Сигрид Унсет, часть вторая, хозяйка.

fem_books — 28.12.2018 Итак, в предыдущем посте https://fem-books.livejournal.com/1748516.html мы оставили новоявленную фру Унсет-Сварстад радоваться супружеству, первенцу и обязанностям хозяйки усадьбы. Кстати, о первенце: многочисленные сплетни о тайных родах в юности, об умершем младенце, подкрепляемые сюжетом "Йенни", не выдерживают никакой критики. Рождение Андерса Кастуса было классическими первыми родами, как по книжке, несомненно, он был первым ребёнком Унсет. Что же касается Сварстада, у него подрастали трое детей от первого брака. По соглашению о разводе старших, Эббу и Гунхильд, должен был взять на воспитание отец, а матери оставался младший, Тронд, хилый и болезненный мальчик с ослабленным умственным развитием. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги! Рагна Сварстад сама была далеко не здоровячка. У неё подозревали туберкулёз, и работа в газетном киоске ей мало подходила. К тому же беспрестанно болел Тронд, которого всё чаще приходилось брать к отцу. То есть отец у нас пишет, он художник, он занят. А вот мачеха мальчиком занималась от и до. Согласно опять же договору о разводе, через три года Рагна Сварстад лишалась прав на финансовую помощь. Но чем дальше, тем сильнее она разболевалась, и Сигрид ничего не оставалось делать, как взять себе всех троих детей. Девочкам десять и восемь, Тронду четыре.



Падчерицы и пасынок. Собственный малыш, первые полгода болевший. Неурядицы со служанками и собственное неумение вести большой дом. Сварстад, повторяю, художник, он занят картиной, он во всю эту лабуду с простынями и простудами не вдаётся. Быт засасывает. В таких-то условиях и появился на свет новый роман Унсет. Что я могу сказать о «Весне» [Vaaren]? Стилистически она прекрасна, превосходит и «Фру Марту Оули», и, пожалуй, «Йенни». В пейзажи хочется нырнуть и захлебнуться. Две героини, Бетси и Роза, подобны Афродите Земной и Афродите Небесной. Но вся скатерть-самобранка красот и блаженств накрыта для эгоцентричного тупицы, по сравнению с которым вожак стаи павианов – воплощение эмпатии. Торкилда я признаю постольку, поскольку он набросок к образу Эрленда в «Кристин, дочери Лавранса» (в таком случае сама Кристин – синтез Розы и Бетси)... Критики изощрялись в язвительности, утверждая, будто бы раннюю новеллу Унсет поместили в воду, и она разбухла до толщины эпопеи, напитавшись одной сплошной водой. Да и в целом роман сумбурен, как сумбурно любое отражение личностного кризиса. Но раз уж пришла весна, впереди полнокровное, сочное лето.

В годы войны Унсет очень много работала. В 1915 году Сигрид Унсет выпускает в свет переложение артуровских легенд. "Рассказы о короле Артуре и рыцарях Круглого стола" [Fortaellinger om kong Artur og ridderne av det rund bord] проникнуто любовью к средним векам. Критика опять же недоумевала, что за эскейпизм странный? Идёт война, а тут похождения витязей и прекрасных дам, сложная смесь религиозного экстаза и почти не прикрытой эротичности. "В подарок конфирмантам не годится," -- подытоживал обозреватель. Почтеннейшая публика поживала плечами и покупала не детям, а себе.

В окрябре 1915 году у Унсет и Сварстада родилась дочь Марен Шарлотта. Сразу после ее рождения мать промолвила: «жаль ребенка, потому что она девочка». Писательница занималась литературным трудом по утрам, пока падчерицы и пасынок ещё спали, а малышами занималась нянька. Хоть нянька-то имелась! В противном случае Унсет некогда было бы писать, а нам нечего было бы читать. Сборники новелл "Осколки волшебного зеркала" [Splinten av troldspeilet], повесть "Мудрые девы" [De kloge jomfruer] и стихотворения "Весенние облака" [Vaarskyer] на русский не переводились, хотя в Норвегии становились бестселлерами. Надо в журналах того времени поискать, вдруг всё-таки есть переводы? Романистка подумывала основать интеллектуальный журнал для женщин под названием "Между кухней и детской".  Для женщин искусство кратко, а жизнь длинна — и чем больше женщина узнает об искусстве, тем больше в этом убеждается, -- пишет Унсет и обрушивается с критикой... на сестёр Бронте. Им следовало бы свой гений обратить на взращивание мужчин и женщин, не на творчество, утверждала норвежка, забывая о том, что во "взращивание" нередко вмешивается рука судьбы.

Марен не ходила, не говорила, не росла. Подозревали эпилепсию. Поездки по врачам до того истощили Сигрид Унсет, что врач предположил начало туберкулёзного процесса. К счастью, ошибся. После санатория Унсет, снова беременная, уезжает в Лиллехаммер, забрав детей. Муж, падчерицы и пасынок остаются в столице.

То есть формально-то она поехала свежим воздухом дышать, но фактически это был разъезд. Сварстад к ней приезжал, рассчитывая на примирение, потом приехал на крестины сына. Впрочем, у него даже совета насчёт имени мальчика не спросили. Ханс Бенедикт Хью получил первое имя по Иоанну Предтече, второе по основателю ордена бенедиктинцев, а третье по католическому писателю Хью Бенсону. Как видно, увлечение средневековьем переросло у Унсет в увлечение средневековой религиозностью, периодом до Реформации. Теперь она писала переложения житий святых...

В тот час, когда человеку нужны молитвы или добрые советы, у него обыкновенно не бывает охоты ни учить, ни понимать их.

Впрочем, историческим событиям Унсет уделяет не самую значительную долю внимания. Они лишь канва, по которой вышивается судьба Кристин, голубоглазой дочки зажиточного крестьянина, любимицы отца с матерью. Чтенье хочется растягивать и растягивать, потому что все истории заканчиваются одинаково скорбно, и милая девчушка, которой мама любовно заплетает косы и завязывает шапочку, а папа гордо распускает эти золотые косы: дивитесь, не солгали вам, какие чудные волосы у моей Кристин! – и заблёванная кровью, исходящая кровавым потом умирающая старуха (в пятьдесят-то лет) – это одна и та же женщина... То есть понятно, что в мировоззрении Унсет приход к религии, монастырь и мученическая гибель – это воодушевлять должно. А мне за героиню по-человечески дико обидно. Столько сил вложено в мужа, в семью, в усадьбу эту, и вдруг -- раз, и всё исчезло, все куда-то стушевались, и только белый крест на чёрном фоне, скупой и сияющий. Я не хочу креста и раз за разом перечитываю "Венец", детство и юность Кристин, когда всё казалось таким милым, а все люди такими благосклонными... Это казалось, -- улыбается со своих носилок маленькая Ульвхильд. Она-то знает, что не всё к лучшему в этом лучшем из миров.

Господи, ниспошли мне только это, и это, и это – тогда я возблагодарю тебя и не буду молить больше ни о чём, кроме того, и того, и того…

И помнятся не поучения священников и монахов, а то, какой янтарный шёлк купил отец дочерям на сорочки, как Ингебьёрг показывала Кристин свои платья и чванилась светлыми кудрями, какие громадные кулаки были у певца на празднике, где впервые повстречались Кристин с Эрлендом,как искали на чердаке среди барахла и мусора золочёную шашечницу, как вертел головкой больной ребёнок, пытаясь понять, откда колокольный звон, как Кристин пыталась понять, для чего же всё-таки нужна лапчатка болотная, и отваривала её, и настаивала, и сушила, а лапчатка не помогала ни от чего и не помогала... Как младенчик развернулся, словно цветочек, и требовательно заскрипел. Как колдовали, лечили могильным дёрном, а Кристин сказала Симону: не хочешь, так я останусь. А он не смог ответить, только отворотился. Удели же мне кусок дёрна с твоей крыши, Бьярне, для сына Рамборг. Как Эрленд ехал верхом, и на нём была французская шапочка с лентами, ленты развевались.

- У нас, откуда я родом, - сказал Хафтур, - говорят, что дыма не бывает без огня.
- Да, такая пословица есть и у нас, - сказал Лавранс; они с Эрлингом тоже подошли к беседующим. - Однако нынче зимой я оказался в дураках, Хафтур... когда думал зажечь фонарь от свежего конского навоза.

Кстати, об Эрленде. Когда я читаю инвективы молодых девушек, дескать, Кристин «довела муженька», я этих рецензенток благословляю. Им уже повезло, что они ещё не столкнулись с такими Эрлендами и не знают, что их никуда доводить не надо. Они уже там. В головокружительной пропасти бездонного эгоцентризма. У него всё само собой. Женщины рядом вырастают, сыны и дщери сами по себе рождаются, немилость властей предержащих прост-таки с неба падает, а Эрленд сын Никулауса стоит посреди армагеддона и хлопает ресницами, не соображая, что происходит и как он сюда угодил, бедолажка. Виновата, конечно же, пятнадцатилетняя девочка, которая совратила тридцатилетнего отца двоих детей, а потом не смогла его исправить! Ха-ха. Да Кристин была б шёлковая, всюду следовала бы за ним, во всём пожертвовала, бросила бы усадьбу, бросила бы сыновей, угла бы на край света -- ненаглядный суженый и на краю света с медведем поссорится и росомахе ребёнка сделает. Нет предела совершенству. Причём все вокруг, не исключая священника, который, как партработник, бросается грудью защищать ячейку общества, уверяют Кристин, что Эрленд золото, что же он ради вас, да ты бы в брильянтах ходила, кабы ему всё удалось, да ты бы сама презирала его, если бы он действовал из хладнокровного расчёта... На это можно ответить одним словом: бы. Ни помощи от него не видела дочь Лавранса, ни поддержки. Зато красивый, да... Сыновья красивые получились. Сцена смерти Эрленда напоминает сцену смерти папаши Мармеладова, вы не находите? "Добился своего!"

Как Вам, должно быть, надоели все мои воображаемые личности! Да и сама я, признаться, готова впасть в отчаяние от бесконечных сложностей, что они создают для себя и других. Когда же наступит тот счастливый день, когда я наконец положу Кристин в гроб в монастыре Рейнсклостер и хор пропоёт заупокойную по её непутевой жизни?

Лавранс при всей своей доброте и любви к дочери по-настоящему Кристин не понимал. Он выдумал дочь, целомудренную скромницу, как выдумал и целомудренную скромницу жену, и очень удивился, когда его прекраснодушные иллюзии не совпали с реальностью. Вопиюще не совпали, как в том анекдоте, который рассказала колдунья Осхильд. Наверное, самое трогательное в саге - постепенное взаимное движение отца и дочери навстречу. После крушения идеалов тоже существует жизнь. Может быть, более настоящая, чем в розовом сиропе идеалов. Но Кристин с тем же упорством так же придумывает своих сыновей, Ноккве, Бьергюльфа, Гэуте, близнецов, а кж Лавранса-младшего в особенности, чтобы с той же бурей ярости понять, до какой степени придуманные не совпадают с действительными. И в одночасье прозрев, до скончанья века учиться жить с увиденным. О чём для меня "Кристин, дочь Лавранса"? Об иллюзорности любви, тяжком труде родительства и о том, что идеальное бездыханно. Даже наворотив по пути ужас какого бурелома, можно, можно оглянуться на навороченное с теплотой и подумать:
- Всё это было не зря, а если и зря, то всё равно хорошо.


Гюдбьёрг, на которой женился потом Алф из Увоса, жила тогда служанкой в Сильхейме. Ее обвинили в краже золотого перстня. Оказалось, она не была виновата, но стыд и страх настолько потрясли её душу, что дьявол овладел ею; она спустилась к озеру и хотела в него броситься. Потом она нам часто свидетельствовала, что в ту пору весь мир казался ей таким красивым, золотым и красным, а вода светилась и как будто была тёплой и живительной, но когда она зашла в неё до пояса, вдруг ей пришло на ум произнести имя Христа и осенить себя крестным знамением. И тут сразу весь мир посерел, а вода стала холодной, и она увидела, куда вознамерилась отправиться...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив