Сегодня–100 лет моему папе

notabler — 10.05.2021

Мой отец, Отто Таблер,  родился в семье немцев-колонистов в Казахстане. Отца его звали Якоб,  так что отчество ему дали, само собой, Яковлевич. Имя его никому из будущих русских друзей не нравилось, так что молодость он провел именем Саша, мама его только так и называла, друзья юности тоже.  Детство его прошло в деревне немцев-лютеран, а на другой стороне речки (не знаю, может, это было уже после переезда из Казахстана, семью часто перебрасывали с места на место) жили немцы-католики меннониты. У них даже диалект был слегка другой. У лютеран, например, лошадь называлась, как в наших школьных учебниках, Пферд, а у католиков – Кауль. Это все, что я знаю о местном диалекте, еще то, что они там никаких артиклей не использовали, как уж обходились, бог их знает. Когда почти все их потомки перебрались в Западную Германию, их немецкого там не понимали почти, пришлось переучиваться, кому удалось.

  До 10 лет мой папа не слышал ни одного русского слова, только в 5 классе его перевели в среднюю школу, русскую, и пришлось изучить русский язык с нуля. Он рассказывал, как мальчиком мечтал побыстрее выучить русский. Двоюродный братец подшутил над ним и сказал, что выучится говорить по-русски, если лизнет дверную ручку в мороз. Язык прилип, к огромной радости шутников.   Мой дед был учителем, человеком очень суровым, бабушка, отцова мать, тоже суровая и жесткая особа, но было бы странно, если бы она была другой, ведь она осталась вдовой с 4 детьми в неполных 30 лет, когда дед умер от туберкулеза в 1937, прошла войну, трудармию, умерла в возрасте 50 с небольшим лет от рака.  У отца было три сестры, две тоже умерли от рака, сначала младшая, вообще молодой, в 37, что ли, я ее не видела никогда. Старшую, Клару, я помню, у нее было 6 детей, муж тоже не задержался на этом свете после “сталинских университетов”,  оставив ее с 6 детьми. Великая труженица, на фоне ее все женщины казались моему отцу лентяйками и неумехами. Она умела все, и не отдыхала никогда. Когда полевые работы кончались, готовка и прочее, она брала в руки иглу, крючок, доставала швейную машинку и работала, работала, работала… На сторости лет она начала делать ковры, вышивая их такой полой иголкой. Так она их сделала наверно не один десяток, каждой своей дочке и внучке в подарок. Научила внучек, одна из них за такой ковер получила медаль на ВДНХ. Умерла от рака печени довольно рано, в возрасте где-то около 70.  У младшей, Мелиды,  тоже муж умер рано, она вырастила троих детей, умерла пару лет назад, прожив тяжкую  беспросветную жизнь в деревне в Челябинской области.   Одним словом, мой папа – единственный, кому удалось “выйти в люди” из этой семьи, временем и людьми обреченной на жуткую жизнь.

Папа закончил восьмилетку и поступил в Уфимский мукомольный техникум, так как это позволяло ему быстрее начать работать и помогать матери и семье, оставшейся без кормильца на это время. Он закончил техникум с отличием и начал работать по распределению. Была у него мечта – стать летчиком, а поскольку он был отличником, то послал документы в летную школу. Ответ пришел быстро и без всяких околичностей – “немцев не берем”. Ну что же, пришлось выбирать из того, что есть. Закончил техникум, начал работать по специальности: строить и ремонтировать мельницы. Разные. Водяные, шаровые, какие-то другие, я не очень разбираюсь в технологии того времени.  Выделили ему персональную лошадь с телегой, на ней и совершал “бизнес-трипы”.

Пришла война. Папа был воспитан правильным комсомольцем и горел желанием защищать единственную имеющуюся у него Родину, но Сталин решил по-другому.  Все немцы пошли в другую армию, трудовую. ГУЛАГ, одним словом. Рассказы отца об этих временах полны умолчаний и пробелов, то немногое, что я теперь пишу, он рассказал мне в основном, после застолий, выпивка делала его мягче, откровеннее, размораживала что-то ледяное и стальное в его душе.  Не знаю, где он работал директором мельницы в 1943, в трудармии или на свободе, сестры его точно были в трудармии, но не любили вспоминать. Да и небезопасно было это слишком долго, так что выработалась привычка не упоминать о том, что было в годы войны. Дело было в любом случае на Урале, в районе Кунгура.  Было папе в ту пору 22, и молодость брала свое. Он влюбился в девушку Таню, которую, по иронии судьбы, присмотрел себе сельский уполномоченный. Отец не говорил, что это за должность, подразумевалось, я автоматом должна была понять.  Наверное, типа участкового милиционера. А может, на все вообще у него полномочия были. Девушка явно была неравнодушна к папе, так что уполномоченный “принял меры”. Во времена,” когда был бы человек – статья найдется”, это было несложно.

Отец руководил мельницей, снабжавшей мукой окрестные лагеря. Работали на ней, естественно, зэки. Истощенные до крайности, они, с молчаливого одобрения отца, выковыривали грязь, накапливающуюся на механизнмах мельницы, запекали ее на кострах в виде лепешек, и ели, там же было немало муки.  Многих эти грязевые лепешки спасли от смерти. Вот тут-то уполномоченный отца и поймал.

На суде прокурор просил расстрела. Как же, подсчитали, что в закрома родины недодали более 2 тонн муки, той, что ушла в грязь и лепешки. Но другие члены суда пожалели парня (ему же тогда только чуть за 20 было ) и ограничили наказание 10 годами лагерей. Статья уголовная – хищение социалистической собственности.

И стал бывший начальник мукомольни одним из зэков  в том же лагере. Уполномоченный позаботился, чтобы он попал в лагерь в чем был, не одежки, ни обуви запасной, так и пошел зимовать в одном бушлатике на “рыбьем меху” и в бахилах с подошвами из старых покрышек.  Через краткое время стараниями того же уполномоченного упекли папу в БУР – Блок усиленного режима. Тот режим был настолько усиленным, что редко кто выживал там месяц. Управляли жизнью в БУРе урки, они отбирали у  новичков хлебные пайки, без того обрекавшие зэков на голодную смерть, а также сигареты, которые многим были важнее хлеба (папе в частности). Он выжил только благодаря своему уму и знаниям. Началась в блоке повальная дизентерия, кровавый понос не разбирался в авторитетах, косил всех. Папа влил в бачок с водой соляной кислоты из автомобильного аккумулятора, и эпидемия немедленно пошла на спад (я не читала научных обоснований этого явления, но верю ему, может, даже эффект плацебо сработал, неважно, урки его стали защищать и даже дважды предложили “плант”   (я думаю, анаши), от которого его разобрал бешеный безудержный смех, что и спасло его еще от одной напасти – стать наркоманом. Так что неправы те, кто думает, что наркотики  -  новомодное изобретение.

Несмотря на прекращение издевательств со стороны урок, через три месяца, когда истек срок наказания, и папа вышел из Бура, он весил 45 кг при росте 178 см. Он, всегда шагающий быстро,  не мог идти , волочил ноги, если пытался ускорить шаги, падал, лежал на земле и думал: “Неужели никогда не сумею быстро ходить?”.  Ко всем передрягам лагерной жизни прибавлялось еще то обстоятельство, что шла война с немцами, а он был хотя и русским, но немцем, на него распространялась ненависть многивх людей. Издевательства были так невыносимы, что частенько он подумывал о самоубийстве. Подробностей он мне не рассказывал, но зная его яростный характер и могучую волю, я могу представить, как туго ему было.

Его перевели на строительство в Березниках. Там он, один из немногих образованных зеков, трудолюбивый, изобретательный, быстро стал бригадиром. Его бригада гремела – они перевыполняли все планы, всегда все делали в срок, и слава моего отца росла, как и уважение начальников. Жить в лагере стало легче и потому, что они встретились с мамой, потом она забеременела и родила меня. Отец до последнего дня жизни сохранил сувенир из лагеря – расчерченный на мелкие квадратики самодельны календарь, где красным цветом зачеркивались “зачетные” дни – это были дни, когда за выполнение двойной нормы им срезали на день срок заключения. Почти все дни были красные, в результате он просидел в лагере не 10 лет, а 7 лет и 7 дней. Особенно отмечен в календаре день моего рождения. “Родилась Надя!!!”. Видимо, имя было выбрано ими заранее, а уж что оно для них означало – нетрудно догадаться.

Потом маму выпустили по сталинскому указу об амнистии “для мамок”, уж слишком накладно стало держать женщин с младенцами в лагерях, слишком много младенцев умирало.  Маму приютила мама друга отца по лагерю, проживавшая на другом берегу Камы, в Усолье. Она отдала ей баньку, после освобождения отца, через 6 месяцев, и он там поселился. Когда они спали, коленями доставали потолок, посуду отец выточил на станке – кастрюлька эта путешествовала с семьей многие годы. Помню эти ложки, ножи, а особенно эту кастрюльку. Потом переехали в барак, а когда родился брат Вова, отец уже работал старшим прорабом и получил двухкомнатную квартиру в новом доме почти в центре города. Там жизнь стала уже получше. Отец по-прежнему блистал как спецалист, особенно славился как рационализатор, так как денежная добавка за рацпредложения была не лишней в семье с одним кормильцем, мама с тремя детьми явно работать не могла.  Да и мы, дети, как подросли, тоже с ней вместе стали по полдня простаивать в разных очередях, ведь продукты давали по системе “в одни руки”, так что рук нужно было как можно больше.

Однако в самом загазованном городе Союза Березниках я не могла выздороветь от детского туберкулеза, приобретенного в лагере. Отец решил просить перевод в “среднюю полосу”. И получил. Он отправился работать главным инженером на строительство Ефремовского завода капролактама. Там мы прожили два года, мой туберкулез очень быстро вылечили, свежий воздух и хорошая еда помогли. Но через год отец один поехал строить другой завод – Вахшский завод химудобрений в Таджикистане. Потом ему предложили поработать на стротельстве подобного завода в Гродно, куда переехала вся семья. Там мы жили три года, за которые я закончила школу и поступила в МИХМ, по настоянию отца, мечтавшего о “династии”.

Пока я училась на первом курсе, отец был переведен руководить монтажом оборудования в Йонаву, в Литву, где строился завод азотных удобрений.  Квартиру ему дали в Каунасе, четырехкомнатную. В Йонаве отец проработал уже до конца жизни. Однако немыслимая для немца, судимого и только с техникумом, карьера не принесла семье достатка. Не было ни дачи, ни машины, ни нарядной обстановки, нарядов и посуды. Поэтому незадолго до наступления пенсионного возраста он поехал в Москву, в его трест “Союзпроммонтаж”, в котором он отработал почти всю свою профессиональную жизнь – свыше 30 лет, и попросил направить его за рубеж поработать. Тогда это был единственный способ подправить свое материальное положение.  И ему пошли навстречу – направили на 2 года поработать на Кубу.

Это были счастливейшие годы для них с мамой. Без  выросших уже, самостоятельных детей, в просторной и комфортабельной квартире,  в интересной, новой для них, стране. Они через два года привезли множество слайдов, сувениров, книг и большую любовь к Кубе, хотя о бардаке, нищете и бесправии тамошних людей рассказывали тоже. Там, уже пожилой, впервые расслабившийся и не на очень ответсвенной должности, отец наслаждался жизнью. 

По возвращении из Кубы он старой работы не получил, но остался работать там же, в Йонаве, где проработал на разных должностях до возраста почти 79 лет, мама уже умерла к тому времени.

После выхода на пенсию он жил один, держал маленькую собачку-дворняжку, занимался садом. Я жила в Висагинасе и могла навещать его не чаще, чем раз в месяц, убирала квартиру, готовила что-нибудь повкуснее. Тогда мы с ним разговаривали куда больше, чем за всю предыдущую жизнь и он рассказал многое из того, что никогда не рассказывал раньше. В молодые и зрелые годы он жил своей работой, редко приходя домой раньше, чем 10-11 часов ночи. Была у него привычка выгружать свое раздражение и усталость в семье, часто в очень жестокой и грубой форме. Мы детьми его боялись и порой нанавидели. Я мечтала, чтобы мама развелась с ним, благо, командировочная жизнь не способствовала и супружеской верности.  Похожим был и его стиль руководства. Однажды я пришла к нему на работу во время проводимой им планерки и послушала, как он ее проводил. От ужаса я забыла передать ему собранный мамой обед и убежала домой без оглядки, дикий мат, которого дома мы не слышали от него никогда. Потом, попадая иногда на их “корпоративы”, поддавшие сотрудники делились мнениями о нем – любовь и ненавить в равной пропорции. Одна дама призналась, что описалась однажды, слушая его начальственные речи.

Но в пожилом возрасте он очень гордился, что сохранил семью, он преданно ухаживал за тяжело болевшей последние годы жизни мамой. И я его поняла и простила. Мы стали друзьями. За несколько лет до его смерти мы съездили вдвоем в Германию, где поселились все его племянники. Он был очень впечатлен уровнем их жизни, чистотой, порядком и достатком. Там я впервые услышала, как он говорит по-немецки, даже вспомнил какие-то песни. Проехали всю страну с севера, Миндена, до Баварии, любуясь красотой страны, отличными дорогами. Но подняться в замок Нойшванштайн он уже не смог, хоть сильно хотел. Уже сердце ослабло. Он страдал от повышенного давления, на вопрос о нем говорил чаще всего “как трансформатор, 220\110”. Избегал лекарств до последнего. С возраста примерно 70 делал зарядку по утрам по полчала. Старался быстро ходить. Видимо, испытанный в лагере страх “не быть в состоянии ходить быстро” постоянно мелькал в памяти. Но в последние годы жизни уже не мог. Потом, в конце 2004 года, я уехала в Англию. Мы перезванивались нечасто. А меньше, чем через год после моего отъезда, он умер.

Я думаю, что в другой стране, при других обстоятельствах, его судьба и карьера были бы фантастическими.  Помнится, поддатый монтажник страстно объяснял мне: “Ты понимаешь, Надежда, что твой отец – гений! У него мозги лучше, чем у Ленина! Не будь он немцем, был бы он министром! И какой бы порядок был у него в стране!”. Я кивала головой – мол, понимаю и соглашаюсь.

Оставить комментарий

Популярные посты:

macer

Где купить качественную мужскую одежду

maysuryan

«Почему таких честных людей из нашей страны вышибают»

val000

От безверья до веры...

vkup

Доброе утро

victorvideo

Существо, Обнаруженное в Антарктиде Испугало Ученых

padolski

Новое исследование связывает ускоренное старение с повышенным риском развития

uncle_pafnutiy

«АРТ МОСКВА» . Часть 3

morena_morana

Муж сказал, что уходит из семьи. А сам никуда не уходит

taransv

161 украинский ребенок якобы похищенный Россией вдруг обнаружились в Германии

• Ранее
• Архив