонский ("Две тысячи лет вместе" М-Иер., 2009).

Осенью 800 года Карл принял из рук папы Льва III императорскую корону. Зная, что европейская знать прекрасно осведомлена о его низком происхождении, он некоторое время делал вид, что недоволен этим, однако вскоре, заключив союз с багдадским халифом аль-Амином, начал активные действия против Византии. Только сила Запада заставила императора Михаила I признать новый титул Карла. Разорение Константинополя крестоносцами в 1204 году — прямое следствие политики, заложенной именно Карлом Великим.

Именно Каролинги — начиная еще с Пипина Короткого — первыми реально приняли ключевую западную идеологему "Священство выше Царства". В свою очередь, папская курия закрепила за собой прерогативу "делать королей". Формальные наследники Каролингов, императоры Священной Римской Империи из династии Гогенштауфенов (1138-1254), пытались это поломать, однако отвержение политических следствий католической доктрины без отвержения её догматики привело к их поражению.

После смерти Карла Великого его империя постепенно начала распадаться и уже в 911 году прекратила свое существование. История собственно Франции — это уже совсем иная история. Однако Империя Каролингов осталась как образ Единой Европы, вдохновлявший в последнее столетие создателей как Третьего рейха, так и Европейского Союза. Мы не можем не видеть жестко антиправославный и антиславянский характер этого образа. Один из ярких примеров "каролингской" политики современной Европы — ее борьба против Сербии — причём, вместе с исламистами. Наивно думать, что Россия — исключение. Поэтому для нас Карл может быть "великим" только условно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив