Сколько тел у короля?

maiorova — 30.04.2020 Это я до сих пор под впечатлением вторничной лекции Анны Кирзюк про антропологию власти. «От второго тела короля до культа "национальных лидеров"» – по такому замысловатому маршруту нас намеревались провести. Итак, перед нами король. Абсолютный монарх, Людовик какой-нибудь. Мы его видим, мы его слышим и даже средствами осязания (если не боимся получить мечом по шее) имеем возможность убедиться, что у короля есть тело. Обычное смертное человеческое тело. Он ничем не отличается от прочих людей. Так же ест, так же пьёт, так же страдает от голода и жажды, так же клюёт носом и наконец засыпает, и наконец, так же, как и все прочие люди-человеки, ходит кое-куда пешком. Король есть человек.

И всё же он король. "Второе тело короля", выражаясь в изысканной манере британских законников, есть тело политическое. Его частями являются подданные, а король, соответственно, глава государства в прямом смысле. Он голова. Он ими всеми управляет, и без главы подданные так же бессмысленны, как части обезглавленного тела. Над этим телом не властны страсть и смерть — что касается этого тела, король не умирает. То есть умирает, конечно, но тут же звучит знаменитое "да здравствует король!" и монархия продолжает непрерывное существование своё, просто уже в другом лице.

Вообще как работает иерархический принцип -- это безумно интересно и захватывающе, как хороший детектив. В японском языке выразить своё почтение можно двумя способами: возвысить лексическими средствами собеседника (гоноратив) либо принизить собственную персону (депрециатив). Можно одновременно. Как это выглядит, можно демонстрировать на примере из чудесной книжки Вадима Смоленского «Записки гайдзина»:

Раздался длинный гудок, и вслед за ним мужской голос:
– Моси-моси!
– Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, – ответил голос.
Я сжал трубку и мобилизовался.
– Вас беспокоит негодный сотрудник университета.
– Хай! – сказала трубка. «Хай», мы вас поняли, продолжайте.
– Меня зовут Лишайников.
– Хай!
– Я негодный друг господина Судзуки.
– Хай!
– Мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню. С моими негодными друзьями.
– Хай! – сказала трубка. – А сколько достойных господ соизволит посетить нашу негодную баню?
– Вашу достойную баню, – сказал я, – соизволит посетить три негодных человека.
– Вадичек! – вмешался Рауль Абрамович. – Ты почему три пальца отогнул? Нас четверо!
– Минуточку! – я зажал трубку ладонью. – А кто четвертый?
– Ты, конечно!
– Почему я? Я не собирался...
– А как без тебя? Вдруг они будут что-нибудь говорить?
– Простите, пожалуйста, – сказал я в трубку. – У меня нет слов, чтобы передать, как мне неловко – но тут у нас появился ещё один негодный человек. И он тоже хочет в вашу негодную баню.
Через секунду я осознал, какую страшную вещь вымолвил.
– Ой! – спина у меня похолодела. – Я перепутал! Я имел в виду: «достойную баню». Наш негодный человек хочет к вам в достойную баню!..
Трубка молчала.
– Накрылось! – шепнул я профессору. – С грамматикой облажался, теперь ничего не выйдет.

Более вежливы в Японии женщины. Не знаю, насколько это верно, но мне приходилось читать, что среднестатистический японец сравняется в учтивости со среднестатистической японкой, только разговаривая с клиентом или с большим-пребольшим начальством. Между прочим, почтительную речь не принято использовать по отношению к себе! Достойный человек в достойную баню – не вариант. Ну, хорошо, допустим, скажете вы: Япония, Корея, Бирма. Восток дело тонкое. А у нас разве существуют гоноративы и депрециативы?

И тут на сцену выступает господин словоерс или словоерик. Слово (буква С) + еръ (буква твёрдый знак)=съ, сокращённое от "сударя". Словоерс приобретается в унижении – помните штабс-капитана Снегирёва? А Степан Трофимович в "Бесах" умилённо лепечет книгоноше Улитиной:

Я чувствую, что ваш взгляд и… я удивляюсь даже вашей манере: вы простодушны, вы говорите слово-ерс и опрокидываете чашку на блюдечко… с этим безобразным кусочком; но в вас есть нечто прелестное, и я вижу по вашим чертам… О, не краснейте и не бойтесь меня как мужчину.

А у Салтыкова-Щедрина наоборот:

– Согласись, однако ж, что в выборе между случайностями не трудно и ошибиться. Стало быть, по-твоему, и ошибка может подлежать действию войны?
– Да-с, может-с.
– Так что, собственно говоря, в основании твоей войны лежит слепая случайность?
– Да-с, случайность... ну, что ж такое, что случайность! На то война-с!
Сенечка начал к каждому слову прибавлять слово-ерс, а это означало, что он уж закипает.

А ещё словоерс докторов, все эти навязчиво подчёркиваемые ну-с и да-с. Ильф и Петров иронизировали: Хирург с растопыренными руками подходит к операционному столу, принимает от ассистента стерилизованный финский нож и сухо говорит больному: "Ну-с, снимайте бурнус". Это как раз психологически объяснимо, особенно если больные – в возрасте: невольно приходится соблюдать с ними старинную вежливость. Сейчас, по-моему, к словоерсу относятся в основном а-ля Сенечка: если и употребляют, то с иронией, с сарказмом.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив