Оливия Шрейнер
fem_books — 11.12.2018
Из предисловия А.Б. Давидсона к русскому изданию
избранных текстов Оливии Шрайнер - романа «Африканская ферма»
и нескольких рассказов и аллегорий
"Оливия Шрейнер родилась 24 марта 1855 года на миссионерской
станции в «туземном резервате» Виттеберген («Белые горы») — в
глубине Капской колонии, на южном берегу реки Оранжевая. Теперь
возле этих мест проходит граница между Южно-Африканской Республикой
и государством Лесото.
Отец Оливии Шрейнер, миссионер, был выходцем из Германии. Мать
— из Англии. На юге Африки они поселились в 1838 году, еще очень
молодыми — отцу было двадцать четыре, а матери двадцать.
Они жили среди местных племен и народов, дольше всего среди
басутов и готтентотов. Оба привязались к Южной Африке. Они
оставались там до конца своих дней, отец прожил там около сорока
лет, а мать — шестьдесят пять.
Девочка, нареченная Оливией, стала в их семье девятым
ребенком. Она с детства проявляла очень самостоятельный характер, и
отец не навязывал ей своих религиозных взглядов. Но дать ей
систематическое образование семья не смогла. На семейный бюджет и
без того легли непосильные расходы: троих братьев отправили учиться
в Кембридж. И Оливии, когда ей исполнилось семнадцать, пришлось
идти гувернанткой на бурскую ферму.
Все-таки семейное воспитание оказалось благотворным. Семья
была, по тогдашним южноафриканским стандартам, очень культурной и
очень либеральной. Один из братьев, Уильям, десятый ребенок в
семье, стал впоследствии, правда на недолгий срок,
премьер-министром Капской колонии. В истории своей страны он
остался не только как самый либеральный премьер, но и как один из
очень редких государственных деятелей, выступавших в защиту
африканцев.
Взгляды Оливии Шрейнер формировались и под влиянием
прочитанного, а читала она, зачастую вместо школьных учебников,
книги по философии, экономике, теологии, истории, политике. Да и
вообще почти все время старалась учиться — сама или под
руководством своего старшего брата Теофилуса, который был школьным
учителем.
В ее записках сохранился, например, листок с распорядком дня.
Она составила его, когда ей было четырнадцать лет. На сон, еду и
все прямо не касающееся учебы отводила себе всего семь часов.
С 6 до 8 — французский и немецкий,
с 9 до 10 — музыка,
с 10 до 11 — латынь,
с 11 до 12 — математика,
с 1 до 2 — рисование,
с 2 до 3 — живопись,
с 3 до 4 — латынь,
с 4 до 5 — математика,
с 6 до 7 — занятия с Тео,
с 7 до 9 — читать,
с 10 до 1 — писать.
Во многих из этих предметов она не особенно преуспела. Да и
вообще такая программа вряд ли была выполнима. Но она говорит о
задачах, которые ставила перед собой юная Оливия Шрейнер.
А дальше шкода жизни. Ее университеты — бурская ферма, где она
несколько лет служила гувернанткой. Там она начала писать, один за
другим, три романа и в 1881 году, когда ей было двадцать пять лет,
кончила один из них.
Это была «Африканская ферма». Оливия Шрейнер отправила
рукопись в Шотландию, одному из своих друзей, и в том же году
«отправилась вслед за нею сама. В ноябре 1881 года она прибыла в
Лондон. В ее планы, правда не слишком определенные, входило
намерение получить медицинское образование.
Но с выходом «Африканской фермы», с 1883 года, судьба Оливии
Шрейнер круто переменилась. Роман имел бурный успех. О нем говорили
повсюду, писали в газетах и журналах. Его переводили на другие
языки. Роман вышел под именем Ральфа Айрона — Оливия Шрейнер,
подобно многим другим известным писательницам XIX века, выбрала
себе мужской псевдоним. Но подлинное имя автора все знали, и Оливия
Шрейнер стала, как писали лондонские газеты, «львицей
сезона».
Она прожила в Европе, главным образом в Лондоне, до 1889 года
и находилась в центре общественной и культурной жизни.
