Что я думаю о книгах Александры Николаенко

fem_books — 01.12.2018 А я умру когда, возьму с собой на память ржавый гвоздь, четырехлистный клевер, старый ключ и перышко рябое, что ты мне подарил, автобусный билет счастливый, чертов палец… и если ты пойдёшь со мной — тебя.

С романом А.В. Николаенко "Убить Бобрыкина" обошлись немилостиво — наградили премией "Русский Букер", тут же разругали на все корки, назвали писательницу экзальтированной барышней, а книгу девичьим бложиком (девичье значит третьесортное, как известно) и на том успокоились. Между тем тексты, с которыми на первый взгляд всё ясно, как раз и дают простор размышлению. Почему нам всё ясно именно с такими текстами? Что такое вообще всё ясно?



Итак, фабула романа исчерпывается несколькими словами. Некто Шишин, интеллектуально ослабленный мужчина лет тридцати, проживает с матерью, женщиной тяжёлого нрава, суеверной, фанатичной. Он одержим желанием убить своего бывшего одноклассника Бобрыкина, удачливого и красивого мужа Тани, школьной подруги Шишина. В финале убийство совершается. Казалось бы, что тут спрашивать? Вопросы возникают словно бы из ниоткуда, из снежно-ветряного противного крошева грязной городской зимы, и первый из них: кто он, Саша Шишин? Сформулировать, кто такой его антагонист Бобрыкин, легче. У этой образцовой мужской особи богатая литературная родословная: от Арлекина до Бабичева из "Зависти" Олеши, да-да, того самого Бабичева, который поёт по утрам в клозете. Предшественницы госпожи Шишиной — целая галерея, от Кабанихи и Вассы Железновой до санаевской бабули:
– Есть нечего, – сказала мать. – Не те тут времена, чтоб в полночь каждый ел. Творожник ставила, сгорел, не будешь?
...а сам Шишин кто? Сюжетный расклад навевает — Пьеро. Фамилия подпевает — шишок. Страшный чорт ухватил карапузика, они слились в экстазе, и на свет произошёл вот такой блеющий и млеющий нелепец, олицетворение кризиса отечественной маскулинности.

«Уж небо осенью дышало…», — сказала мать, плотней задергивая занавески, обернулась. Шишин хмуро посмотрел на мать. Он не любил, чтоб вслух она стихов читала. Не любил.
– Что смотришь, как удавленник на свадьбу? – спросила мать. – Не помнишь разве? Пушкин!
– Почему на свадьбу? – удивился он, но как-то сразу понял, почему.

С Танюшей понятнее всего. С теми, кого не существует, всегда понятнее. Абрис, отсвет, воспоминание, письма, которые Шишин, байронический долдон, несомненно строчит сам себе. Бродский где-то писал, что нет занятия более нарциссичного, чем любовная лирика. Все признания, обращённые к Прекрасной даме, в конечном итоге имеют одну цель — возвеличить себя, ах, такого талантливого, непонятого и так любить умеющего. Саша маленький человек, Саша человек лишний. Хорошо. А кто у нас нелишний и большой?

И ещё хотелось бы подчеркнуть, нота-бене на полях отметить. Этот хилый, неудатный, безрукий-безголовый, органически неспособный к какому бы то ни было успеху Шишин — что ему удаётся с первого раза? Что получается с артистической лёгкостью, как бы прирождённое?

Убийство.

"Читатель, вдумайся в эту басню, и тебе станет не по себе". Мне, во всяком случае, стало.

И меня нисколько не удивляет, что второй роман Александра Николаенко написала на ту же тему. Только о хорошем. Вместо оппозиции "молодой мужчина — пожилая женщина" возникает оппозиция "мальчик — старушка", и вместо грозного грохота надвигающегося преступления аккорд разрешается звоном колокольцев. "Небесный почтальон Федя Булкин" — история сиротства, однако не в первую очередь, как бы утверждая, что существует не выбор между одиночеством и рабством. Утверждая наперекор "Бобрыкину" —  сама Николаенко говорит об этом в интервью.  У меня есть любимый анекдот, как охотник шёл зимой и провалился в берлогу. В берлоге тихо, тепло, печка русская стоит и медвежонок маленький на горшке сидит.
— Ты кто? — спрашивает охотник.
— Я медвежонок Миша, — отвечает ему медвежонок.
— А где твоя мама, Миша?
— Нет моей мамы, умерла.
— А папа твой где?
— И папа умер. Сирота я.
Охотник как закричит страшным голосом:
— А ну слазь с горшка!
А медвежонок обернулся к печке и позвал:
— Ба-буш-ка!

Хохма бесхитростная, но отражает, отражает.  По существу, вся псевдонаивная, обманывающая искушённых критиков мнимым дидактизмом структура "писем ребёнка Феди Господу Богу" и есть такой медвежий зов: через года, города, страны — Ба-буш-ка! И бабушка придёт.  Жизнь невозможна без бабушки! — восклицает первоклассник Федя, а тридцать лет спустя взрослый Федя твёрдо впишет на этой странице: 7 июня 2017 года в день рождения моей бабушки Тамары Алексеевны Конорченко. И задержится, что же дальше писать? Что дальше случилось с рассудительным малышом, философствующим в тетрадочке о вселенной, о смерти, о малиновом варенье, атомной войне, бессовестной кошке Пуне и Юрии Гагарине?

—  Неисповедимы, Федя, пути Господни.
— И не говори, бабушка. Не пойму,  зачем придумал он такую длинную улицу.
— Господи, это где же мы с тобой, Феденька? Куда нелёгкая занесла?
— Неисповедимы, бабушка, наши с тобой пути.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив