Русская военная история в занимательных и поучительных примерах эпохи Екатерины II. | Военная история

В 1763 году Екатерине II был представлен список флотских командиров для присвоения очередных воинских званий. В нём был и капитан 2 ранга Н. Сенявин, продолжатель флотской династии Сенявиных, выпестованной Петром I. Но против капитана было помечено, что он отстранён от должности и находится под следствием – за потери, которые понёс его ластовой флот при шторме. Екатерина, слегка поморщив лоб, наложила следующую резолюцию против фамилии Сенявина: «Когда его суд оправдает, тогда дать ему следующий чин, не докладывая более».

Николай Сенявин потом дослужился до контр-адмирала и воспитал для России славного сына – Дмитрия Сенявина, адмирала.

***

Помогая Елизавете, а затем Екатерине управлять Украиной и в других государственных делах, К. Разумовский получил титул графа, звание гетмана Малороссии, а также фельдмаршала, хотя ни разу не руководил войсками. Когда в 1768 году возглавить русские войска в войне с Турцией было поручено генерал-аншефу А. Голицыну, Разумовского спросили, почему это поручено не ему, имевшему старшее воинское звание. «Потому, - что Голицыну для победы достаточно и одной армии, а я и с двумя не справлюсь, разве что с тремя».

***

В 1770 году по случаю победы русского флота над турецким при Чесме митрополит Платон проводил в Петропавловском соборе торжественный молебен и в конце своей речи воззвал, обращаясь к гробнице Петра I: «Восстань, великий государь, и посмотри на славные дела чад твоих!» среди общих восторгов и слёз фельдмаршал граф К. Разумовский заметил: «Чего он кличет? Ведь если встанет, то всем нам от него палок достанется».

***

В Чесменском сражении 1770 года русский флот, которым командовали А. Орлов, Г. Спиридов и С. Грейг, нанёс сокрушительное поражение турецкой эскадре. В своём рапорте в Петербург адмирал Спиридов докладывал: «Слава Богу и честь Российскому флоту! С 25 по 26 июня неприятельский флот атаковали, разбили, разломали, сожгли и на небо пустили».

Для победителей Чесменской битвы Екатерина учредила специальную серебряную медаль, на которой был изображён горящий турецкий флот и над ним выбито короткое слово: «Был».

***

Союзниками Румянцева в войне с Турцией 1787 – 1791 годов были австрийцы, робкими действиями которых он был недоволен. Фельдмаршал в мае 1788 года писал Потёмкину в Очаков: «Благодарю вас, батюшка, за апельсины и желаю, чтобы их много было, следственно, чтобы вы, а не турки на Чёрном море господствовали… Что до союзника, то подлинно странно, что они хотят, чтобы их везде звали и вороты отпирали, и, кажется, сердятся за то, что вороты навозом закидывают и, стреляя, бьют их и ранят».

В 1773 году Румянцев, имея лишь 13-тысячное войско, по настоянию Екатерины II предпринял наступление на правом берегу Дуная. Победив и рассеяв нападавших на него турецкие войска, фельдмаршал, оценив обстановку, не стал рисковать и вернулся обратно. Но поскольку Екатерине хотелось большего, полководец подвергся критике в столице. Обидевшись, он заметил: «Все трудящиеся имеют меру и цену своим делам… Теперь остаётся против их возражений или затыкать уши, или сказать: приди, посмотри и сделай лучше».

***

Отважно проявил себя в сражении при Ларге Г. А. Потёмкин, будущий фаворит Екатерины II и фельдмаршал. Он ждал от Румянцева награды, но требовательный главнокомандующий лишь отчитал его за слабое преследование противника. В наказание Румянцев в следующем сражении с турками – при Кагуле – отправил Потёмкина охранять тыл. После блестяще выигранной баталии Румянцев представил к наградам многих подчинённых и в их числе Потёмкина, вовсе не ждавшего ордена. «Это тебе не за Кагул, а за Ларгу», - с улыбкой уточнил подобревший главнокомандующий.

***

Фельдмаршал Румянцев как-то утром встретил на территории своего военного лагеря у одной из палаток майора, в домашнем халате и колпаке. Тот хотел скрыться, но главнокомандующий взял его под руку и, разговаривая о пустяках, повёл по лагерю, выставив на всеобщее обозрение. Офицер был готов сквозь землю провалиться. В довершение всего фельдмаршал завёл майора в свой шатёр, где в присутствии свиты угостил чаем, и лишь затем отпустил, так и не сделав замечания.

***

Фельдмаршал П. А. Румянцев был весьма умеренно честолюбив и дальновиден. Когда взошла звезда любимца царицы Потёмкина, он, «сделавшись больным», в 1789 году передал тому свою армию. Не стал Румянцев спорить славою и с честолюбивым и азартным на военные дела Суворовым. В польском походе 1794 года, помогая ему войсками и снабжением, Румянцев писал в письме к нему: «Ваше сиятельство всегда были ужасом для поляков и турок, и вы горите всякий раз нетерпением и ревностию, где только о службе речь есть… Ваше имя одно, и предварительное объявление о вашем походе подействуют на неприятеля и тамошних обывателей больше, нежели многие тысячи».

***

Отойдя от военных дел и уединившись в селе близ Киева, Румянцев предпочитал читать и удить рыбу. Однажды любопытные посетители, приехавшие взглянуть на прославленного фельдмаршала, не смогли отличить его от других людей. «Вот он я, - сказал с улыбкой герой Ларги и Кагула. – Наше дело – города пленить да рыбку ловить».

В деревне Румянцев богато оставил свой дом, но держал в нём и простые дубовые стулья. «Если великолепные комнаты, - говорил он своим соседям, - внушают мне мысль, что я выше кого-либо из вас, то пусть эти простые стулья напоминают, что я такой же человек, как и вы».

***

Подписание в 1783 году Георгиевского трактата, по которому Россия брала под своё покровительство Грузию, было с воодушевлением встречено грузинским народом. В Тифлисе, писал Г. А. Потёмкину его посланник полковник Бурнашев, «народный маскарад ходил по улицам, все вообще жители и самые престарелые беспрестанно при биении в бубны плескали руками, и кажется, что народ день ото дня представляет себе в новых видах своё благоденствие».

Во дворце Ираклия II был дан торжественный обед, сопровождавшийся пушечной пальбой. За здравие Екатерины II был произведён 101 выстрел, членов российской императорской фамилии – 51 выстрел, царя Ираклия – 51 выстрел, членов его царской семьи – 31 выстрел. (Сейчас грузины подобным образом выражают свои «искренние» дружеские чувства в адрес своих заокеанских покровителей).

***

Прибыв в Дунайскую армию А. В. Суворов, тогда молодой генерал, получил от фельдмаршала Румянцева небольшой отряд и вскоре осадил турецкий город Туртукай. Перед штурмом города вдруг от Румянцева пришёл приказ возвращаться назад, но горячий Суворов ослушался – и взял Туртукай. Румянцев хотел строго наказать его за своеволие, но за смелого генерала вступилась Екатерина II. «Победителей не судят», - решила она. Так взошла звезда Суворова.

***

Необыкновенный талант Суворова-полководца сочетался у него с весёлым нравом и остроумием.

«Ваша светлость! В городе пруссаки!» - встревожено сообщил ему офицер-разведчик. «Они то нам и нужны!» - воскликнул Суворов, бросаясь в атаку.

«Заманивай, заманивай!» - кричал Суворов побежавшим от сильного противника солдатам, чтобы сначала успокоить их, а потом повернуть назад.

«Надо бы сосчитать противника», - беспокоились в штабе. «Мы пришли, чтобы бить неприятеля, а не считать его» - отвечал Суворов.

Суворову советовали атаковать противника, пока тот не подтянул резервы. Он ответил: «Пусть собираются все, сразу всех и побьем».

***

Суворов хвалил любознательных солдат и много знающих офицеров, а отвечавших «Не могу знать» терпеть не мог. Приехав в один из полков, он стал экзаменовать офицеров. Те отвечали достойно, а лучше всех показал себя поручик Ртищев. Но затем вышла неожиданность. Когда Суворов спросил Ртищева: «Что такое ретирада?» - то услышал в ответ: «Не могу знать». Фельдмаршал хотел было рассердиться, но офицер продолжал: «В нашем полку слово «ретироваться» никто не знает, а вот как наступать, все знаем, полк-то суворовский». «Ай да Ртищев, ай да полк!» - радовался главнокомандующий.

***

Великий Суворов никогда не шествовал, а стремительно ходил, не ездил верхом, а скакал; во дворцах боялся скользкого паркета, перебегал из угла в угол; не жалел насмешек над царедворцами, за то часто впадал в немилость; сторонился женщин, говорил: «От них мы потеряли рай»; ходил в трескучие морозы в одном мундире; хлебал солдатские щи да кашу; учил войска, «как идти, где атаковать, гнать и бить».

***

После взятия в 1790 году Измаила, считавшегося ранее непреступным, Суворов приехал к Г. Потёмкину, и тот встретил его с распростертыми объятиями. «Чем могу наградить тебя, Александр Васильевич»? – спросил он. Уважая Потёмкина, Суворов всё же ответил с самолюбием: «Кроме Бога и матушки государыни, меня никто другой наградить не может». Но не менее самолюбив был и Потёмкин, фаворит императрицы, и Суворов не получил за Измаил ожидаемого им звания фельдмаршала, оставшись генерал-аншефом.

***

Любимым конём Суворова был Мишка, которого ему подарили донские козаки. Конь был смелый и надёжный, на нём Суворов брал Рымник и Измаил. Но Мишке не повезло: его ранило в ногу, и, хотя лекари пулю извлекли, Мишка остался хромым. Суворов отправил его не в обоз, а к себе домой, в имение Кончаковское, и сообщил старосте письмом, что конь «за верную службу переведён в отставку и посажен на пенсию». Старосте предписывалось в ежемесячных докладах Суворову сообщать, как живётся Мишке «на пенсии».

***

Когда в 1794 году Екатерина II направляла в Польшу войска для усмирения беспорядков, командовать ими она назначила Суворова. Довольная выбором, она говорила всем: «Я направляю в Польшу двойную силу – армию и Суворова».

Действую с соблюдением гуманности, но решительно, Суворов вскоре взял Варшаву и послал Екатерине лаконичный рапорт: «Всемилостивейшая государыня, ура! Варшава наша!» Екатерина ответила ещё короче: «Ура, фельдмаршал Суворов!» Генерал-аншефу Суворову особенно понравилось второе из этих трёх слов.

 ***

У Суворова и Потёмкина были неровные отношения: каждый ревновал к славе другого. Но они умели и ценить друг друга, порою шутливо говоря об этом. Потёмкину принадлежит каламбур: «Суворова никто не пересуворит». В свою очередь князь Италийский и граф Рымникский говорил с улыбкой, сто Потёмкин был «великий человек и человек великий: велик умом, велик и ростом, не подходил на того французского посла в Лондоне, о котором канцлер Бэкон сказал, что чердак обыкновенно худо меблируют».