Она говорила о поэзии с Оскаром Уайльдом, о философии с
Гербертом Спенсером, беседовала с Райдером Хаггардом, с
Гладстоном.
Особенно сблизилась она с социалистическим движением.
Встречалась с лидером немецких социалистов Вильгельмом Либкнехтом и
с лидером английских — Кейром Харди. Хорошо знала семью Карла
Маркса, была близкой подругой младшей дочери Маркса — Элеоноры,
часто виделась с ее мужем, Эдуардом Эвелингом, гостила у Лафаргов,
находясь во Франции.
Круг интересов Оливии Шрейнер был очень широк. Она стала в
Лондоне популярным оратором на митингах борьбы за равноправие
женщин. А вместо со своим близким другом, врачом Хевелоком Эллисом,
много работала над изучением психологии секса.
Свои социалистические идеи она наиболее полно выразила в книге
«Женщина и труд», которую писала много лет. Вышла эта книга только
в 1911 году и сразу же получила известность во многих странах. Была
переведена и на русский язык и в 1912 году издана в Москве.
В 1889 году Оливия Шрейнер вернулась на родину, в Южную
Африку. Следующее десятилетие было для нее плодотворным. Написала
много небольших рассказов. Они были объединены в двух книгах: в
1893 году — «Грезы и действительность», и в 1897-м— «Грезы». В эти
годы выходит много ее публицистических очерков о разных сторонах
южноафриканской жизни. (Впоследствии, уже после ее смерти, они были
собраны вместе и изданы в виде книги под названием «Мысли о Южной
Африке».) Издаются и еще две ее книги: в 1897 году антиколониальная
повесть «Рядовой Питер Холкит в Машоналенде» и в 1898 году, за год
до англо-бурской войны, ее размышления по поводу предгрозовой
обстановки, сложившейся на юге Африки.
В годы англо-бурскор войны Оливия Шрейнер мужественно
выступила против английской политики. Английская сторона ожидала от
нее обратного: все-таки она несла в себе английскую кровь, была
близка к английской культуре, писала на английском языке. Но Оливия
Шрейнер, хотя раньше и отмечала в своих произведениях немало
отрицательных черт образа жизни и психического склада буров, все же
в этот трудный для них час встала на их защиту.
Ее протесты против британского вторжения в Трансвааль и
Оранжевую Республику были настолько гневными и получили такой
отклик в Европе, что, захватив Йоханнесбург, где она тогда жила,
английские военные власти, в сущности, держали ее под арестом. В
России писали тогда, что с Оливией Шрейнер «обращались очень
сурово: ей не позволено было видеться с мужем, ее рукописи были
сожжены… и часовому отдан был приказ стрелять в нее при первой же
попытке к бегству».
На страницах мировой печати, в том числе и в журнале «Нива»,
фотографии Оливии Шрейнер появлялись рядом с изображениями
увешанных патронташами бородатых бурских генералов. Она вошла в ряд
героев бурской войны.
Но кончилась война, и через несколько лет вожди бурских
землевладельцев нашли общий язык с английским правительством, пошли
на сговор с ним за счет африканского населения. И в 1906 году
Оливия Шрейнер писала, что «бурский вопрос» интересует ее уже куда
меньше, чем раньше. «Они более чем в состоянии сами позаботиться о
себе».
***
Чем дальше, тем сильнее волновала ее судьба африканцев и
других небелых жителей Южной Африки. В начале 90-х годов она отдала
дань увлечению Сесилем Родсом. Он был тогда кумиром всех, кто верил
в цивилизаторскую миссию Британской империи. Оливия Шрейнер была с
ним близко знакома и, хотя никогда не разделяла восхищения его
завоевательными планами, все-таки одно время поддалась влиянию его
личности. Но ее отрезвили зверства его отрядов при захвате
междуречья Замбези и Лимпопо, земель, которые он назвал в свою
собственную честь Родезией.
Оливия Шрейнер возвысила свой голос против Сесиля Родса,
всесильного тогда на юге Африки, и в целом против действий
колониализма. Ее книга «Рядовой Питер Холкит в Машоналенде»
открывалась уникальным обличительным документом — фотографией
виселицы с трупами африканцев, казненных «пионерами» Сесиля Родса.
Эта повесть была во всей мировой литературе первым произведением,
где так резко разоблачались английские деяния в Африке и выражалось
такое сочувствие африканским народам.
Повесть многократно переводилась и в России, выдержала
нечетное число изданий в журналах, в качестве приложения к
журналам, в виде отдельной книги.
Симпатия к африканцам — черта непривычная для литературы тех
времен — проявлялась и в рассказах Оливии Шрейнер. Это тоже
отмечалось тогда в нашей стране. В июньском номере «Журнала для
всех» за 1900 год об одном из ее произведений говорилось:
«Настоящими страдальцами являются здесь те, которые необъятной
массой слоятся под европейским населением Южной Африки, — те
дикари, ее исконные обитатели, которые так дорого расплачиваются за
свое бессилие и некультурность. Настоятельно рекомендуем рассказ
Оливии Шрейнер нашим читателям».
В своей общественной деятельности Оливия Шрейнер стояла куда
ближе к африканцам, чем это считалось в ее стране естественным и
принятым. В ее доме бывал наиболее известный тогда африканский
политический деятель Джон Тенго Джабаву. И она заявила о своем
выходе из кейптаунской Лиги освобождения женщин, когда Лига
отказалась принимать в свои ряды небелых женщин.
Взгляд на будущее своей страны, свое политическое кредо Оливия
Шрейнер наиболее полно выразила в 1908 году. Тогда создавался
Южно-Африканский Союз, предшественник нынешней Южно-Африканской
Республики, и обсуждался вопрос о его статуте, о будущих порядках.
Журнал «Трансваал лидер» попросил Оливию Шрейнер высказать свое
мнение. Ее ответы вышли не только в журнале, но и отдельной
брошюрой. Через полвека, в канун провозглашения Южно-Африканской
Республики, уже в наши дни, они были переизданы.
И сейчас они звучат злободневно, потому что проблемы, о
которых говорила Оливия Шрейнер, не разрешены до сих пор.
Против расовой дискриминации, которая теперь, как и в те
времена, является основой южноафриканской государственной политики,
Оливия Шрейнер высказалась совершенно категорически: «Я уверена,
что попытка строить нашу национальную жизнь на различиях по расе
или цвету кожи, как таковых, окажется для нас гибельной».
При решении расовой проблемы Оливия Шрейнер настойчиво
предлагала своим соотечественникам смотреть в будущее, а не только
исходить из прошлого. «Проблема XX столетия не будет повторением
проблемы XIX века или еще более ранних времен. Рушатся стены,
отделявшие континенты друг от друга; повсюду европейцы, азиаты и
африканцы будут перемешиваться. XXI столетие увидит мир очень
отличным от того, каким он предстает на заре XX. И проблема,
которую предстоит решать нынешнему столетию, заключается в том,
чтобы достичь взаимодействия различных человеческих общностей на
более широких и благотворных основах, которые обеспечили бы
развитие всего человечества в соответствии с современными идеалами
и с современными социальными требованиями».
Предлагая своим белым соотечественникам смотреть на будущее
открытыми глазами, Оливия Шрейнер писала: «Не всегда европейцы
будут составлять верхний слой».
Каждая нация, считала Оливия Шрейнер, должна вносить посильный
вклад в дело всего человечества. И задача Южной Африки с ее
многорасовым населением — показать пример построения отношений
между различными расовыми группами и «создать свободную, духовно
развитую, гармоничную нацию, каждая часть которой действовала бы
вместе с остальными и для блага остальных».
В этом Оливия Шрейнер видела историческую роль своей страны:
«такую великую и вдохновляющую роль, какая только доставалась
какой-либо нации, — лишь бы мы оказались достаточна сильными, чтобы
исполнить ее».
Рассуждая, из каких же составных частей должна сформироваться
эта «южноафриканская нация», Оливия Шрейнер прежде всего говорила
об африканцах и выходцах из Азии; убеждала понять африканцев,
уважать их, видеть в них людей. Она напоминала, что африканцы-банту
«уже жили в Южной Африке, когда мы пришли сюда», и что они в Южной
Африке останутся, никуда не исчезнут, не вымрут, как это произошло
с аборигенами многих других стран. И больше того, даже те, кто,
казалось бы, мечтает избавиться от африканцев, на самом деле
полностью зависят от них, от их труда.
«Черный человек живет здесь рядом с нами, и он здесь
останется. Байту не только быстро возрастают в числе, как это и
должно быть на их родном материке и в климате, который наиболее
подходит именно для них; они не только отказываются вымирать в
условиях контактов с нашей цивилизацией, а, наоборот, стремятся
освоить ее и сделать ее своей собственной; и мы не только не в
состоянии уничтожить их, но мы не можем даже выселить их, потому
что нам они необходимы! Мы жаждем их присутствия, как в пустыне
жаждут воды или как старатель жаждет увидеть сверкание золота. Мы
нуждаемся во все большем числе этих людей — чтобы они работали на
наших шахтах, строили наши железные дороги, трудились на наших
полях, выполняли нашу домашнюю работу и покупали наши товары… Они —
созидатели наших богатств, великая основа, на которой зиждется наше
государство. Они — наш многочисленный трудящийся класс».
Всяческого уважения, считала Оливия Шрейнер, заслуживают
традиции африканских народов банту, населяющих Африку от мыса
Доброй Надежды до границ Эфиопии и Нигерии. На Юге их называли
кафрами — от арабского «каффир», то есть «неверный», «язычник».
Даже само это слово, общепринятое в XIX столетии, со временем
приобретало все более пренебрежительный оттенок. Оливия Шрейнер
наперекор усилению расизма напоминала белым: «Каждый, кто видел
банту в их традиционной жизни… знает, что даже наиболее горделивые
из нас могли бы позавидовать общественному достоинству
банту».
Уважения она требовала и для индийцев, поселившихся на юге
Африки в конце прошлого столетия. Их она называла «здравомыслящими,
трудолюбивыми и интеллектуально развитыми».
«Это и есть тот материал, из которого должна сформироваться
наша нация; и мы — немногочисленная и в настоящее время
безраздельно господствующая белая аристократия, на которой долг
провести социальное переустройство лежит в первую очередь, — мы
должны благодарить судьбу за такой человеческий материал».
Страна будет сильна и богата, доказывала Оливия Шрейнер, если
«население Южной Африки будет единым».
«Но если оно не будет единым?» — задавала она вопрос.
Предвидя, что правящие круги не захотят создавать
«южноафриканскую нацию», она показывала пагубность такого решения
для самих же белых.
«Если ослепленные временными выгодами, мы по-прежнему видим в
нашем черном населении только гигантские рабочие руки, которые
трудятся на нас; если они для нас не люди, а только инструмент;
если они целиком лишены земли, хотя и выказали столь большие
способности к крестьянскому делу… если их не допускают к высшим
формам труда, не дают прав гражданства, не предоставляют
возможности участвовать в нашей социальной организации, хотя их
собственную разрушили; если эти массы, не связанные с нами чувством
благодарности и симпатии и далекие от нас по крови, и цвету кожи,
мы все же держим лишь в положении бурлящего невежественного
пролетариата, — тогда я лучше не буду заглядывать в будущее своей
страны…
Пока девять десятых нашего населения не станут полноправными
гражданами и не получат права участвовать в управлении
государством, разве можем мы чувствовать себя в безопасности? Разве
у нас будет мир? Один разочарованный человек, считающий, что с ним
поступили несправедливо, — это уязвимая точка общества, но когда в
таком положении находится подавляющее большинство обитателей
страны, — это уже трещина во всей социальной структуре… В конечном
счете покоренный народ всегда кладет свою печать на лицо
завоевателя… Если мы возвысим черного человека, мы возвысимся
вместе с ним; если мы попираем его ногами, он тянет нас назад,
сковывая наши движения»."
Статья об Оливии Шрайнер в википедии
(рус.)