Станислав Лем – наш любимый писатель, который нас ненавидел

uborshizzza — 27.05.2022
Станислав Лем родился во Львове в 1921 году. Его отец был преуспевающим врачом, семья владела 2-мя домами. Когда в 1939 году Западную Украину присоединили к СССР, то Лемы лишились своего имущества.

Лем был вундеркиндом: он научился читать и писать в 4 года. В 1939 году он собрался поступать в университет, но тут произошел раздел Польши.
Во время немецкой оккупации, несмотря на еврейское происхождение, его семье удалось избежать депортации в гетто благодаря поддельным документам.
95% евреев, которые проживали во Львове, погибли за время войны. В их число вошли и многочисленные родственники родителей Лема, о которых у него остались светлые воспоминания. Сам фантаст чудом выжил. Один раз он оказался в углу улицы, когда на него наводили дуло немецкого танка. Но прежде чем экипаж «Пантеры» успел подстрелить его, сам танк уже полыхал из-за меткого выстрела русского противотанкового отряда.

После освобождения от нацистов Львов опять стал советской территорией, и семья Лема, не пожелавшая принимать советское гражданство, решила переехать в Краков по специальной программе переселения. Там будущий писатель изучал медицину в Ягеллонском университете. Диплом он получать не стал.
Его первые публикации относятся к 1946 году, а первый литературный успех пришел с публикацией романа «Астронавты» в 1951 году.
В 1982 году Лем уехал в Западный Берлин, потом ненадолго вернулся, а потом уехал вместе с семьей вначале в Берлин, а потом в Вену, где и прожил до 1988 года. В эмиграции он перестал писать, и даже когда вновь поселился в Польше, романов больше не сочинял.

В СССР Лем был очень популярным писателем, а вот в Европе и США его не знали. В Польше он тоже не считался кем-то выдающимся, а проходил по рангу детских писателей.

Сам Лем так писал о своей популярности в СССР: «Когда я с делегацией писателей впервые приехал в Москву, то сразу же силой стихийного напора научной среды, студентов и Академии наук был оторван от группы, у которой была заранее расписанная программа. За две недели я практически не виделся с моими польскими коллегами. Я был то в МГУ, то на атомной электростанции, то в Институте высоких температур, а то меня и вовсе увезли в Харьков. Это были сумасшедшие недели… Приходило бесчисленное количество приглашений. Затем к этому действу присоединись космонавты Егоров и Феоктистов и полностью меня поглотили. Когда годом позже с какой-то делегацией я снова приехал в Москву, все повторилось еще в большем масштабе. Я помню встречу со студентами Московского университета. Собрались такие толпы, что я, должно быть, выглядел, как Фидель Кастро среди своих поклонников. У русских, когда они ощущают интеллектуальное приключение, температура эмоций значительно более высока по сравнению с другими странами. Сартр, когда возвращался из Москвы, был буквально пьян от того, как его там носили на руках. Я тоже это испытал. Русские, если кому-то преданны, способны на такую самоотверженность и жертвенность, так прекрасны, что просто трудно это описать».

«Мои книги в Америке почти неизвестны, хотя большая их часть была опубликована по-английски в очень хорошем переводе. Не знаю, исключительно ли в культурных различиях тут дело. В семидесятые годы меня выгнали из Science Fiction Writers of America за статью 'Science fiction: безнадежный случай с исключениями'. Этим исключением был Филип Дик (Philip K. Dick), чье творчество я безмерно ценю, несмотря на то, что он писал параноидальные письма в ФБР, в которых доказывал, что Лема в действительности не существует».

«В России я был несколько раз, еще в шестидесятые годы, когда моя первая книга - 'Астронавты' - пользовалась незаслуженной популярностью во всех странах бывшего восточного блока. Меня принимали с невероятными почестями, я имел возможность встретиться с множеством известных художников и ученых. Тогда же я познакомился с Высоцким; он пел мне хриплым голосом свои песни. Ужинал в компании космонавта Егорова, из кармана у него торчали спрятанные от воров 'дворники'. Меня тайно пригласили на пиршество в частной квартире, где собрался цвет российской науки. В поезде 'Красная стрела', на котором я ехал из Москвы в Ленинград, на завтрак подавали красную икру и грузинский коньяк».
«Солярис», «Футурологический конгресс», «Приключения Ийона Тихого», «Кибериада» - все это были наши любимые книжки, цитаты из которых мы до сих пор иногда воспроизводим. Тиражи книг Лема в СССР были большие и, думается, он получал за свои произведения очень хорошие деньги. Например, «Астронавты» вышли тиражом в два с половиной миллиона экземпляров с предисловием космонавта Титова, в то время как в Польше за весь 1964 год удалось продать всего два десятка книг. Однако, никакой благодарности по отношению к СССР Лем не испытывал.
Из публикаций того, что он писал после 1991 года, становится понятным, почему это было так: те два дома в Львове, что пришлось оставить его семье – он не мог их забыть.


"Тогда как Львов — я настаиваю на этом — у нас украден."

"Но сознание того, что Львов — европейский город, не уменьшает боли его утраты."

"При этом, хоть я и принадлежу к тем, кто жил за Бугом, и мог бы теоретически требовать возмещения за два каменных дома которые мой отец приобрел трудом всей своей жизни, я все же постеснялся бы обратиться в наш Минфин."

"Но больше всего меня поразило описание событий, относящихся к страшному моменту перехода Львова под советскую оккупацию. Мне несказанно повезло, что я получил аттестат зрелости ровно за два месяца до советско-немецкого вторжения — те, кто еще учился в гимназии, оказались во власти советского молоха и, окончив школу, попадали прямо в Красную Армию. Немногие выжившие пишут об ужасающих вещах. Только сейчас я по-настоящему понял, как разумно поступил мой отец, насильно затолкав меня в медицинский институт, что спасло меня от воинской повинности. Складывается впечатление, что образ Львова все больше блекнет в глазах каждого последующего поколения. Как можно так легко смириться с потерей города, будто это давно ампутированная конечность? В Народной Польше, при навязанном Москвой красном правительстве нельзя было даже говорить об этой потере".

"Вильно и Львов, которые мы потеряли, не пострадали в войну. Вроцлав же, крупнейший из городов, полученных нами взамен, был разрушен на 70 процентов, почти как Варшава."

"Германия вместе с Советским Союзом ввергли нашу страну в пучину смерти — и это просто невозможно до конца осознать."

"Все ведь знают, что Сталин желал нам худшего. Он хотел истребить нас, и ему было удобно, чтобы вместо него это сделали немцы."

"У истоков трагедии стояла злая воля Сталина. Ему удобно было сложа руки смотреть, как гибнет подавляемое немцами восстание,"

"С годовщиной Варшавского восстания совпало неприятное известие об объятиях Кучмы с Путиным. История — не лечение переломов, мы не можем вправить кости Украине, но украинцам негоже торпедировать проект трубопровода, который должен был пройти через Польшу, — ведь Польша первой признала независимость Украинского государства."

"Немного о грустном. Переключая каналы немецкого телевидения, я наткнулся на фильм о Вильнюсе и Литве, снятый литовцами. Поразило меня то, что один пожилой мужчина, рассказывая о новейшей истории Литвы, ставил на одну доску поляков, которые под предводительством генерала Желиговского заняли Вильно после Первой мировой войны, с немецкими фашистами и советскими сталинистами».

«Я предвидел распад Советского Союза в первой четверти XXI века — я основывался на том, что от 12 до 14 процентов его ВВП было инвестировано в вооружение, в то время как на самом деле было инвестировано 25 процентов! Мне это напоминает ситуацию с ослом, которого нагружают соломой до тех пор, пока не сломают ему позвоночник».
А вот фрагмент письма Станислава Лема Майклу Кендлу (американскому переводчику его произведений на английский) написанного из Берлина 6 мая 1977г. Именно этот фрагмент чаще всего теперь цитируется из Лема, хотя точно его принадлежность фантасту не установлена.
"[...] Собственно, все то, что следовало бы сказать о советах, уже много раз, внятно и подробно сказано, написано и опубликовано. Здесь [в Берлине] я, естественно, читаю книги, которых не могу заполучить в Польше , в т.ч. частные воспоминания немцев, по которым прокатилась лавина Красной Армии в году поражения Гитлера, 1945, преимущественно мемуары из Померании (Pommern). Заметки одного врача, в конце концов, графа, человека верующего, который пережил тот ад, видел все, на что способны русские, сформированные той уродливой системой, так что эти воспоминания были для меня кое формулировками моих собственных мыслей и суждений, которые я только что на бумаге не зафиксировал. Хотя я не видел ничего из того, что видел он. Жестокость немцев, входивших в оккупированной страны во времена Гитлера, НЕ Сравнима по своему опыту и вширь, и вглубь с советским. Немцы (сперва банальности) - были методическими, планомерно, соблюдали заповеди обезличенным и вообще механическим образом, они считали себя высшей расой, а нас, евреев, - Ungeziefer, обреченными на уничтожение паразитами, паразитами НАСТОЛЬКО коварными, одаренными такой хуцпой, что эти паразиты осмелились благодаря сильной мимикрии приобрести сходства, поистине удивительной похожести на Человека. В свою очередь, русские были отродьем, которое осознавало свою подлость и низость бессловесным, глухим, способным на любую распоясанность образом; так, насилуя 80-летних бабушек, раздавая смерть от похоти, вскользь, между прочим, повергая, разрушая и уничтожая все признаки достатка, строя, цивилизованной состоятельности, демонстрируя бескорыстием этого уничтожения немалую Предусмотрительность, Инициативу, Внимание, сосредоточенность, Напряжение Воли - благодаря этому они мстили не только немцам (в конце концов, - ДРУГИМ!) за то, что немцы устроили было в России, но и мстили всему миру за пределами своей тюрьмы местью, самой подлой из возможных: ведь они обсирали все - никакие животные не демонстрируют подобной , так сказать, ЕКСКРЕМЕНТАЛЬНОЙ жестокости, которую демонстрировали россияне, забивая и наполняя своими экскрементами разгромленные салоны, госпитальные залы, биде, клозеты, серя на книги, ковры, алтари; в этом сранье на весь мир, который они теперь МОГЛИ, какая это радость! вскопать, истолочь, обосрать, а ко всему еще и изнасиловать и убить (они насиловали женщин после родов, женщин после тяжелых операций, насиловали женщин, лежавших в лужах крови, насиловали и срали, а кроме того они должны были воровать наручные часы, и когда какой их малой бедолага-солдафон не имел уже на это шансов среди немцев в госпитале, потому что его предшественники забрали все, что можно было забрать, он расплакался от отчаяния и одновременно выкрикивал, что если немедленно не получит наручные часы, то застрелит трех первых встречных) . Как-то в Москве, в [19]61 году, я посетил после 12 ночи, приехав прямо с аэродрома, в ресторан "эксклюзивного отеля" (на улице толпа других желающих забавы безрезультатно долбила в гостиничные двери) - и хотя там никто никого не насиловал, НЕ убивал и не обсирал, я видел то же, и это произвело на меня неизгладимое впечатление, я назвал их обезумевшей стадом, поскольку они не верят в Бога, то есть, я видел людей, которым отрезали достоинство, тотально ампутировали этику; это было действительно отвратительное зрелище».
Впрочем, и об Израиле Лем не был высокого мнения:
«… в апреле 1973-го я встречался в Западном Берлине с людьми, которые эмигрировали, а потом стали скитальцами — так их допекло пребывание в Израиле. Видимо, мы пока не можем осознать до конца, какое это странное государство, одновременно современное и в то же время фатально регрессирующее, поскольку его разрушает не только религиозность, но и ханжество. Когда кто-то находится внутри permissive society, то может играться с концепциями самых разных вер, склоняться то к гуру, то к раввину и от обоих брать то, что в данный момент твоей душе угодно, но израильская ортодоксия не допускает самодеятельности. Там нет места люфту, столь необходимому для думающего человека. Израильская ортодоксия крепка до тупости, и сильнее всего достаётся там тому, кто хотел бы стать равным среди равных. Эмигранты, мечтающие лишь о том, чтобы покинуть страну, в которой им отказывают в равенстве, в которой они были гражданами второго сорта, наверное, смогут найти в Израиле место. Но те, кто вместо того, чтобы слепо присягать и слепо верить, жаждут интеллектуальной свободы, очень скоро сталкиваются с печальным разочарованием, когда образ жизни, кажущийся экзотическим ригоризмом, оказывается на самом деле некоторым родом муштры и подлежит беспощадному исполнению. <�…> Большую часть собственного интеллектуального запаса Вы должны будете обречь в Израиле на неиспользование, потому что либеральные льготы там не действуют <�…> из-за дикой окаменелости, связанной одновременно и с религиозной, и политической, и интеллектуальной жизнью…».

"Ригг проделал солидную работу: выучил немецкий язык, перерыл огромное количество документов. По его оценкам, в вермахте служили примерно сто пятьдесят тысяч солдат хотя бы частично еврейского происхождения, причем во всех родах войск, а также на всех уровнях армейской иерархии; к ним относился, например, один из создателей мощи люфтваффе фельдмаршал Мильх."
Любопытно, да? Русские спасли его от смерти, а немцы пытались убить. Во Львове немцы да поляки уничтожили 95% евреев. Из живших в Польше на начало сентября 1939 года 3,3 млн евреев во время войны погибло 2,8 млн, то есть 85 %. Но и после войны гонения на евреев не прекратились. До конца 1947 года погибло от 500 до 1500 евреев. Крупнейшей из антисемитских акций был погром в Кельце 4 июля 1946 года, в ходе которого было убито 40 и ранено около 50 евреев. Погром в Кельце вызвал массовую миграцию евреев из Польши. Если в мае 1946 года из Польши уехало 3500 евреев, в июне — 8000, то после погрома в течение июля — 19 000, в августе 35 000 человек. По переписи 2011 года, в Польше проживает около 7500 евреев.

Русские читали и издавали книги Лема, носили его на руках, благодаря советским гонорарам он мог вести жизнь обеспеченного человека. Но Лем все равно любил поляков, немцев, а русских презирал и ненавидел.

Он не отождествлял себя с евреями, а считал себя поляком. Как-то он писал, что сомневается, что его семья уцелела во Львове благодаря поддельным документам. Он думал, что существовало что-то типа списка Шиндлера для таких ценных евреев, как Лемы. Так что кто его спас? Немцы да поляки – тайные хранители.
И, вообще, я удивляюсь, что он дожил до 84-х лет, не лопнув от собственной избранности: еврей, поляк, а еще вундеркинд… А кто такие эти русские? Немцы, конечно, уничтожали евреев, но ведь как аккуратно и планомерно – засмотришься, особенно, когда ты в «списке Шиндлера». А эти русские только все засрали. Лично он не видел, чтобы они так безобразили, но охотно верит. У русских нет чувства собственного достоинства – иначе бы они его не читали, разве не так? Вот поляки, немцы, американцы явно имеют чувство собственного достоинства – они Лема не читали.
Но теперь и у нас его читать не будут. Впрочем, ему уже все равно.


В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (За жизнь)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив