Разумкова Татьяна Петровна. Инженер пищевой промышленности.

jlm_taurus — 18.08.2023 "...Всех студентов, поступивших в 1963 году в Воронежский технологический институт, поделили на два потока: "А" и "Б". В поток "А" входили студенты, не имеющие двух лет рабочего стажа. Ознакомительную практику на заводе "Воронежсельмаш" или на заводе им.Ленина надлежало пройти всем студентам механического факультета "потока А", к которому относилась наша группа М-631.

Но фактически на заводе нас оказалось намного меньше: у некоторых студентов были влиятельные состоятельные родители, которые правдами и неправдами, через врачей или знакомых, смогли оградить своих чад от работы на заводе. "Ограждённые" днём могли хорошо готовиться к занятиям. Остальным надо было зарабатывать на жизнь: в течение первых трёх семестров стипендию не платили.

Работа в механическом цехе сдельная. Я, как ни старалась, заработать больше трёх рублей за смену не могла. Но позже выяснится, что жизнь на стипендию будет ещё скромнее.

http://samlib.ru/r/razumkowa_tatxjana_petrowna/19voronez.shtml

Деление студентов на потоки возникло в связи с реформой образования. Эта реформа прокатилась как раз по нам, первоклассникам 1952-54 годов. По радио стали часто передавать эстрадные миниатюры А.И.Райкина о плохой подготовке молодых инженеров. Мол, государство тратит на их обучение кучу денег, а на заводе беспомощных молодых специалистов начинают заново всему учить. Взрослые поняли, что грядёт реформа образования. Она и грянула в 1958 году лозунгом о "связи школы с жизнью".

Наш класс стал первым выпускным агадырской школы-одиннадцатилетки. В течение двух лет мы два дня в неделю осваивали профессии, доступные в нашем посёлке. Были экзамены, и каждый получил свидетельство, что профессией овладел. Я стала химиком-лаборантом тепловозного депо. Ни свидетельство, ни обретённые навыки за всю жизнь так и не пригодились.

Забегая вперёд, скажу, что учёба в течение этих трёх вечерних семестров вспоминается как кошмарный сон. Какое уж тут качество! Одна мысль: только бы не отчислили. После первой же сессии наша группа потеряла одиннадцать (!) человек.

Для практикантов на заводе организовали единственную лекцию о заводе "Воронежсельмаш". На карте мира от Воронежа были нарисованы стрелки до городов-потребителей сельскохозяйственных машин. Стрелки иногда далеко выходили за границы СССР. При обработке деталей я обратила внимание, что одни детали были грубого литья и окрашены суриком, а другие - гладкие, изящные - серебряной краской. Говорили, что красные - для машин, которые будут работать на полях нашей страны, а серебряные - на экспорт. На лекции выяснилось, что пока машины, детали которых были окрашены суриком, на открытых железнодорожных платформах проезжали по жарким странам, москиты съедали всю краску. И от потребителей летели рекламации: почему машины не окрашены? Больше из этой лекции не запомнилось ничего.

Когда мы наконец стали учиться днём, наши сверстники из потока "Б" были в институте уже своими, а мы, переростки по сравнению с первокурсниками, долгое время сторонились общественной жизни. И обучение моё стало на два с половиной года дольше, чем могло быть (лишний год в школе да полтора в институте).

Мне представляется, что подход к организации ознакомительной практики был формальным. На все три семестра студентов привязали к самой низкой ступени производства. Куда эффективнее было бы организовать небольшие группы студентов до пяти человек. В каждом цехе выделить ответственного специалиста. Группу в течение недели-двух под руководством этого специалиста знакомить с работой цеха, давать ребятам поручения, связанные с будущей профессией, озадачивая практикантов, чтобы на занятиях они получали знания не впрок, а осмысленно. Потом эту группу переводить в другие цеха. Тогда в результате ознакомительной практики студенты смогли бы узнать всё производство.

Руководство завода "Воронежсельмаш", принимая нас учениками токаря, тоже, видимо, радости большой не испытывало. Во всяком случае, препятствий студентам, желающим "открепиться", не чинило. На студентов, скорее всего, давали план, а кто их знает, как они ещё работать будут?

Мастера думали: неужели давать студентам приличные станки? Своим-то хороших станков не хватает. Разве справедливо отдать нормальную технику практикантам, которые институт окончат, станут инженерами, будут ходить в чистом, а старым работникам хороших станков так и не видать? Вся жизнь их с молодости связана с этим заводом. И ничего другого не будет до самой пенсии.

Свои права старые рабочие, как умеют, защищают. Бывает, придёт на завод новенький. Войдёт в ритм, в передовики выбьется. И тут же поодаль появится стайка девчонок из отдела главного технолога. Встанут они в сторонке и будут незаметно делать у новичка хронометраж: сколько времени в среднем идёт на одну деталь. А старые рабочие, тоже незаметно, постараются этого передовика предупредить: "не частИ, работай помедленнее, а то срежут". И в самом деле: после тайного хронометража стоимость обработки деталей всегда уменьшалась.

Двое парнишек, Паша Широбоков и Саша Шаламов, придумали устройство, ускоряющее процесс обработки шестерёнок. Им, колдующим над своим устройством, бывалые говорили: "Зря стараетесь. Ничего хорошего из этого не выйдет". Но ребята добились-таки результата. И что? Их сфотографировали, повесили на доску почёта, прикололи на стенд фотографию "рабочего момента", выписали копеечную премию. Их метод на всех станках никто внедрять не собирался. Обработка этой детали сразу подешевела, а ребятам заводчане долго пеняли, что "сильно умные".

Работали мы по чугуну, крошащемуся, пыльному, моментально оседающему на "усах", руках и спецодежде. Выдали мне куртку и штаны. Централизованная стирка спецовок не предполагалась, а потому в свой единственный выходной я полдня стирала в бытовой комнате общежития эту залоснившуюся спецовку, подогревая воду в общественном чайнике, а потом долго отмывая тазик, единственный на комнату из пяти человек.

Наспех отмывшись в душе после дневной смены, спешили домой. Едва-едва просмотрев учебники, а то и нет, к 6-30 бежали в институт, занимались там до 10-30 вечера. Никого из других групп не встречали. Сказывалась дневная усталость. Навязчивой дремоте способствовало и тусклое освещение аудиторий: видно, экономили электричество. Группа наша сближаться не спешила: уставшим за день было не до общения. После института, наскоро поужинав, я с учебниками уходила в бытовую комнату: наши девочки - они были "на дневном" - уже ложились спать. Настольных ламп не было, только единственная лампочка без абажура висела над столом. В бытовке, где висело бельё, я сидела на одном стуле, другой служил столом.

А утром - снова на работу. Благо, трамвайная остановка рядом. Ехать остановок шесть без пересадки. Часто бывало, что Володя, наш мастер, человек огромного роста и обаяния, ласково глядя в глаза, просил выйти в ночную смену. Он говорил, что вечером из литейного цеха привезут шестерёнки, а утром они должны быть готовы. И забывалось, что в договоре между заводом и институтом ночные смены не предполагались, и что мой режим дня, и так не самый удобный, ломается.Спать хотелось всегда.

Но и хорошего много было на заводе. Прежде всего - родной, с детства знакомый запах: Мама большую часть жизни проработала токарем. И мне приятно было приобщиться к её делу. Мама тоже стирала свою спецовку дома, в корыте, на стиральной доске.

Из-за маминой профессии мне как-то сразу пришлись по душе заводчане, работающие неподалёку. Проходя мимо моего станка, они или сочувствовали, когда у меня было плохое настроение - "не ладится?", или с улыбкой поднимали большой палец: мол, "всё прекрасно!", когда дела у меня шли хорошо. Я впервые надолго уехала от родных, и меня тянуло к старшим.

Общежитие наше - на улице Кольцовской, 3. К нему углом примыкает общежитие Университета с овощным магазином на первом этаже. Фрукты сравнительно дешёвые. Картошка есть всегда (по 12 копеек за килограмм). Яблоки - от 22 до 32 копеек, помидоры - 25 копеек. Есть и удивительно вкусная квашеная капуста "Провансаль" с клюквой, по 23 копейки, а обычная - по 12 копеек. Впервые я увидела красные солёные помидоры: в нашем посёлке их продавали только зелёными. Удивили сушёные яблоки - нежные, с белой тонкой мякотью, совершенно без серединок, по 16 копеек за килограмм.

На первом этаже общежития, рядом с фойе, в комнате отдыха, в большом железном ящике с амбарным замком, находился чёрно-белый телевизор. Ключ был у председателя студсовета. В комнате стояли ряды стульев, сбитые по нескольку штук. Телевизор включали, когда передавали только что народившийся КВН, "Голубой огонёк" или транслировали спортивные соревнования. Места занимали заранее. Председатель студсовета важно открывал ящик, доставал "усы" антенны и долго их устанавливал, чтобы хоть что-то было видно. В ящике не была предусмотрена вентиляция, а потому телевизор часто ломался.

На этом же первом этаже находилась комната для подготовки к занятиям. Там стояли столы и стулья. Она была отделена от коридора фанерной перегородкой. В этой комнате проходили "комсомольские" свадьбы: каждый гость сдавал по пять рублей. На эти деньги закупали продукты, сами готовили праздничные блюда и украшали длинные столы. Здесь же ставили и новогодние ёлки.

С деньгами у меня просто катастрофа была: нужно купить тетради, логарифмическую линейку, готовальню, учебники, которые в библиотеке давали один на пятерых, авторучку, чернила к ней. Да и питаться как-то надо было.

Шло время, а писем из дома не было. Каждый день я подходила в общежитии к ящичку на стене, в котором ячейки соответствовали буквам алфавита. Я писала домой, что нужна справка о совокупном семейном доходе на предмет выдачи мне стипендии; нужна учётная комсомольская карточка, справка из поселкового совета о составе семьи, свидетельство о том, что из Агадыря меня выписали - для временной прописки в Воронеже.

Пошли дожди. Стало холодать. Беленькие мои туфли совсем расклеились. В Алма-Ате летом тёплая одежда не нужна - у меня её и не было. Требовалась мне и спортивная форма - будет физкультура. Пишу, прошу, а ответа нет. Соскучилась, нахолодалась, наголодалась. Настроение - хуже некуда. Значит, мои домашние осуждают меня, потому и не пишут. Они, конечно же, правы...

Хотела я не хотела, а новые долги сделать пришлось. Считала каждую копеечку. Постоянно была голодна, от этого кружилась голова. А стипендию, 35 рублей, дадут только 24 сентября... Оказалось, мои родные писали на Институт. Там, оказывается, тоже был на стене такой же ящичек! Получив моё письмо с адресом общежития, Мама тут же вызвала меня на переговоры. На телефонную станцию мы пошли с Наташей.

Мама устранила все мои беды: сказала, что все рады моему поступлению, что она связалась с Калиниными и ужаснулась, узнав, как мало у меня денег. А долг в Алма-Ату она уже выслала и отправила мне телеграфный перевод на 30 рублей, а в конце сентября она навестит меня в Воронеже. Я увижу Маму! Мы не виделись с начала июля.
Сразу нашлись все необходимые документы, и наконец-то появились деньги! Я расплатилась с долгами, стала лучше питаться. И сразу же отремонтировала свой фотоаппаратик "Смена-2".

Потом пришла посылка с тёплыми вещами, мукой, макаронами, сухим молоком и сахаром. Тётя Маруся Чубенко сшила мне брючки для физкультуры. Получила я письма из Агадыря и Алма-Аты. Мама приехала, и у меня наступил праздник. Мы гуляли по городу, ходили в театры, в музыкальный и драматический. Мама и там старалась меня угостить: в первый раз в жизни я попробовала бутерброд с чёрной паюсной икрой в театральном буфете. Погостила Мама около недели. Посылки и денежные переводы из дома стали регулярными.

А в Агадыре планировался переезд на Урал с моим последующим переводом в Свердловск. Мама писала, что дом продать очень трудно: русским не нравилось, что дом далеко от центра, да и крыша плоская, глиняная. А казахам претило, что в сараях когда-то выращивали свиней. Забегая вперёд, скажу, что переезд состоится только в 1969 году и не на Урал, а ко мне, в Караганду.

Перед самым Новым 1964 годом мы чертили зачётные эпюры по начертательной геометрии на настоящем ватмане рейсфедерами из готовален, заправляя их цветной тушью с помощью перьевых ручек. Если из такого рейсфедера выкрутить винтик, он вполне может заменить пинцет для бровей, купить который было негде.

О катках хочется сказать особо и с большой благодарностью. Катки были везде, в каждом парке. Никаких билетов покупать не требовалось: если пришёл с коньками - переобувайся в специальном вместительном помещении для отдыха и обогрева и катайся, пока не выключат музыку и свет. Там же за символическую плату коньки давали напрокат, точили их и подавали горячий чай. На катках знакомились, назначали свидания.

Нас научили обёртывать ноги газетой поверх носков. Мы это оценили. Каждый старался принести к чаю в кармане что-нибудь вкусное, чтобы угостить остальных. На лёд ступать впервые страшно, но новичкам все помогают. И вот уже появляется уверенность: ты можешь даже в такт музыке двигаться. И рот разъезжается в улыбке, и всем вокруг весело от музыки, ярких прожекторов, движения и общения.

Когда я пришла в общежитие, девочки вручили мне повестку в суд. Мне надлежало явиться туда с документами на фотоаппарат. Я, конечно, тут же увязала эту повестку с нашей прогулкой: вероятно, там нельзя было фотографировать! Но как же об этом узнали компетентные органы? Я не могла уснуть, всё думала. Всё разрешилось самым прозаическим образом: в суде нас, фотолюбителей, оказалось много. Все мы ремонтировали свои фотоаппараты в одном и том же ателье, у одного и того же мастера. У нас претензий к мастеру не было, а у правосудия, оказывается, были. Кажется, он подделывал квитанции.

Ближе к осени 1964 года вдруг исчезли из магазинов мука, крупы, горох, макароны, сахар, сливочное масло. Пряники и раньше-то были редки, а теперь их не стало совсем. Только колечки краковской колбасы по 2-90 никуда не делись. Я иногда баловала себя: покупала 50 или 100 граммов. Продавец безоговорочно нарезала её тончайшими ломтиками по первой же просьбе.

В общежитии нам выдавали разные крупы на месяц в мешочки, которые велели сшить. Мы стояли в очереди у кладовой и получали общий паёк на пять человек. И по 200-граммовой пачке сливочного масла на каждого. Хоть сейчас съешь, хоть на месяц растягивай. А в октябре начались проблемы с хлебом. Мы полдня стояли в магазине за половиной буханки чёрного цвета, на срезе был виден горох и какие-то волокна, казавшиеся несъедобными. Было жаль драгоценного времени, но без хлеба мы обходиться не могли.

Всё разъяснилось 14 октября, когда Пленум ЦК КПСС освободил от всех должностей Никиту Сергеевича Хрущёва. И 15 октября, как по мановению волшебной палочки, в магазинах появились крупы и нормальный хлеб. А нас созвали в актовый зал и долго объясняли, как неправильно поступал Никита Сергеевич, в частности, везде насаждал кукурузу, зачем-то придумал совнархозы, а главное - возил за границу всех своих родственников. О том, что он переселил многих людей из коммуналок, землянок и бараков в отдельные квартиры, сказать забыли. Не сказали и о том, что при нём отменили плату за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях СССР.

Больше мы не работаем на заводе! Начался самый счастливый семестр, когда мы перестали работать. Постепенно у меня сформировалось мнение, что институт даёт не столько знания, сколько способ их получения. Иначе и быть не может: невозможно запомнить всё, что вкладывается в наши головы. Может, не так вкладывается. Может, голова не такая, тем более, что при последующей работе эти специфические знания пригождаются не все и не всем. Всё-таки инженерные вузы со своими учебными программами очень далеки от производства.

Помню лекции математика Неклюдовой. После основного курса она читала нам новейшую теорию полей с их конвергенцией и дивергенцией. Подготовка предполагалась по новейшим, изданным в нашем институте, учебникам её мужа, ректора института, математика Бориса Кущева. Каждому из нас такой учебник велели купить. Единственное, чего преподаватель нам не сказала, - о прикладном значении этой теории. Мы сдали экзамен, но возможности применить её так и не представилось.

Может, теперь что-то изменилось в методике преподавания. Может, теперь по каждому предмету и теме преподаватель придумывает интригу для ясного представления, для чего это надо знать. У нас же получалось: бу-бу-бу - много чего и впрок, на всякий случай. Донесли до экзамена бережно, чтобы "не расплескать" по дороге, сдали экзамен - и забыли.

Не забуду, как отчаявшись запомнить отличия в многочисленных Съездах, я со слезами писала шпаргалки по толстенной "Истории КПСС" без всякой надежды на успех.
Нас научили считать на логарифмической линейке, извлекать с её помощью любые корни и возводить числа в любые степени. Помню задание под названием "Табулирование". Эти навыки мне помогали в будущей работе.

Чертили мы курсовые проекты: рассчитывали редукторы, делали технологические карты обработки деталей, строили эпюры по сопротивлению материалов. Знание сопромата мне пригодилось. Лекции нам читал старый интеллигент с седыми усиками по фамилии Манасевич. Пригодились мне и гидравлика, и электросиловое оборудование, и строительное дело.

Нравился мне предмет "Технология металлов". В чудесной лаборатории мы делали спектральный анализ, рассматривали под микроскопом образцы сплавов различных сочетаний железа с углеродом. Фамилия преподавателя была Ряжский. Материал он подавал спокойно и обстоятельно. В коридорах института стояли многочисленные приспособления для испытания металлических образцов на разрыв, кручение, изгиб. Из лабораторий часто раздавались характерные звуки разрушаемого металла.

Формированием состава комнат ведал наш комендант, бессменный Михаил Иванович. Говорили, он заочно учился в университете на юридическом. В каждом сентябре был у нас новый номер комнаты, новый этаж, новый состав. Старшекурсники подходили к коменданту и влияли на состав комнаты. За шесть сентябрей моими соседями побывали очень многие. Одни бесследно ушли из памяти, другие не забудутся никогда.

Иногда случалось так, что кто-то из наших девочек не успевал сдать какой-то экзамен, лишался места в общежитии и становился "зайчиком" - шестым человеком в комнате. Если подруг у "зайчика" было несколько, с ним спали на одной кровати по очереди. На полутораспальных кроватях с вытянутыми металлическими сетками спать вдвоём было непросто. При традиционных обходах комнат коменданта с членами студсовета "зайчика" прятали в шкафу.

Целью таких обходов была оценка чистоты в комнатах. Члены студсовета белым платочком проводили по металлическому каркасу случайно выбранной кровати под постелью и ставили отметку всей комнате. Пылесосов никаких не было, матрасы всегда были пыльными, а потому для хорошей отметки при появлении комиссии на этаже все срочно убирали лишние вещи с ненадлежащих мест, протирали кровати и до ухода комиссии никто не должен был на эти кровати садиться.

Огромное спасибо и низкий поклон девочкам из окрестных деревень. Как жила и выживала тогда деревня - не укладывается в мозгу. Паспорта выдавали в исключительных случаях, когда было точно известно, что молодой человек для учёбы выберет специальность, нужную в этом совхозе. С нами жили девочки, будущие технологи переработки сахарной свёклы, технологи бродильных производств, "мясники" и "молочники".

Пенсия в совхозе была смехотворной: от 8 до 12 рублей. Человек без паспорта нигде, кроме собственного совхоза, не мог работать. Спасало личное подсобное хозяйство. Откармливали свиней, держали коров: только так и можно было послать ребёнка на учёбу в город. Девочки, возвращаясь из дома, привозили сало. Холодильников не было, и в каждом окне общежития зимой за окном болталась сетка-авоська с этим салом. Конечно, угощали и нас. Мы знали, как трудно живётся родителям девочек из деревень, но всё же не могли отказаться от кусочка-другого этого калорийного и полезного продукта. Так нам помогали выжить.

Питались мы обычно сообща, всей комнатой. Со стипендии сбрасывались по 15 рублей. Из общей кассы дежурный брал сумму в пределах 50 копеек в день на человека. Во время зачётной и экзаменационной сессий мы ходили в нашу студенческую столовую с подпольным названием "Бухенвальд". Ежедневным блюдом был в ней "суп на головизне", и запах этой головизны витал в воздухе, омрачая удовольствие от насыщения. Помнится он до сих пор, вызывая содрогание. Этому супу, к счастью, была альтернатива: "суп молочный рисовый". Стоил он 33 копейки, полпорции - 17 копеек. Был ещё "шницель рубленый", с микроскопической примесью мяса.

Надо отдать должное правительству: в то время хлеб в столовых был бесплатным. Тарелки с аккуратно нарезанным хлебом всегда стояли на столах. Это и выручало. Но есть всё равно хотелось уже по дороге домой.

Мама в посылки иногда вкладывала шоколадку, во внешнюю упаковку которой прятала пятирублёвую денежку. Это позволяло иногда ходить в "стоячее" кафе на улице Мира. Там продавались замечательные огромные ромштексы по 53 копейки и отличные бифштексы с яйцом, которые стоили, кажется, 42 копейки.

В больших магазинах мололи кофе. До напитка дело не доходило, но ходить в магазин, чтобы вдыхать этот восхитительный аромат, запретить никто не мог.
Однажды кто-то обратил внимание, что к угловому зданию на проспекте Революции пристраивают какую-то стеклянную галерею. Все мы ходили к этому зданию и гадали: что же там будет. То, что пристроили, превзошло самые лучшие ожидания: оказалось, это поточная линия изготовления воздушных колечек из теста.

Заканчивалась галерея окошечком, за которым сидела женщина - единственный живой участник процесса. На картонное блюдце она принимала с конвейера по 3 воздушных бублика, лёгких, горячих, золотистых, посыпала их сахарной пудрой и продавала за 4 копейки. Очередь к окошечку не иссякала, двигалась очень быстро. В такой очереди и стоять интересно: можно наблюдать весь процесс - как машина месит тесто, как происходит формирование колечек, как они, не прекращая двигаться, попадают в кипящее масло, как специальные лопаточки переворачивают их в нужный момент. И вот пончики готовы! Излишне говорить, какие они были вкусные!

Стипендия была всегда, и из дома, конечно, посылали. Но денег постоянно не хватало: и в театр сходить хотелось, и в кино. Да и дни рождения случались, и полакомиться хотелось: в Воронеже такое вкусное мороженое продавали! А ещё городской хладокомбинат замораживал фрукты и ягоды: яблоки, вишню, сливы...Мы искали источники дохода.

Самым простым было донорство. Володя Рябовичев, принимая от нас со Светой Мусиной справочки-освобождения от занятий, ворчал: "Зачем кровь сливаете?". У меня за время учёбы накопилось 15 литров сданной крови. Прекратила я это занятие, когда однажды, через два месяца после похода на донорскую станцию, вдруг ощутила пульсирование в висках. Поняла, что донорство стало зависимостью. Быть зависимой от чего бы то ни было мне категорически не хотелось. И донорствовать я прекратила. В будущем делала это только раз в году или целевым назначением, когда кровь требовалась конкретному человеку.

Ребята передавали друг другу телефоны предприятий, где требовалась разовая работа. Однажды нам удалось найти её в тарном цехе кондитерской фабрики. Помимо пяти рублей каждому нам вынесли много вафель и целое ведро молока!

А однажды нас - Валю Чекмарёву, Надю Сычёву и меня - позвали девочки из соседней комнаты: у них не хватало троих человек. Работа тоже была "сладкой": надо было выгружать из вагона в грузовую машину астраханские арбузы. Они были огромные! Мы нагрузили машину, и нас попросили поехать на склад её разгрузить. День казался бесконечным. Болело всё: спина, плечи, руки, ноги. Несмотря на старание, арбузы падали, разбивались. Сначала мы их ели. Потом поняли, что есть их больше не будем никогда в жизни. А машина всё не освобождалась. К концу дня всё-таки её разгрузили. Нам дали по шесть рублей. Два дня я не могла ни встать, ни сесть...

Весной 1966 года многие наши ребята поехали на целину строить коровники в сёлах. Собиралась было и я, но из дома "благословения" не получила. Добровольцы ехать на целину досрочно сдали по два экзамена, и им устроили торжественные проводы. Мы тоже пошли посмотреть и сказать отъезжающим хорошие слова. Герои были в белых рубашках. Все шли строем под оркестр по проспекту Революции до площади Ленина, туда, где Музыкальный театр и здание областной библиотеки. После слов напутствия отцов города ребята сели в автобусы. Их повезли сначала по общежитиям - за вещами, а потом к местам назначения. В перспективе у целинников было обретение строительных специальностей и приличный заработок, для студентов совсем не лишний.

Тем, кто после экзаменов весной 1966 года на целину не поехал, выдали Комсомольские путёвки на весь июнь - направление на работу на предприятия Воронежа.
Нам троим - Тоне Морозовой, Люсе Федосеевой и мне - досталось на заводе железобетонных изделий делать шестипустотные плиты перекрытия для панельного домостроения.

На шестиметровых столах мы должны были с помощью витых металлических стержней и проволоки сделать нижний каркас будущей плиты. Потом из передвижного бункера на этот каркас вываливался готовый плотный бетонный раствор, который мы должны были разравнивать тяпками. При нажатии специальной кнопки стол начинал вибрировать - для лучшего уплотнения раствора. Потом, при нажатии другой кнопки, выползали разом шесть пуансонов - будущие пустоты. Промежутки заполняли новой порцией раствора из бункера, вибрировали, потом делали из арматуры и проволоки верхний металлический каркас, снова заваливали плиту раствором, уже окончательно разравнивали его тяпками на вибрирующем столе, отводили пуансоны. Такелажник крепил готовую плиту за "ушки" арматуры к стропам подъёмного крана, и плита ехала к месту просушки в специальной яме, куда подавали пар.

Работа была тяжёлой: густой раствор плохо поддавался тяпкам. К концу смены казалось, что вибрирует всё тело. Да ещё испарения от раствора были зловредными.
В общем, я была очень рада, когда работа закончилась. Оставалось только пожалеть постоянных работниц этого цеха.

...Я выбрала Варненский молочный завод: он в Челябинской области, совсем близко от Магнитогорска, и я смогу видеться со своей двоюродной сестрой Светланой, с которой мы были дружны. А ещё я хотела побывать на маленьком заводе, где, в миниатюре, смогу познакомиться со всем производством.

Варненский молочный завод располагался в посёлке Варна, а железнодорожная станция называлась Тамерлан. Видимо, грозный Тамерлан (Тимур) бывал в этих местах. Мою маленькую квартирку в бараке оснастили кроватью, стульями. Вот только стола не нашлось. Зато дали электроплитку. Застеленный газетами очаг служил кухонным столом. И посуда, какая-никакая, была. Стирать своё бельё я ходила в заводскую прачечную.

Я попала в бригаду слесарей, узнала все тяготы их жизни. Мы разбирали и собирали для чистки и мойки сепараторы больших размеров с неподъёмными деталями. Семь потов проливали при сборке пластинчатых теплообменников, охлаждающих молоко. Кроме этого, помогали носить тяжести, катали алюминиевые фляги с творогом, ремонтировали всю технику, если она ломалась.

Мой дипломный проект представляла сушилка для казеина. Она была примитивна: круглый вертикальный барабан, стоящий на ножках-опорах. Внутри барабана - горизонтальные сетчатые полочки для продукта. Снизу отверстие, в который входит рукав для подачи воздуха от вентилятора. Подсушенный на солнце казеин должен был потерять в этой сушилке последнюю влагу. Суть проекта - якобы придуманные мною пружинки на концах опор, которые под действием движения воздуха создают вибрацию и не дают продукту прилипать к сеткам. Я сделала эскизы для будущих чертежей, зарисовала "свои" вибраторы.

На территории завода в хорошую погоду на множестве стеллажей на и под марлей сушился казеин. Завод поставлял его в больших количествах для производства пуговиц, расчёсок и прочей продукции, которую совсем скоро будут делать только из пластмассы.

Главный инженер завода сказала: "На заводе мы с голоду не умрём". Я заметила, что при изобилии вкуснейших густых сливок работницы их не едят: однажды наелись досыта. Я намотала это себе на ус и не усердствовала. А потому до сих пор люблю этот продукт.

Главный механик попросил меня сделать в аксонометрии чертёж всех заводских трубопроводов: некоторые чертежи потеряны, некоторые устарели: трубы прокладывались заводчанами по мере необходимости без проекта и без отметки на чертежах. Выдал мне рулон пергамента. В свободное от слесарной работы время я делала замеры. Дома, расстелив пергамент на полу, наносила цветными карандашами трубопроводы с водой, молоком, рассолом, сжатым воздухом. Чертёж получился длиной метра в полтора.

В моей квартире жили мыши. Примечательно, что друг друга мы с ними тогда не боялись. Моя соседка дала мне "на воспитание" двух цыплят, чтобы мне не было скучно.
Мне были разрешены однодневные самостоятельные экскурсии на Первоуральский трубный завод и на Челябинский гормолзавод, на котором удалось побывать на оперативке строительства второй очереди завода и на самой стройплощадке. Показали мне котельную действующего завода: "кочегары" работали в белых халатах: топливом служил газ.

...Отдел, куда меня привели, возглавлял Алексей Фёдорович Кукалев - главный механик. Там были ещё два специалиста - Юрий Иванович Юцевич, главный холодильщик, и Владимир Владимирович Кац, главный энергетик. Их работа была связана с командировками. В комнату часто заходили поболтать и откровенно посплетничать их приятели - гормолзаводские и приезжие - с низовок.

Помню, как обсуждали одну скандальную новость. На одной из низовок жена директора работала главным инженером. Однажды какая-то комиссия вечером приехала из Караганды с какой-то проверкой. Пришли к ним домой, а там их не оказалось. Родители сказали, что они на заводе. Комиссия пришла на завод. Ничего не подозревавшие "хозяева" принимали там, прямо в цеху, молочную ванну!

Забегая вперёд, скажу, что праздники отмечали широко, группировались по нескольку отделов. В нашей комнате ставили длинный стол, на профсоюзные деньги закупали продукты; варёную картошку щедро поливали густыми сливками. Наташа, красавица-жена Алексея Фёдоровича, работала начальником цеха мороженого, и вафельные стаканчики в контейнере ждали своего часа.

День пищевика отмечали обязательно в Каркаралинске, в 200 км от Караганды. Профком закупал автобус, брали напрокат палатки и спальники. К ночи приезжали на место. Так все карагандинцы отмечали в то время свои профессиональные праздники, если бывали они в тёплое время года.

Оформили меня инженером по комплектации оборудования: как раз в это время начиналось строительство второй очереди карагандинского завода. Основная задача - в нужные сроки обеспечивать бригады монтажников оборудованием и материалами в соответствии с проектом.

Трижды - в 1969, 1970 и 1971 меня посылали в командировки в Алма-Ату, в то самое Министерство - для участия в заявочных кампаниях. Проходили они всегда весной. В командировках надо было отстаивать необходимость и сроки получения оборудования по "Заказным спецификациям" проектного института - огромным тяжёлым книгам формата А3 (420 х 297) толщиной около 7 см. Их я возила с собой. То было время всеобщего дефицита, а потому при согласовании надо было проявлять настойчивость. Это отнимало много сил, однако щедро компенсировалось прогулками по прекрасному городу.

По согласованным позициям заказной спецификации министерство почтой посылало заводам-изготовителям наряды на поставку оборудования и наши реквизиты. Копию наряда отправляли нам. И оборудование считалось "занаряженным", значит, в указанные сроки мы его получим. Когда оборудование наконец прибывало, звонили с вокзала. Надо было организовать доставку, проследить, чтобы кладовщик всё оформил, проверить комплектность оборудования и запасных частей.

Время от времени строители завершали определённый этап работы, и наступал черёд монтажа. Тогда к нам в отдел приходили подрядчики: то технологи, то сантехники, то электрики. Надо было контролировать комплектность оборудования при передаче его со склада. К счастью, кладовщик (звали его Виктор Павлович) ни разу меня не подвёл, и всё завершилось нормально.

Запомнилось окончание моей последней командировки. Безмерно уставшая, сижу в Алма-Атинском аэропорту. Вылет всё откладывают. Наконец идём к самолёту, садимся. Самолёт разбегается - и останавливается. Какое-то время стоим, потом всех просят покинуть салон: самолёт неисправен. Выходим и около трёх часов ждём посадки в другой самолёт. Здорово, что поломка проявилась раньше, чем мы взлетели...

Заработок мой составлял 100 рублей, иногда, как и другим, перепадали премии: то 5, то 10, реже - 15 рублей. Эта работа не доставляла мне радости. Однако через мои руки прошло много оборудования и материалов, и я имела возможность подробно всё рассмотреть.

Летом 1969 года правительство решало продовольственную программу таким образом: каждое предприятие города обязано траву с газонов города отвозить в прикреплённые совхозы - на корм скоту. Всю молодёжь наше предприятие послало на газоны. Достался нам центр города. Траву рвали руками и запихивали в мешки, потом грузили на машину. Ни о диоксинах, ни о тетраэтилсвинце, насыщавших эту траву выхлопами многочисленного транспорта, никто и не подозревал. Закончив работу, мы освежились в водоёме городского парка. Славный был денёк! Об этой инициативе руководства узнали нарождающиеся экологи. И сразу же в городе появились плакаты, запрещающие использовать зелень, выросшую в черте города.

В нашем маленьком коллективе моими сотрудниками были люди исключительно порядочные, с архаичным теперь стремлением бескорыстно делать что-то для общего блага, не считаясь со своим временем.

Вечерами приходила уборщица. Её звали, кажется, тётя Катя. Она развела в наших комнатах диковинные цветы, к нам относилась как к родным. И мы её любили, поздравляли с праздниками и что-нибудь ей дарили.

Жила тётя Катя в немецком посёлке, что начинался по другую сторону широченной улицы Космонавтов. Посёлок этот прозывался в народе "Западным Берлином". Он сильно отличался от других окраинных посёлков Караганды. Дворы забетонированы, дома и заборчики аккуратны, огороды ухожены, везде идеальный порядок. Для полива то здесь, то там установлены списанные молочные танки. С некоторыми обитателями этого "Западного Берлина" я познакомилась поближе, когда участвовала во Всесоюзной переписи населения 1971 года.

...1974 год, и осенью институт с названием "Карагандинское отделение государственного проектного и научно-исследовательского института "Челябинский ПромстройНИИпроект" отпраздновал своё пятнадцатилетие.

В институте был целый отдел главных инженеров проектов. ГИПы ездили по городам и весям, туда, где предполагалось промышленное строительство, и получали проектные задания: в таком-то населённом пункте надо построить завод по выпуску такого-то продукта с такой-то производительностью. Не помню, занимались ли в нашем институте геологическими изысканиями, уточняющими, можно ли в данной местности строить такой завод. Скорее всего, нет, иначе наш институт назывался бы "проектно-изыскательским".

Подготовленную работу ГИПы раздавали в основные отделы - генпланов, технологический, в два строительных - с тремя специальностями: архитекторы, проектировщики железобетонных каркасов, металлических конструкций. И вспомогательные: электроте

Сохранено