"РОМАН С ОДНИМ ГОРОДОМ" (2)

evrica-taurica — 08.09.2025

3 «Роддомовскую бирку сменив на псевдоним»

«Итак, она звалась Татьяна…»
А в чувашской её фамилии слышится то «аллилуйя», то «люблю». И почему-то Татьяне Алюновой всё время хотелось придумывать себе псевдонимы. Невозможность существования без маски? Неудержимая потребность аlter ego?
«Не приближайтесь к ней! Не спрашивайте. Даже если и показалась она вам неземной, как стюардесса. Не верьте ей – она ежедневно заново сочиняет автобиографию. И лучше не проверяйте наощупь качество загара – это всего лишь копоть сгоревших стихов и подъездных лампочек»
В романе она именует себя то Лиманова, то Ильинова, а то Энн Икс (N.X.)
Или: «почему-то я назвалась Сашей»
Откуда-то берутся и Анечка, и Галя, и Девушка в голубых колготках…
В одном из своих стихотворений ТА расписывается: «Манон, Мария, Майя, шансонетка»
Мания псевдонимии!



Но главный из двойников Татьяны Алюновой – поэтесса Ева Цвета. Неожиданное сближение с Мариной Цветаевой, пояснение которому читайте в следующей главе.
Друзья тоже все зашифрованы.
Принц Чарли, 23х-летний красавец с фигурой микельанджеловского Давида,



арт-директор Тараканов, приятели Звёздный Странник, Аюри-Сан и Сарана де Бержерак, активистка Ника Норова и любящая потрындеть Трататорова, подруги не-разлей-вода Девика и Дейла.
Богемная тусовка Судака девяностых напоминает коктебельских «обормотов» из окололитературного сообщества – тех, кто в десятые, а затем и в двадцатые годы прошлого века примыкал к дружескому кругу Волошина. Встречались и среди них гении и фрики, капризные красавицы и «синие чулки».
Алюнова вставляет в роман стихотворное пояснение:

Мы все встречались по закону кармы,
Опять влюбляясь в речевой пейзаж,
И улетая искрами пожара,
Который разжигал для нас не наш…

Заметим: пейзаж – не речной, не морской - что, казалось, больше пристало судакской поэтессе - но РЕЧЕВОЙ. Фонтанирование шутками, интеллектуальными прибаутками, неологизмами и дружескими подколами. И подобралась компания по принципу людей-творцов языка, чей «язык без костей» выдаёт перлы: «артаритмия», «смехофазотрон», «интертрепация», «пыле SOS», «престиждижитатор»
«Кто тебя стресснул? – А тебя что расТРОило?»; «Что у тебя болит? – Анахата», «Сократкость – мать карликов»
«Моро*еное в «Сне*инке» подоро*ало»



Словесным пинг-понгом с удовольствием занимаются и наша героиня, и её многочисленные друзья и поклонники. А дружить Татьяна умела. О ней вспоминают разные мемуаристы, и все – как о необыкновенно добром человеке. И сама Алюнова была влюбчива, с 16 лет полагавшая, что «влюблённость – единственный способ постижения индивидов».
Но теперь, к 32-годам, Алюнова-Ильинова-Лиманова увлечена эзотерикой и практикует трансцендентальную медитацию – в компании интеллектуальных молодых людей, выпустивших на волю своего «внутреннего ребёнка»
Их задиристая подростковая строптивость – в неуёмном желании противоречить «взрослым», сотворяя афоризмы за подписями анти-Лермонтов, анти-Энгельс («Жизнь есть форма существования духа посредством белковых тел»), анти-Экзюпери («Единственная роскошь – это роскошь человеческого одиночества»)
- Уж не их ли потомки придумали анти-кафе?)
Несмотря на отсутствие зелёных банкнот и марш Мендельсона в пустом желудке, у них есть молодость, талант и красота.
Впрочем, важен возраст не паспортный, а ментальный. Вот некий Вадя, «за 50 – и «до шестнадцати», несомненно, наделённый поэтической жилкой.

А хочешь бал, сейчас на корабле?
Чтоб он сверкал сиянием Рабле,
и плыли мы под парусами в штиле…
Ведь мы – не мы: мы – те, кем были.



Такие телеграммы посылал Татьяне сей господин, способный на широкий жест, - любвеобильный выпивоха вполне раблезианского масштаба. (До Земфиры ещё несколько лет, и её «Хочешь в море с парусами, Хочешь музык новых самых?» - не единственная перекличка со стихотворными строчками Алюновой и её приятелей)
А последние слова телеграммы Ведь мы – не мы: мы – те, кем были – тот самый код, условный пароль для посвящённых, мистическое знание о предыдущих жизнях.
Непростые они, «судакские обормоты»
Есть удивительная фотография, рассматривая которую, словно приближаешься к разгадке тайны.



Поэтесса среди ординарцев.
Некий индийской внешности черноволосый крепыш (не он ли Сарана де Бержерак?), дамочка с клатчем в руках и с лицом заведующей райклубом, смазливый парень пижонского вида…
И в центре – приковывающая взгляд особой русалочьей манкостью, иномирная ОНА
Почему-то звуковой дорожкой к этой фотографии мне звучат строчки её странного стихотворения
«Я макияж с фотографии Свифта» - из тех вещих, по словам Ирины Корсунской, «психокосмических озарений», в которых реверберирует чутко схваченный отзвук далёких эпох.
И впрямь, холодком веет при мысли о том, что Татьяна помнит свои предыдущие воплощения – как героиня пьесы «Средство Макропулоса», что являлась в облике Эмилии Марти, Элины Макропулос, Элен Мак-Грегор…
Представляю, как Макс Волошин поклонялся бы этой новой ТАиАХ!
Такой инакостью облика, выпадающего из «рыночного стандарта» женской красоты, она поражала окружающих. Ввела новый дресс-код, подхваченный модницами Ривьеры: мини-платье – тельняшка и широкополая шляпа.
Одна из поклонниц Татьяны оставила выразительный портрет поэтессы:
«Таня поразила меня своим библейским обликом: бронзовое лицо, огромные глаза («глаза египетских цариц» - кажется, у Брюсова), дымчатое облако струящихся волос. Одета она была изящно, но с неким небрежным артистизмом, взгляд улыбчивый, но отстранённый. Она казалась экзотической птицей – как та блоковская «пылинка дальних стран», залетевшая в скромный городок. Она возвращала нам роскошный, загадочный, бесконечный мир, роковую красоту навсегда уходящего мига».



Это подтверждают и забавные реплики в романе:
«Если будешь папку слушать, у тебя такая жена будет», - кивая на Татьяну, воспитывает мужик сына.
О том же и директор-винодел: «Нет, вы что, хотите, чтобы я в вас влюбился, что ли? У вас такое лицо, когда вы читаете стихи!»
«Иди принеси портвейна - тебе без очереди дадут», - посылает подчинённую начальник. Ну да, красавицам без очереди)
А красавица, по её словам, всё пыталась «избавиться от комплекса Пенелопы» - вот ещё один из её двойников.
И в «Конспекте двухнедельного бреда» читаем удивительное полушутливое признание:
«Я не ватная рыба. Я семь деревянных матрёшек. Одна – большая, самоуверенная, с ясными глазами, другая – ленивая и безвредная. Третья – черноглазая, ехидная, вздорная, сплетница и самозванка. Четвёртая – куртизанка, у неё – почти по Бальзаку – полные коробки безделушек и ни гроша за душой. Пятая – просто ворона. Шестая – зачем-то пишет прекрасные стихи, а седьмая такая маленькая, что просто непонятно - зачем она. Притом – оранжевая…Они деревянные и громко стучат друг о дружку»
А в памяти почитателей Татьяна Алюнова осталась Чайкой.
(«Вам реверанс, почтенный АПЧ, вам – поцелуй, о несравненный Ричард!»)
И за все свои исторические и волшебные ипостаси поэтесса несла ответственность:

Я проблемы свои раскрашу
Черноморским ультрамарином
И теперь мне почти не страшно
Сделать подпись внизу картины:

Т. А.

*

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив