Роман Максима Замшева «Концертмейстер» и связанная с ним реальная история. Ч4

uborshizzza — 08.04.2020 Теги: Прохоров
Начало
https://uborshizzza.livejournal.com/5291573.html
https://uborshizzza.livejournal.com/5291839.html
https://uborshizzza.livejournal.com/5292398.html

Вера Прохорова - дочь последнего владельца Трехгорной мануфактуры Ивана Прохорова. Ее мать была дочерью Московского городского головы Николая Ивановича Гучкова и племянницей лидера партии октябристов, председателя III Госдумы Александра Ивановича Гучкова. Двоюродная сестра (дочь непримиримого борца с СССР Александра Гучкова) Вера Трейл была советской разведчицей.
Двоюродная сестра, Милица Генриховна, - дочь пианиста Нейгауза. Друг детства и юности - Святослав Рихтер.
В августе 1951 года Прохорова была арестована и осуждена на 10 лет по 58-й статье «за измену Родине». Прохорова провела шесть лет в ГУЛАГе, работала на лесопилке в Красноярском крае. В 1956-м освобождена и реабилитирована по ходатайству многих известных людей, в том числе Святослава Рихтера, с которым Вера Ивановна дружила более 60 лет (одно время он жил в их семье). Долгие годы являлась преподавателем Московского института иностранных языков имени Мориса Тереза.

Вера Прохорова считала, что ее посадил Локшин на основании того, что ей вменяли разговоры, которые они вели вдвоем.

«Я попала в лагерь за свое происхождение.
Мой дед был промышленник, и это стало обоснованием моего преступления.
Но моей собственной ошибкой стало то, что в возрасте 15-16 лет я оказалась под вдохновением идеалов коммунизма, человеческого равенства и братства, несмотря на то, что многие из моих родственников были арестованы.
В то время я думала: «Это ошибка, ошибка».
Власти, конечно, обратили на меня внимание, но вопрос был отложен вплоть до конца сороковых годов, когда Сталин стал преследовать евреев.
Я была знакома с одним композитором евреем, которого арестовали.
Он не был выдающимся человеком, он был трусом, и скомпрометировал себя, критикуя советскую музыку.
Его вызвали власти и спросили:
«Почему вы, композитор, говорите такое о советских композиторах?
Мы знаем, что у вас есть друзья в музыкальном кружке, куда входят Есенин-Вольпин, сын поэта Есенина… Вера Прохорова, из такой неблагонадежной семьи…
Может, она тоже что-нибудь такое говорила»?
Он сказал: «Я не знаю».
«Ну, если вы не знаете, то вам придется отправиться в Сибирь».
Он был напуган до безумия и написал «признание», где описал разговоры, которых никогда не было.
Сейчас молодые люди не понимают, что для человека означает все потерять, когда тебя отправляют в сибирский лагерь на всю жизнь.
Они восклицают: «О, презренные трусы!», но я бы так не сказала.
Эти люди были настолько морально сломлены, что уже не могли сопротивляться.
Я думаю, потом они раскаялись, но гораздо ужасней были не люди, а машина советского общества, сокрушающая все на своем пути
Представьте себе человека, ставшего подозреваемым, потому что его отец или дед священник.
– «Ваш дед был священником, а вы учитель…мы наверняка знаем, что вы относитесь к нам без уважения».
– «Почему же?»
– «Тогда докажите обратное. Мы знаем, что ваш сосед…» (Этот сосед мог быть даже большевиком, но недостаточно благонадежным).
– «Я ничего не знаю».
– «Не знаете? Сейчас посмотрим… Нам известно, что вы находились в одной компании, когда он сказал…».
– «Я этого не слышал…»
– «Но другие люди говорят, что вы это слышали и ничего не возразили.
Если вы не поможете нам, если вы нам не расскажете про остальных, вы отправитесь в лагеря».


В другой раз она вспоминала, что Шуру страшно занимала философия предательства. Он много говорил о злодействе у Шекспира, проводил аналогии между Яго и КГБ. В своей ненависти к режиму он был чудовищно откровенен, настолько, что вызывал ужас. Шура был необычайно умен и выразителен в своей ненависти. Хотя оставлял впечатление смертельно запуганного человека. Видимо, органы сильно поработали с ним. С его болезнью тюрьма для него была бы равносильна смерти. Своих-то причин сажать Веру у Шуры не было.
Локшин и Прохорова не были особенно близки. К ней в дом он попал через пианиста Анатолия Ведерникова и произвел на всех сильное впечатление своей незаурядностью. Только Рихтер сказал: «Зачем этот человек бывает у тебя? Он дурной человек, он тебя посадит». На допросах Локшин не присутствовал, зато ей устроили очную ставку с его сестрой и матерью (с которыми она была едва знакома), а также с «Мишкой» Мееровичем. «Грязный тип, сквернослов и похабник, я отказала ему от дома и просила Шуру никогда его не приводить».

Когда Локшин умер, его сын А.А. Локшин, занялся реабилитацией честного имени своего отца, пострадавшего от наветов Есенина-Вольпина и Прохоровой.
На эту тему он написал несколько книг, ряд статей, дал много интервью. В итоге ему удалось убедить общественность, что отца оклеветали.
Вот что он пишет:
«По моему мнению, виновником арестов был вовсе не стукач, а влиятельный сотрудник органов, которому было разрешено провести спецоперацию довольно широкого масштаба.
Цель спецоперации – спасение собственной репутации этого сотрудника, а дискредитация моего отца – всего лишь средство».


Как звали этого влиятельного сотрудника органов, А.А. Лапшин не знает. Допустим. Но в чем был смысл операции? Зачем нужно было сажать именно Веру Прохорову и Есенина-Вольпина, которых, к тому же, ничего не связывает, кроме того, что они впоследствии называли имя одного и того же стукача? Да и сажали их в разное время – это тоже был адский замысел?

Зачем было дискредитировать Локшина? Кто он такой был, в конце концов, чтобы ради него разыгрывать такие сложные схемы? В романе «Концертмейстер» сказано, что это было сделано ради сокрытия имени подлинного стукача.

Но, извините, и Прохорова, и Есенин-Вольпин не вели тех разговоров, что им вменяли, более ни с кем.

Как же сын оправдывает отца? Очень просто: льет грязь на всех причастных к этой истории – старый, испытанный метод.


«Свято¬слав Рихтер, «предвидевший» арест Прохоровой. Утверждать как факт, что Рихтер был тесно связан с «органами», я не могу. Но думать так мне никто не запретит – особенно после всего, что автоматически выясняется после сопоставления его дневников с мемуарами Прохоровой. Есть такое понятие «субъективная вероятность». Вот, по моему субъективному ощущению, вероятность того, что Рихтер – агент влияния Лубянки, равна 99%».

«В своих мемуарах (книге и статьях) Прохорова пишет, что следствие у неё «было лёгким», по её «делу» больше никого не посадили», и ещё в одном из интервью говорит о том, что после прибытия в лагерь её почти сразу же освободили от физической работы. Совершенно аналогичная ситуация с Александром Есениным-Вольпиным. Имеется свидетельство самого Вольпина о том, что в Ленинградской тюремной психиатрической больнице (прославившейся совершенно невыносимыми, бесчеловечными условиями содержания узников) у него была «совсем нормальная, приличная жизнь». Создать такие особые условия для арестантов мог только сотрудник «органов», пользующийся очень значительным и притом неформальным влиянием на Лубянке. С другой стороны, вспомним рассказ Веры Прохоровой о том, что на очную ставку с ней вызывали только родственников и друзей Локшина. Это стандартный приём, используемый для компрометации, о чём в своё время писала «Новая газета».

Да на курорте они были. Ясное дело, что сами – стукачи. Тем более, что у Прохоровой, как не раз поминает Локшин-юниор, в родне то капиталисты, то советские разведчики, то антисоветские деятели – по любому ее должны были или посадить еще в пеленках, или она должна была стучать. А иначе как ей разрешили получить высшее образование?


«Она происходит из семьи фабрикантов Прохоровых, основателей знаменитой Трёхгорной мануфактуры в Москве. Почти вся эта достойная семья была уничтожена коммунистами, и только Веру Прохорову пощадили, оставили в живых. Можно легко себе представить, что её должны были склонять к сотрудничеству с органами, угрожая сделать с ней то же самое, что и с остальными членами её семьи. Отсюда, возможно, и её громкие антисоветские разговоры, от которых люди пугались. Как можно объяснить тот факт, что Вере Прохоровой была предоставлена комната в Москве, освободившаяся после ареста её родственников? Вера Прохорова пишет об этом в своих воспоминаниях о Святославе Рихтере, который стал жить у неё и за которым велась открытая слежка. В этой комнате бывал также и её друг писатель Юрий Нагибин, зять наркома тяжёлой промышленности Лихачёва, впавшего в тот период в немилость. По этим двум причинам в комнате Прохоровой могли и должны были быть подслушивающие устройства, и именно там происходили некоторые из встреч Прохоровой с Александром Лазаревичем Локшиным, при которых произносились антисоветские высказывания. В итоге, Вера Прохорова была посажена и превращена в жертву, но не в жертву режима, а в жертву неугодного режиму композитора Локшина. (Если бы Локшин сам был арестован, он бы очень скоро умер в лагере со своей третью желудка и превратился бы в жертву. План органов был хитрее.)
После освобождения из лагеря Вере Прохоровой была предоставлена работа по специальности в Москве, в Институте Иностранных Языков, в то время как большинство других освобождённых жили за 101м километром без права въезда в столицу и занимались чем придётся.
Надо сказать, что мотив "благородного мщения предателю" всё ещё не исчерпывает темы. Сюда также примешиваются амбиции, зависть, и личная неприязнь. Например, Локшин был не в восторге от пианизма Рихтера и не скрывал этого. Ему, в частности, не нравился рихтеровский звук. А Рихтер, со своей стороны, якобы сказал Вере Прохоровой, по воспоминаниям Милицы Генриховны Нейгауз, что она должна быть поосторожнее с Локшиным, он может на неё донести.1) Александр Лазаревич Локшин был выдающейся, магнетической личностью (это я могу подтвердить), и многие ему завидовали. Так что фальшивка органов пала на весьма благодатную почву».

«Ещё меня поразило, что мать Веры Прохоровой служила в «органах», но сама Прохорова этого не понимала. Прохорова открыто , без тени смущения, пишет о собственной матери, что та работала с 1930 года в Интуристе (советская организация, обслуживавшая иностранцев), не зная, видимо, того, что только в 1938 году эта организация была по просьбе Берии формально выведена из состава НКВД».
Да все в органах служили, кроме папочки-Локшина. Он один – чистый и непорочный.

Есенину-Вольпину от Локшина-сына тоже досталось. Мол, ходил и всюду читал свои стихи, которые люди переписывали. Их потом за эти стихи сажали, а он только и знал, что крыл Сталина матом. С чего он себя так вел? Ясно же, что подсадная утка. К тому же Есенин-Вольпин имел в любовницах дочь изобретателя советской прослушки. Правда, его к этому времени уже то ли посадили, то ли расстреляли. Но это неважно: главное, что где дочка изобретателя, там и прослушка. Логично же? И вовсе не Локшин пересказывал секретные разговоры, а это все прослушка. И у Прохоровой стояла прослушка, чтобы слушать РИхьера (не поняла: его игру или разговоры?).

Видите, как все просто и логично?

Но раз уж все прослушивали, и стукач был не нужен, то зачем было подставлять Локшина? Стукач все же был! А как же прослушка? Ну, это нужно спрашивать у сыночка-правдоискателя.

Итак, А.А. Локшин последнее время начал называть имя исинной виновницы всего произошедшего.

«…от своих родителей я знаю, что человек, которого мой отец обвинил в работе на «органы», человек, сказавший о себе в ответ: «Я не человек, я труп», – это Надежда Ивановна Катаева-Лыткина, впоследствии (1990) основатель и директор Дома-музея Цветаевой. То, что именно она виновна в аресте Вольпина и Прохоровой, – это не факт, а мнение моих родителей (и моё тоже). То, что аресты Вольпина и Прохоровой были произведены в рамках спецоперации – это тоже не факт, а мнение (моё и моих родителей)».

То есть, ранее Локшин писал, что была женщина, которая в ответ на упреки его отца сказала: «Я не женщина, я – труп». Этим самым она признала свое предательство.


« В архиве семьи Кушнеровых – давних друзей Локшина, живущих в Баден-Бадене - сохранилось письмо Локшина от 19 сентября 1949 года, адресованное его ученице Инне Кушнеровой, где Локшин упоминает о “человеке-трупе”, который хочет восстановить отношения с ним».


Кроме того:

«В начале девяностых к нам домой приходила Любовь Григорьевна Бергер, свояченица Катаевой-Лыткиной. Вот что я знаю от своей матери. Любовь Григорьевна предложила ей:
– Давайте разоблачим Надьку! (Видимо, в начале девяностых это было ещё возможно.)
Моя мать ответила категорическим отказом:
– Ни в коем случае. Я её боюсь как огня.
Была ли моя мать тогда права? Не знаю».


Эти обвинения А.А. Локшин начал выдвигать после смерти Надежды Катаевой-Лыткиной. Но еще жив ее муж, пианист Игорь Катаев и сын, композитор Виталий Катаев (род 1956).

Вот что пишет ее муж:

«Шутливое прозвище Труп было у Нади с периода обучения в медицинском вузе, так же как, например, у меня было прозвище Князь (по опере А.П. Бородина «Князь Игорь»), что должно по этой логике, видимо, указывать на моё высокое происхождение… У Шуры, кстати, было прозвище Мефистофель.
Надя вступилась за еврейку-медсестру в период «дела врачей» в 50-е и была немедленно уволена без права работать по специальности. Это тоже был «коварный замысел», который вынашивался в недрах органов?
Позднее, через 3–4 года она поступила в университет на искусствоведческое отделение, блестяще окончила его, защитив диплом по акварелям Р.Р. Фалька.
С рождением сына беспокойство о его здоровье вытеснило все другие её переживания. Работая экскурсоводом в зале Манежа в начале 60-х, она, по крайней мере, в вопросах искусства уже занимала вполне диссидентскую позицию, которая также оставляла мало возможностей для сотрудничества с властями.
В дальнейшем, в 80-е годы создание музея М.И. Цветаевой фактически занимало все её физические и душевные силы.
И последнее. Не могла Люба Бергер сказать: «Давайте разоблачим Надьку». Какие бы ни были отношения у Любы и Нади, между ними просто не было такого панибратства. Я никогда не слышал такого лексикона у Любы. Это же подтверждает сын Л.Г. Бергер Григорий Катаев».


На эти объяснения А.А. Локшин, разумеется, ответил новыми разоблачениями.

Все это с удовольствием печатала «Литературная газета» в 2013 году. А теперь ее главный редактор и роман выпустил.

Вот так, одних оправдываем, а других втаптываем в грязь. Инициатором травли Локшина, по мнению его сына, был Рихтер. Именно его огромный авторитет сыграл роль в этой истории.
Прохорова, понятное дело, всю жизнь была влюблена в Рихтера и говорила с его голоса. А Рихтер-то был агентом органов. К тому же, и мать у Прохоровой стукачка, и сама она…
Да, но почему же и сама стукачка, и дочь стукачки, и двоюродная сестра шпионки, и подруга стукача отсидела 6 лет в лагере, а Локшин не сидел? О! Это и был очень-очень коварный замысел: опорочить великого музыканта. А Прохорова сама говорила, что не очень-то урабатывалась в лагере, и конвоиры были вежливые – ясен пень – стукачам везде счастье. То ли дело душевные страдания Локшина, который был унижен званием заслуженного артиста.

А Есенин-Вольпин – просто безответственный болтун, из-за которого десятки людей сели в лагерях. А сам сидел, как на курорте.

Мне очень понравилось, как А.А. Локшин вывел на чистую воду "вранье" Прохоровой про то, что Локшину дали трехкомнатную квартиру. Это была не квартира, а комнате в коммуналке! Ну, конечно, если считать за соседей тещу с тестем и золовку (или бабушку с дедушкой и тетю), то коммуналка. Зато как он сам исходит злобой из-за того, что реабилитированной Прохоровой дали комнату!

Так был ли композитор Локшин стукачом или нет? Мне как-то все равно, но сын его, точно, зашел слишком далеко.

А «Литературной газете» не следовало занимать такую одностороннюю позицию.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив