СЁСТРЫ
zaldibar — 26.06.2024- По домам, что ли? – спросил хмуро Уткин. Телемах не ответил и только неопределенно пожал плечами. Домой как раз и не хотелось. Летом бетонный дом нагревался, и по ночам в его квартире на четвертом этаже было жарко. Впрочем, квартира была не его, а приятеля, но до конца года было еще долго. Думать о том, куда деваться в декабре, сейчас не хотелось. Нужно было ловить такси, потому что трамваи после полуночи ходили редко. На такси денег хватало, потому что зарплата была только вчера, а получал Телемах прилично.
Ташкентский душный вечер подходил к бесславному концу. После прошлогоднего развода Уткин любил рассказывать своим женатым друзьям о том, как он каждый вечер знакомится на улице или в общественном транспорте с очередной красивой девушкой. Красивых девушек в этом южном городе было действительно очень много, хотя те, которых Уткин приводил на вечеринки, были не так уж и хороши и на телемахов вкус простоваты. Сам Телемах предпочитал высокомерных красавиц с романо-германского. На одной из них он даже женился, когда ему было девятнадцать. К двадцати семи он оставался женатым только из-за упрямства, потому родители его жены считали, что их дочь достойна лучшей участи.
Как и все технические интеллигенты, они открыто не доверяли сомнительным профессиям, вроде востоковеда-страноведа. Главным делом жизни на земле для них была хлопкоочистительная промышленность республики. Патриархом и эталоном жизненного успеха для их разветвленного клана служил дядя Сережа, который занимал невероятно высокие государственные посты сначала здесь, а потом в Москве. Жене Телемаха Сергей Дмитриевич приходился дядей по матери, которой очень шло ее имя Галина. Из-за задорного носика и хорошей фигуры многие считали ее веселой и приветливой женщиной. Галина Дмитриевна в своем старшем брате души не чаяла. Тот действительно был умен, неуловимо уродлив и, может быть, в силу этого сочетания, крайне обаятелен. Еще до рождения Телемаха дядя Сережа стал соседом по даче с «красным графом» Алексеем Толстым. Толстой давно умер, а семьи продолжали дружить. Именно на эту дачу в Кратово и уезжала каждое лето во время каникул жена Телемаха с малолетним сыном и своей матерью. А Телемах каждый раз оставался в Ташкенте. В первое лето он по дурости даже проработал на заводе. Во второе лето его послали на войну в Египет. Там же он провел и следующий год.
А потом было много чего разного, пока не наступил этот жаркий вечер очередного полухолостяцкого лета, когда он стоял на трамвайной остановке у оперного театра с Уткиным, который должен был продемонстрировать свою легендарную технику уличного «съема». Уткин считался балагуром и сердцеедом, но Телемах не без основания предполагал, что приемчики Уткина работают только с простодушными селянками, поступавшими по квоте в институт иностранных языков, где Уткин преподавал физкультуру.
И действительно, в этот вечер все стóящие кандидатки, словно сговорившись, в ответ на уткинские пассы и шуточки только негодующе фыркали. А те, что реагировали благосклонно, решительно не нравились Телемаху.
- Ну, так сам и кадри кого хочешь! – обиделся Уткин, когда Телемах в очередной раз неодобрительно выгнул бровь, давая сигнал к отходу от забракованного объекта. Эсперимент подтвердил худшие ожидания Телемаха относительно реального уткинского контингента. Но ссориться с приятелем Телемах не хотел, потому что знал, как болезненно самолюбиво тот относился к своей репутации опасного бабника. Кроме того, Уткин был единственным из друзей Телемаха, у кого была «хата». После развода Уткин жил холостяком в однокомнатной квартире, доставшейся ему в результате размена. Уговорить Уткина дать ключи от хаты было довольно трудно. Когда Уткин считал себя обиженным, получить их у обиженного Уткина было вообще невозможно. А обижался он легко даже по пустякам, и поэтому с его чувствительностью приходилось считаться.
Трамваи к полуночи словно вымерли, народ по центру уже не гулял. Только фонтан перед театром продолжал с праздничным шипеньем возносить в ночной воздух свои прохладные и твердые на вид струи, освещенной разноцветными прожекторами.
- Ладно, давай ловить мотор! – сказал Телемах и вдруг поперхнулся следующей фразой, вперившись удивленным взглядом в жаркую ночную хмарь, словно ему открылось какое-то нездешнее видение.
- Что? Что? – всполошился Уткин, - отобъемся, у меня кастет!
- Галюцинация! – прошептал ошеломленно Телемах, - Оглянись, только осторожно, не напугай деву! Кто бы мог подумать, что по нашему городу после полуночи гуляют такие феи!
Уткин недоверчиво покосился через плечо.
- А чё особенного-то? Наверное, блядь какая-то. Хотя ничё, конечно...
- Послушать тебя, так любая красивая девка – непременно блядь! – возвращаясь в реальность, заметил неодобрительно Телемах. В свои двадцать семь он был по-прежнему был склонен идеализировать красивых женщин и оставался крайне чувствителен к определенным типам женской красоты, от которых подростком приходил в состояние гормонального шока.
- Все они одинаковые! – пожал плечами Уткин. – Сегодня - сердце красавицы, а завтра – склонно к измене. Бляди, короче!
Телемах знал, какую глубокую рану нанесла Уткину его бывшая жена Светка Косых, которая, хоть и не была красавицей, зато могла по пьяни переспать с любым понравившимся ей мужиком. «Из принципа!» - говорила она со смехом. Мужики, как правило, не отказывались, хотя и не без оглядки, поскольку опасались ее отца, который в политической номенклатуре республики был третьим или четвертым лицом. Свадьба Уткина была помпезной, развод молниеносным, травма пожизненной.
- Ну, хорошо, кто будет «снимать» девушку? – прекратил затянувшуюся дискуссию Телемах.
- Ты и снимай! – продолжая сердиться, сказал Уткин. – Мне завтра на работу.
- Всем на работу! – улыбнулся Телемах, направляясь к фее.
Фея стояла поодаль под фонарем на столбе и производила впечатление человека, который о чем-то очень крепко задумался. Даже в мертвенно-люминисцентном свете ночного фонаря, вокруг которого роились клубы мошек, ее красота была неоспоримо нездешней.
В отличие от Уткина, считающего достойными своего внимания лишь крашеных блондинок, Телемаху с отрочества грезил о белокожих северных красавицах с темными волосами. Вообще-то, если разобраться, в их городе все женщины, включая крашеных блондинок, были темноволосыми. Проблема была в том, что они были либо либо от природы смуглыми, либо просто загорелыми. Загар был в моде, и загоревшие до африканских цветов крашеные блондинки, действительно выглядели очень впечатляюще, напоминая на негатив собственного изображения.
Особенно не нравились Телемаху полоски непокрытого загаром тела, когда доходило до совлечения одежд. «Не петербургские ли красавицы начала девятнадцатого века, вроде Натальи Гончаровой, были тому причиной?» - размышлял он иногда на досуге об истоках своих эстетических предпочтений белокожести. Ему даже в голову не приходило, что настоящей причиной была Белоснежка из диснеевского мульфильма, который им как-то раз показали в детском саду.
- Мы тоже ловим такси! – сообщил Телемах доверительно, приблизившись к задумчивой красавице. – Но вы уедете раньше, поскольку нам, наверное, не по пути. А мы дождемся следующей тачки.
- Я поеду с вами, - сказала девушка равнодушно. Глуховатый тембр ее голоса Телемаху не понравился. Он любил более мелодичные голоса. Однако интонации и произношение вполне вписывались в его ожидания: это была не уткинская простушка, а кадр куда более высокого класса. «Поеду с вами»?! Что она имеет в виду?
- Мы едем до кинотеатра «Чайка», - продолжил он таким тоном, каким приятели, случайно столкнувшиеся на стоянке такси, обсуждают перед посадкой, как совместить маршрут, чтобы не платить шоферу по отдельности. – Впрочем, мы можем сначала завезти вас куда вам нужно...
- Вон машина идет! – отрешенно улыбнувшись, перебила его девушка. Как она умудрилась увидеть приближающееся такси, не поворачивая головы?
Стараясь скрыть легкую ошарашенность, Телемах непринужденно помахал водителю выхваченной из заднего кармана брюк красной десяткой, и тот довольно лихо притормозил свой громыхающий рыдван прямо перед девушкой.
- Куда, молодежь? – спросил шофер, перегнувшись через пустое переднее пассажирское сиденье и опустив стекло переднего окна.
- До «Чайки» на Чиланзаре! Довезешь, шеф? – привычно переключился на местное просторечие Телемах, берясь за ручку задней двери. Он знал, что шоферы такси классифицируют пассажиров по категориям. Вежливую интеллигентность надлежало тщательно скрывать, чтобы не попасть в самый низший класс пассажиров, именуемый «шляпа». В конце концов, это было государство победившего пролетариата, где хамоватые манеры считались нормой.
- Сколько платишь? – устало усмехнулся водитель. Бывалый, видно, чувак, и непонятно, купился ли он на разбитной тон Телемаха.
- Скоко надо! – засмеялся Телемах, - Давай, открывай дверь! Или, думаешь, мы на крыше поедем?
За весь путь Уткин и девушка не произнесли ни слова. Уткин дулся, что Телемах усадил его на переднее сиденье, а сам устроился на заднем с незнакомкой. Девушка с отсутствующим видом смотрела в окно, хотя ничего интересного там не происходило. Разговаривать с таксистом было не о чем, да он и был не слишком словоохотлив, хотя
|
</> |