«Росток мироздания». Продолжение.

with_astronotus — 04.10.2025

5. Его борьба

      Игнат Андреевич, сколько ни размышлял над этим, да так и не понял, за что его на этот раз опять не любили элементы проектного суперкомпьютера. Впрочем, в тот вечер первого дня нового цикла ему было не до размышлений; его карманы приятно тяготили очередные тридцать пять тысяч подъёмных, его новая комната в общежитии выходила на симпатичного вида скверик, да и буфетные блины с икрой и груздями оказались настолько превосходными на вкус, что Клыч забрал с собой в рукавах куртки добрых полтора десятка этих блинов — обеспечил себе поздний ужин. Спать он лёг без лишних размышлений, зато на сытый желудок, и с утра, невзирая на грозные предупреждения Томаса де Паленсии, обнёс всё-таки все до единого туалеты в общежитии на предмет бесплатных гигиенических средств. По его расчётам, полторы-две тысячи в неделю за продажу этих штуковин могли обеспечить ему солидную прибавку к доходу.
      Потянулись новые рабочие будни. За окнами двигалась должным чередом знакомая уже осень; случайные прохожие играли в черки, беспорядочно катались на мовилах¹, зашибая и сталкивая друг друга. Рей перезнакомил Клыча с кучей его новых коллег, и те время от времени заглядывали к Игнату Андреевичу. Приходила и Нкосинати; вновь, как и в прошлый заход, она перестирала и перештопала его вещи, навела уют в комнате Клыча и даже украсила его подоконник замысловатой цветочной композицией из кудрявой петрушки и декоративных помидоров, составивших в итоге немалую прибавку к рациону Клыча в ночные часы.       В кармане у Игната Андреевича вновь завёлся новенький сэйстик, на который рекой полились денежки — премиальные, в отличие от получки, проект платил ежедневно. Игнату Андреевичу оставалось только возмущаться чудовищными налогами, которыми государство с головы до ног обложило рабочего человека, и в тщетных попытках компенсировать убытки от этих налогов бегать по выходным на толкучку и сбывать уже постоянным теперь своим покупателям разнообразные предметы туалетного обихода.
      Работа же у Клыча, честно говоря, не слишком-то ладилась. Нет, ему удавалось изо дня в день перевыполнять свои нормы выработки, разбираться как-то с конфликтами между автоматами (про себя он теперь из принципа называл их «роботами»), поддерживать ритм рабочей смены и даже получать премии. Но ни способ, ни тема работы его не интересовали. Он, правда, не раз напоминал себе с гордостью, что он «Змей Горыныч», и что его задача здесь — вывести весь этот проект, где какие-то наглые инопланетяне решают свои делишки за счёт людей Земли, на чистую воду. Конечно же, он написал несколько десятков «сигналов» в дирекцию проекта и в разные проверочные инстанции, упорно жалуясь на творящийся в проекте бардак и на непонятные штучки сотрудников. Он даже описал трюк с подстаканником для чая, надеясь произвести этим описанием впечатление на ответственных работников, способных повлиять на судьбу проекта. Но никакой внятной реакции на все эти жалобы Клыча пока не было.
      Оставалось опираться только на свои силы, на силы одиночки. На работе Клыч не раз пытался найти слабые места в простой и честной логике автоматов. Пожалуй, он даже знал теперь, как рассорить разные иерархии автоматов между собой, но не хотел делать этого, не имея гарантий, что его за это просто не выгонят. Сытое и размеренное существование «буржуазного прихвостня», как он определял сущность всех остальных участников проекта, захватило его самого почти без остатка. На этом фоне Игнат Андреевич уже совершенно самостоятельно и очень шумно порвал с революционным движением, члены которого вложили немалый труд и серьёзно рисковали, вывозя Клыча из-за линии конфликта.
      Нечего и говорить, что деньги, занятые у Бек-Таргиева на оплату членских взносов, он так и не вернул в организацию, да и самому главному инженеру не отдал ни копеечки. Все деньги, которые удавалось ему добыть, лежали теперь на нескольких накопительных счетах — счетах, которые в случае житейских неудач должны были обеспечить Клычу хотя бы пару-тройку месяцев спокойной и комфортной жизни.
      Как-то на толкучке он встретил Лёлика с его подружкой. Мысль о том, что Лёлик, в принципе, задолжал ему полмиллиона, отключила в голове у Клыча всякую логику. Игнат Андреевич пристал к парочке с исковыми требованиями и тотчас же прямо в рыночной подворотне заработал весьма мощный хук, разбивший ему челюсть с противоположной от результата прошлой травмы стороны. На этот раз, однако, многочисленные свидетели обвинили во всём самого Клыча.
      — Он бескультурно приставал к этим приличным людям,— говорили они, показывая на избитого Игната Андреевича.
      И полицейские, и суд полностью согласились с этим выводом. Да и травма на этот раз ничего не стоила, даже больничного листа. В понедельник Игнат Андреевич вышел на работу с огромным синяком, а добрая Нкосинати приносила ему на склад отвар шалфея. Всё это, внезапно для самого Клыча, привело к тому, что уже во вторник он пошёл в местную церковь, куда сносили поношенную одежду, и подобрал там себе тренировочную одежду и обувь, а в среду заявился в этом наряде на первую тренировку к Михалу Зуборезцу.
      — Хочу уметь драться,— сказал он, и Зуборезец полностью одобрил это желание.
      По понедельникам, когда тренировок не было, Клыч ходил в вычислительный центр. Нкосинати Селе не только не запрещала ему эти визиты, но и сама устраивала его поудобнее перед терминалом. Зато Альфа, Дельта и Омега просто-таки неистовствовали, нипочём не желая признавать Клыча за полноценную человеческую особь. Однажды разразился яростью и Торквемада, заглянувший на огонёк в вычислительный центр и обнаруживший там Игната Андреевича, стучавшего по клавиатуре в попытках доказать искусственным мозгам, как сильно те неправы — и в его отношении, и вообще.
      — Что это за дьявольщина? — неистовствовал Томас де Паленсия. — Дыра с кулак размером в информационной безопасности проекта! Я скажу Лорансу, чтобы он принял меры! Пусть запрёт все двери! Пусть забетонирует вход! Пусть поставит на всех лестничных пролётах Коноваленко с Каримовым! А вам, персонально вам, Клыч, я ставлю на вид, и в последний раз вас предупреждаю: не суйте свой нос в те дела, в которых вы совершенно и полностью некомпетентны!
      — Да я отлично разбираюсь в этих интеллектах,— пробовал оправдаться Игнат Андреевич. Но Торквемада был непреклонен. Чтобы полностью излить свои эмоции, он был даже вынужден перейти на испанский, и Клычу не оставалось ничего другого, кроме как убраться из вычислительного центра.
      Но нет худа без добра; Нкосинати, получив разрешение, установила копию терминала в небольшой комнате отдыха, куда Клыч ходил пить чай и кофе с разными сластями во время работы. На этот терминал уже распространялись все правила информационной безопасности проекта, и программировать с него компоненты «Альте Блау» было никак нельзя, но он никак не мешал вести беседы на отвлечённые темы со сварливыми интеллектами суперкомпьютера. Правда, Омега наотрез отказался иметь дело с Клычом, а маленький и недоразвитый Лямбда точно так же категорично отказался на сей раз видеть в Игнате Андреевиче своего единственного учителя и наставника. Это возмущало. Но Клыч был упорен, и, раз за разом вызывая молодой интеллект на состязание в логике, показывал тому вдруг в процессе диалога внезапный выверт или финт, разрушавший наивно-чистые логические квадраты Лямбды. Эти свои приёмы спора Клыч называл «диалектическим методом преодоления», а все ответные построения и выводы Лямбды — «унылой образцово-показательной демагогией».
      Чтобы не выглядеть голословным, Игнат Андреевич скачал в бесплатной библиотеке «Краткий философский словарь», из которого каждую неделю заучивал по семь слов, выбранных по особой, известной лишь ему одному системе. На коллег он начал производить впечатление эрудита, немного не от мира сего, занятого какими-то сложными исследованиями. Такие люди в проекте были, и было их немало, поэтому здесь Клыч не особенно выделялся.
      И всё же Клычу не хватало прямого действия. Как бы ни приятны были те краткие минуты, когда он поспешно распихивал по счетам очередную сумму денег, как бы вкусно ни кормили в столовой, Игнат Андреевич ни на секунду не забывал, что он — резидент Земли, специальный агент человечества, которому волей судьбы довелось проникнуть в самое сердце таинственной организации. Нет, загадочные властители КВИНТЕРа не могли прознать его тайные мысли; угадай они хоть на секунду, что Клыч на самом деле думает о них — наверняка его подвергли бы тотчас невероятным мукам, а потом уничтожили. Любому казаку от рождения известно, что инородцы испокон веку поступают именно так с настоящими людьми.
      Но, видимо, спесь могущества застилала глаза неведомым пришельцам, и чуть ли не все до единого руководители проекта относились к существованию Клыча примерно так же, как человек относится к безвредному насекомому, ползающему вокруг его придверного коврика: захочет — бросит крошку от своего печенья, захочет — поднимет на палочку и вынесет на улицу; ну, а может и пришибить, причём совершенно случайно. Сам Игнат Андреевич никогда не давил мелких животных и не играл с ними в жестокие игры; во всяком случае, он точно не помнил за собой ни одного подобного желания. Поэтому мысль о том, что загадочные повелители пространства и времени могут проявить к нему жестокость, Клыча не сильно беспокоила; он унаследовал от матери веру в карму, которая возвращается к человеку, и был твёрдо уверен в том, что коль скоро он всегда относился к миру строго, но справедливо, то и мир будет ему благодарен, воздав рано или поздно сторицей за всю его добрую науку.
      Тем не менее, Игнат Андреевич отчётливо понимал, что против этой системы он просто клоп, не более. Его терпели, но наверняка уже смеялись и шептались за спиной. В этом проекте он был не нужен; его взяли туда забавы ради, а возможно, по рекомендации всех этих мамкиных горе-революционеров, рассчитывавших таким способом избавить себя от необходимости давать Клычу денежку на жизнь. Сейчас он не мог рассчитывать ни на кого; и тем не менее, ему необходим был союзник — сильный, надёжный союзник, способный инициативно, но беспрекословно выполнять все распоряжения и замыслы Клыча. В проекте таких, разумеется, не держали. Вся надежда оставалась на «Лямбду-300» и на рушившийся с каждым новым днём замысел договориться с автоматами, разрешив разом их мелкие ссоры.
      Так прошли сентябрь и октябрь; вновь лёг снег, замела позёмка. Нкосинати пару раз недвусмысленно приглашала Клыча встретиться где-нибудь за пределами работы, но Игнат Андреевич органически не мог преодолеть в себе брезгливость к африканкам; к тому же, он не без оснований полагал, что такая встреча потребует от него что-нибудь оплатить, а позволить себе тратить деньги он никак не мог. По той же примерно причине он не встречался с другими женщинами. Все его отношения вне работы ограничивались тем, что он с помощью вовремя и умело пущенных разговоров поссорил Райниса с Ларисой, причём ещё до того, как они успели в этот раз с ним познакомиться. Это спасло его от неприятных вопросов коллег, так как, с их точки зрения, любая личная заинтересованность Клыча в отношениях этой парочки очевиднейшим образом исключалась. Во всяком случае, удар достиг цели, и Лариса с Райнисом в этот раз более не омрачали своим совместным присутствием панорамы административного корпуса, открывавшиеся хмурому взору вечно беспокойного Игната Андреевича.
      В середине ноября Томас де Паленсия вызвал Клыча к себе в кабинет. Был он хмур и строг, взгляда не поднимал, и Клыч с ходу смекнул: нехорошо дело!
      — Игнат Андреевич,— сказал Торквемада,— я вызвал вас, чтобы поговорить о вашем испытательном сроке. Мы вынуждены уволить вас, так как вы не прошли ваш испытательный период…
      — А на этот-то раз что не так?! — взорвался Клыч. — Я вкалываю как проклятый, сижу на работе допоздна, получаю, понимаете ли, премии за каждый божий день прожитый! И вдруг — на тебе, опять «не подходите»!
      — В каком смысле «опять»? — удивился Торквемада, подняв-таки глаза на Игната Андреевича.
      Клыч понял свою ошибку и стушевался.
      — В том смысле, что это не первый раз, когда я пытаюсь устроиться на работу. Сперва всё в порядке, и мне ничего никто не говорит, а потом — на тебе, убирайся на улицу!
      Томас тяжело вздохнул.
      — Нет, Игнат Андреевич, на улицу вас никто не выгонит. Вы неплохой работник, и ваши коллеги говорят, что у вас есть шансы сбросить эту вашу броню цинизма и детской безответственности, стать нормальным членом коллектива. Речь о другом. Как работник склада, вы не очень интересны, вам не хватает внимательности, придирчивости к себе. Да и с техникой вы не в ладах. Поэтому там вас использовать смысла нет. Мы вас увольняем оттуда, но, если вы хотите, доктор Нкосинати Селе приглашает вас в наш вычислительный центр на должность лаборанта-исследователя.
      У Клыча отлегло от сердца. Дрессированная самка макаки не подвела его и на этот раз!
      — Да, не скрою,— ответил он,— в вычислительном центре мне гораздо уютнее, чем на одном складе с потными бесцеремонными мужиками. Ухватят ещё, того и гляди, за мягкое!
      — Ну, не такая вы красотка из Андалусии, чтобы мужики со склада вас прямо за мягкое хватали,— укоризненно заметил Томас. — Впрочем, я понимаю, что вам будет приятнее, если вас будет хватать за мягкое доктор Селе. Ну что ж, раз мы поняли друг друга, то до конца недели вы дорабатываете на складе, а потом, с понедельника, выходите в вычислительный центр. К сожалению, ваш трёхмесячный испытательный срок начнётся на этом месте заново.
      — Да что же такое! — воскликнул Клыч.
      — Ничего не попишешь: порядок таков! И потом, должны же мы с вами убедиться, что новая работа вам и по плечу, и по душе. Впрочем,— прибавил начальник отдела кадров,— ваша будущая руководительница совершенно уверена, что вы справитесь со своими новыми обязанностями. Так что от всей души желаю вам удачи!
      — Постойте! — воскликнул вдруг Игнат Андреевич. — А жалование?!
      — Стандартная ставка лаборанта. Сто тридцать тысяч, плюс небольшие премиальные.
      — Сто тридцать тысяч? — возопил Клыч. — Да я на складе в прошлом месяце почти двести поднял на премиях! А жить рабочему человеку на что прикажете?!
      Томас де Паленсия развёл руками.
      — Ничем не могу помочь. Бюджет! Но что вы переживаете? — прибавил он. — Комната, питание, медицина, спорт и компенсации — всё остаётся за вами. А потом, быть может, мы вас будем поднимать по инженерной линии. Там ставки уже повыше, младший инженер-программист — сразу сто семьдесят пять. Главное, работайте, и всё приложится.
      — Деньги от работы вашей пока только убывают,— проворчал Клыч, убираясь вон из кабинета Томаса.
Как бы то ни было, но, проиграв в деньгах, Игнат Андреевич явно выигрывал в свободе своих манёвров. Теперь он вновь работал в административном корпусе, вновь мог в рабочее время свободно беседовать с «Лямбдой-300» и имел полное право часами бесцельно шарить по сети, нарываясь на скандалы с её пользователями; он позиционировал это занятие как «оттачивание логического мастерства спора». Помня о прошлой ошибке, Клыч не попытался сделаться для Лямбды величайшим авторитетом; вместо этого он обставлял свои суждения рамками цитат из уважаемых классиков, людей с именами. Часто цитаты эти были поддельными, и, когда честный Лямбда не мог обнаружить их в базах знаний, Клыч вдохновенно врал ему, рассказывая выдуманные истории происхождения каждой фразы, приведённой им в споре.
      В конце ноября, после аванса, наметилось на горизонте страшное разорение: с Клыча коллеги захотели получить пять тысяч рублей на новогодние торжества. Как ни отнекивался Клыч, как ни ссылался на несуществующие семейные обстоятельства, стало ясно: платить придётся. Игнат Андреевич воспользовался тогда уже известным ему методом; он взял ссуду в кассе взаимопомощи, пять тысяч из неё отдал организаторам праздника, а ещё семьдесят три положил себе на счёт, рассчитывая снять в конце января текущие проценты и покрыть за их счёт пресловутые пять тысяч расходов. Это походило на языческий обет, подобный зарокам фельдкурата Каца² не пить больше спиртного, но в глубине души Клыч отчётливо понимал, что исполнять свои обеты и клятвы он уж точно никому и ничем не обязан.
      Игнат Андреевич обдумывал уже следующую денежную комбинацию, когда вдруг в коридорах административного корпуса на него напал Рей.
      — Ну что, закрепился в лаборантах?
      — Нет, ещё испытывают. А что такое?
      — Перед Новым Годом директор дал приказание навести порядок в кадрах. Он будет со всеми лично говорить. Хочет проверить сотрудников на лояльность.
      — А что, к нему уже надо лично проявлять лояльность?
      — Да не столько к нему… — Рей слегка замялся. — Понимаешь, директор считает, что мы здесь честно делаем только одно дело: энергетический источник из кью-пространства. А на самом деле, как ты наверняка заметил, мы очень много что исследуем. Причём это для проекта совершенно необходимо; вот не будем знать, как это работает в нашем случае — и амба нам всем! А директора такие вещи не волнуют совершенно, ему главное, чтобы всё было спокойно, чтобы он мог продолжать отчитываться чинушам из КАРИББАВЭЛ и класть себе в карман реальные миллиарды, не забывая делиться с серьёзными дядями.
      — Миллиарды? — Эта цифра шокировала Игната Андреевича. — Бек-Таргиев у нас ворует миллиардами?!
      — При чём тут Бек-Таргиев? — искренне удивился Рей. — Создатель наш вообще не в администрации, он главный инженер строительства, и всё. Ему платят такие же гроши, как нам всем, а гоняют в хвост и в гриву, даже секретаршу не дают. А директор у нас — о-о, это господин ответственный. Или госпожа. Тут никогда не понятно. Они меняются со второй космической скоростью: наворовал, сошёл с орбиты, и летишь по параболе прямо в Куршевель³. Мы сами ещё не знаем, кто у нас будет директором на момент инспекции, но,— прибавил Рей, накрыв узкой горячей ладонью руку Клыча,— зато известно точно, что какая-то сволочь капнула в профильные комитеты КАРИББАВЭЛ, что Бек-Таргиев и Торквемада пригрели тут большое количество политически неблагонадёжных элементов. Кстати, я тебе скажу ещё на ушко, что это полная правда,— прибавил Рей и негромко захохотал, прикрыв свои длинные глаза прищуренными веками.
      — А учитывая, что ты у нас как раз такой элемент,— заметил Рей, отсмеявшись,— я бы тебе посоветовал сейчас быть очень тихим и не отсвечивать. Иначе можешь в два счёта вылететь с работы, да ещё и со скверными отметками в личном деле. Не надо так делать.
      — Да я и не пытаюсь отсвечивать,— возразил Клыч. — Сижу себе, работаю.
      — А кто из женского туалета бумагу всё время ворует? — гоготнул Рей. — Зачем она тебе в таком количестве? В мужском не хватало?
      — А кто за мной подсматривает в женском туалете, что я там делаю? — парировал Клыч.
      — А, собственно, что ты там вообще делаешь? У тебя в административном корпусе толчков двенадцать штук, приспичит — за неделю все не обгадишь, а ты к нам в женский шляешься. Освежитель воздуха стащил зачем-то. Уборщицы уже заколебались после тебя новые средства гигиены по толчкам разносить. Думаешь, приедет эта проверка, тут никто на тебя не капнет? Хорошо, у нас на складе товарищи проверенные, покроют тебя, а если в вычислительном отделе кого-нибудь твоё поведение достало? Ну, и начнётся волокита: предъявите диплом, предъявите сертификаты, покажите санитарную книжку там, или что нынче научным сотрудникам положено. Оно тебе надо?
      Игнат Андреевич запаниковал.
      — Что же мне делать-то теперь?
      — Не мандражируй, прорвёмся! — Рей хлопнул его по плечу. — Мы с ребятами накатали на тебя уже такую характеристику, что там пальчики оближешь. Инициативный, способный, с товарищами по работе поддерживает ровные отношения, отличный спортсмен, беспощаден к врагам вселенной, и так далее. Торквемада уже подшил это к твоему личному делу. Да и Нкосинати за тебя заступается. Так что, главное, в скандал не влезь ни в какой, а там всё будет как надо. Никто же тебя особенно рассматривать не будет, ты тут не из главных, так что проскочишь. Ну, а бумагу воровать бросай. Смешно же! Куда ты её вообще деваешь, в таких объёмах?
      — Я моделизмом заниматься пытался, из папье-маше,— рефлекторно соврал Клыч, как врал обычно «Лямбде-300».
      — Врёшь,— ответил Рей равнодушно. — Некогда тебе танчики клеить, ты деньги любишь, у тебя на хобби ни времени, ни средств нет. Ну ладно, что я к тебе в душу без мыла полезу! Нужна тебе бумажка, так купи, а там — хоть задницу ей подтирай, мне какое дело! Но если директор по твоему поводу будет скандалить, то имей всё же в виду: что мы могли, то мы сделали, а ресурсы у нас не бесконечные.
      — Мало же вы можете,— упрекнул Клыч.
      — Ну, мы не готовились. Это же надо было догадаться, что какая-то гнида будет у нас где-то тут сидеть на всём готовеньком, жрать в три глотки и при этом упорно слать наверх доносы по разным комиссиям, мол, здесь что-то не то творится. Полгода проработали, и не было такого, а с осени вдруг — раз! — и понеслась моча по трубам. Как прыщ прорвало! Кому, скажи на милость, помешали наши сотрудники, раз их обвиняют теперь чуть ли не в том, что они инопланетяне какие-то?
      — По-моему, здесь они явные инопланетяне,— заметил Игнат Андреевич. — В общем-то, любому ослу понятно, что открывать в стене двери в космос и хватать планеты бронзовыми щипцами нормальному землянину немного не под силу. Так что без инопланетян у нас тут точно не обходится.
      — Ну, может и есть инопланетян полтора-два десятка,— равнодушно пожал плечами Рей,— но не весь же проект, в самом деле. Ты вот не инопланетянин. И Нкосинати тоже. И Торквемада — наш продукт, местный. Я вообще дважды землянин, это тоже уметь надо. А кто у нас из других миров, я и не припомню с ходу. Беллона Сейтер, кажется, не местная, но ты её не знаешь, она в Новосибирске на площадке «Щ» торчит безвылазно. И Ронго ещё не местный. Такой, знаешь, вождь краснорожих, из отдела промдизайна энергетических установок. Но ты с ним тоже вряд ли говорил, он по-русски двадцать пять слов знает.
      — А «дважды землянин» — это как? — моргая глазами, спросил Клыч.
      Рей рассмеялся.
      — Так я второй раз живу,— ответил он. — В первый раз, прикинь, я был девчонкой. Меня звали Габриэла, а прозвища — «Огонёк» или «Джинджер». Тоже рыжий был, ну, или была, неважно. А родился я в тот раз в Эдинбурге. Представляешь прикол? — Рей продолжил тихо посмеиваться, но потом вдруг резко замолк. — И не повезло мне, знаешь ли, так, как мало кому не везёт, хоть про это и любят книги писать в наше время. Батя мой на меня залип, тискать начал. Ну, и дотискался однажды. Меня на аборт в пятнадцать лет, папашу в тюрьму, мать меня во всём обвинила. Я уехал в Лондон, поступил там в технологический колледж на полиграфиста, потом по техдизайну специализироваться начал. И тут — гром, молния, революция в родной Англии! Представляешь: Британская Народная Республика! — Рей опять заулыбался. — И смех, и грех, короче. А у меня вдруг открылась лейкемия. Ну, мне терять нечего; как услышал, что начали какие-то странные технологии появляться, пришёл туда и говорю: вот я вся такая-растакая, берите меня на опыты.
      — Какие странные технологии?
      — Да вот, вроде здешних. Автоматы контролировать, прямо целыми сферами. С пространством фокусы кое-какие. А главное, с материальными формами. Перебирали, понимаешь, реальность прямо на месте. Тут, конечно, революция случится, потому что на глазах способ производства меняется, а наши старые денежные мешки, которые давно уже с лондонскими пэрами перемешались до кровосмешения, всё считали по привычке, что весь мир им принадлежать должен. Ну, в принципе, старый порядок сам рухнул, как оно обычно и бывает, а вот новый строить — тут уже и пот, и кровь полились рекой. Да что я тебе объясняю! Ты вроде как сам революционер же.
      — Да, я старый боец за дело революции,— с достоинством сказал Игнат Андреевич.
      — Ну вот. В общем, начали мы всё заново строить, и тут у меня не задалось. Я-то умел тогда в одиночку хоть целый комбинат на автоматах поднять. Перестроили меня знатно, никакой лейкемии в помине нет, по утрам, бывало, всё могу, всё хочу, работа спорится — только в путь. И тут как раз мне берут и предъявляют: ты, мол, у нас не совсем человек теперь, вот твоё дело будет работать, а мы люди простые, у нас потребности понятные, человеческие. Мы пиво пить, а ты работать. Мы на реку Уэй, на пескаря рыбачить, благо что рыбалку обратно разрешили, а ты опять-таки работать. Мы женихаться-обжиматься, а ты, родная, попаши-ка ещё! И приставили ко мне контролёров, чтобы не халявил. Это их какая-то контора причём научила так со мной обращаться, Институт Исторических Технологий называется, если мне не изменяет память…
      — Слышал про такую! — заметил Клыч, изумлённо приподняв брови кверху.
      — Не врёшь? Откуда слышал? — изумился Рей.
      — Наших товарищей они тут тоже окучивали.
      — О! Надеюсь, их послали по адресу? Болтуны первостатейные, и пользы от них ноль!
      — Ну почему же «болтуны»? — возразил Игнат Андреевич, с тоской вспомнив, что именно тётка-эмиссарша из этого Института в своё время объясняла ему, как правильно быть «бескомпромиссным ангелом революции, сотканным из света, крови и стали». — Иногда они всё правильно говорят.
      — Говорят-то, может, и правильно, а на деле только народ развращают. — Рей махнул рукой. — Сбили они наших рабочих с панталыку, началось у нас обратно классовое разделение: вот, понимаешь, «настоящий человек», у него есть «потребности», даже «инстинкты» есть, понимаешь ли. А вот у нас «специалист», этому ничего не надо, кроме работы и самопожертвования во благо «настоящих». Ну, и среди «настоящих» тоже не всё однозначно, там у кого-то «животные первичные инстинкты», а у кого-то уже «инстинкты власти» намечаются. Ну, конечно, началась новая война, а с такими технологиями — сам понимаешь… — И Рей снова сделал рукой отрицающий жест. — Кончились у нас и Солнце, и Луна, да и самих всех чуть твари Извне не порвали. Хорошо, мы, «специалисты», всё-таки успели сплотиться, но Солнечную систему поубивали до полного «мяу».
      — А что потом? — спросил заинтересованный Клыч.
      — А что потом? Суп с котом. — Рей вздохнул. — Пришлось людям расселяться среди звёзд. Меня партийный комитет направил на одну такую колонию, помогать. Звезда там была хорошая, ну, или был, так по-русски не скажешь. Звали его Ирии, мировой мужик, и жена у него была отличная, здорово нам оба помогли обустроиться. Только у Ирии болячка была космическая, что-то вроде диабета, железа в ядре очень уж много откладывалось. В общем, построили мы там себе планету, зажили как-то по-человечески, от тварей внешних нам бывшая эскадра гранд-адмирала Симберга отбиться помогла, будь он здоров везде и всюду. Пожили-пожили, я производством занимаюсь, вдруг слышу: снова-здорово, опять я не человек и потребностей не имею, а так, вроде парового котла с манометром, пыхти себе да пыхти. А на поверхности планеты — рай земной, тётки туберозы выращивают, а мужики репу. Вискарь гонят! Золотой век, словом, а если что от машин понадобится, так вон, Джинджер сбегает, за ней не заржавеет. И не устаёт она никогда, и может что угодно. Я говорю: это что вы опять за паскудство развели, что на всю планету я чуть ли не одна-единственная на всех пашу, а вы опять по деляночкам разбежались? Снова лордов себе на шею хотите? А они мне: таковы инстинкты, такова человеческая природа, а ты паши, милочка, паши, мы же знаем, что ты с детства шлюха порочная, собственного отца совратившая, вот такие вы, городские, все и есть, и ваша задача — настоящих людей обихаживать. Как известно, нужды многих перевешивают нужды меньшинства⁴. Вот ты, специалистка Габриэла, у нас это меньшинство и есть.
      — И как дальше было?
      — Я по наивности своей судиться попробовал. Обратился к опыту революции, говорю: что, получается, здесь тоже повторим, что на Земле было? Так меня сами же потомки этих революционеров и осудили: не хочешь ты, говорят, Джинджер, по доброй воле пожертвовать себя на общественный алтарь, так мы тебя сами тогда пожертвуем. Тут, кстати, этот Институт тоже постарался: прислали на суд якобы наблюдателей, а получилось, что прокурора с его прокурорышами. В общем, осудили меня на каторгу за мятеж против судьбы. Так и сказали, представляешь: против судьбы! — Рей снова рассмеялся, но уже довольно горько. — На этом месте Ирии с женой сказали всем этим настоящим людям: раз вы такие настоящие, то убирайтесь отсюда, из моей системы, вон, я вашу планету шатать хотел с такими подходами, я вам больше тут светить не собираюсь. Они давай ему угрожать, но тут прилетели в очередной раз остатки эскадры Симберга, и очень злой командор Птах популярно объяснил совету колонии, что будет, если колонисты не упакуют чемоданы в двадцать четыре местных часа. А я взял и ушёл от этой компании в космос. Думал, найду себе планетку, перестрою её, сделаю что-нибудь… Ага, как же! Без общества как жить, анахоретом по галактикам скитаться? И взяла меня такая тоска: так, говорю, и так, уйду к тварям извне, они и то более человечными смотрятся, чем эти настоящие люди. Вот тут меня Создатель и нашёл. Хочешь, говорит, прожить ещё одну жизнь, с других сторон на людей посмотреть? А если не понравится, я, говорит, сам тебя за руку во внешнюю тьму выведу, значит, такова твоя природа — сделать мир на той стороне лучше и честнее, чем сейчас. Вот так я тут и родился,— прибавил Рей,— а ведь правда, в этой версии Земли всё как-то по-другому. Не успели ещё испакоститься, что ли? Или Институт этот людям ещё дерьма в уши не накидал? Тут у меня и друзья есть, и девочки бывают хорошие, и работа замечательная. Одна только проблема: недосмотрел случайно, взял и родился мужиком. Но мне норм, если что, я не особенно с этого страдаю.
      К концу тирады Рея Клыч уже озирался вокруг диким взглядом, прикидывая для себя возможные маршруты бегства из этого бедлама.
      —Так что,— закончил Рей,— я дважды землянин. А инопланетян, говорю тебе, здесь разве только несколько штук обретается. Не знаю, кстати, воплощались ли в проекте звёзды, но если и да, то не на наших площадках. У Бек-Таргиева любой проект — это здание со многими комнатами, все их, пожалуй, и за девять жизней не осмотришь. Вот какие тут дела творятся! Так что,— ободряюще закончил он,— ты не особенно мандражь перед проверкой-то! Здесь будут такие финтифлюхи, что тебя на этом фоне даже не заметят. Ну всё, бывай, я побежал на склад, там полтора миллиончика новых автоматов контроля на подходе. Пока!
      Рей убежал вприпрыжку к себе через подвал, а Клыч остался стоять на месте, чувствуя, как внутри его переливаются уже целые океаны безмолвного, чёрного, ядовитого огня. Либо он, Игнат Андреевич Клыч, всё же стал невинной жертвой какой-то колоссальной и очень дорогостоящей мистификации, но тогда это никак не объясняло путешествия во времени и кое-какие другие чудеса. Либо же он, называвший себя «Змеем Горынычем», он, привыкший чувствовать себя всегда одновременно и центром Вселенной, и острым клинком, легко разрезающим эту Вселенную силой своего разума, и в самом деле — он по-прежнему никак не мог поверить в это! — в очередной раз столкнулся с могучей силой, превосходящей все рамки человеческого разумения. В своей слепой самонадеянности он бросил этой силе прямой вызов, и теперь он не сможет остановиться, пока не повергнет её, эту силу, во прах.
      Или сам не будет раздавлен ею, что во много раз более вероятно.

Примечания:

---

¹ Мовил — одноколёсное самодвижущееся транспортное средство повышенной проходимости.

² Фельдкурат Отто Кац — персонаж романа Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», запойный пьяница, вечно не вылезавший из долгов.

³ Куршевель — элитный горный курорт в Европе.

⁴ Английская пословица.

Оставить комментарий

Популярные посты: