"Письмо двадцати пяти" о недопустимости реабилитации Сталина
vital_drobishev — 14.02.202314 февраля 1966 года видные деятели советской культуры и науки — как и положено советским, группой, — отправили генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу открытое письмо о недопустимости какой бы то ни было реабилитации Иосифа Сталина. Послание стало известно как «письмо двадцати пяти».
Любопытно, что около половины подписавшихся — лауреаты Сталинских премий: режиссер Михаил Ромм, академики Сахаров и Тамм, актер Иннокентий Смоктуновский, режиссеры Марлен Хуциев и Олег Ефремов, писатели Корней Чуковский, Валентин Катаев, Константин Паустовский, балерина Плисецкая и многие другие знаменитые деятели искусства и науки.
Письмо выдержали в духе хрущевской критики Сталина: дескать, товарищ Иосиф вредил партии. Разумеется, никакого антисоветизма. Объяснялось, что возможная реабилитация Сталина нанесет вред советской системе:
«Мы считаем, что любая попытка обелить Сталина, таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества. На Сталине лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни. Своими преступлениями и неправыми делами он так извратил идею коммунизма, что народ это никогда не простит.
Вопрос о реабилитации Сталина не только внутриполитический, но и международный вопрос. Какой-либо шаг в направлении к его реабилитации безусловно создал бы угрозу нового раскола в рядах мирового коммунистического движения, на этот раз между нами и компартиями Запада. С их стороны такой шаг был бы расценен прежде всего как наша капитуляция перед китайцами, на что коммунисты Запада ни в коем случае не пойдут.
Этот фактор исключительного значения, списывать его со счетов мы также не можем. В дни, когда нам, с одной стороны, грозят активизирующиеся американские империалисты, а с другой — руководители КПК, идти на риск разрыва или хотя бы осложнений с братскими партиями на Западе было бы предельно неразумно.
Мы не говорим уже о том, что любой отход от решений XX съезда настолько осложнил бы международные контакты деятелей нашей культуры, в частности, в области борьбы за мир и международное сотрудничество, что под угрозой оказались бы все достигнутые результаты».
__________
Через месяц появилось еще одно послание, на сей раз «письмо тринадцати». Эти тринадцать выказывали полную поддержку предыдущим двадцати пяти. Забавно, что среди авторов второго послания — два деятеля культуры, чье имя неразрывно связано со Сталиным: Эренбург и Мурадели.
Эренбург перевоплотился трижды. В 1917 году проклинал большевиков за распятую Россию, плакал над колоколенками и березками, отданными комиссарами на растерзание немцу. А потом вернулся из-за границы и стал едва ли не главным пропагандистом сталинской эпохи.
С Мурадели еще смешнее. Русифицированный армянин в сталинскую эпоху безумно сталинофилил — сменил фамилию Мурадов на Мурадели. Выдавал себя за чистокровного грузина и написал столько прославляющих вождя идеологически выверенных опер и песен, что получил аж две Сталинских премии за пять лет.
Серьезной реабилитации Сталина не готовилось. Версия брежневского советского патриотизма до боли напоминает современный взгляд на историю: все хорошо, все молодцы, никаких ошибок, все правы, были перегибы, но все это во имя добра, не сметь грязными лапами пачкать нашу историю и т. д.
То есть Сталина не хвалили, но и ругать, как в хрущевские времена, прекратили. Брежнев пришел к власти за полтора года до письма и резко свернул всю критику. Шестидесятников немного прижали, что вызвало опасения. Сталин начал возвращаться на экраны, на его могиле установили бюст, но дальше Брежнев не пошел.
Письмо осталось без ответа и реакции властей. Сомнительно, что Брежнев прислушался, скорее, он не планировал реабилитацию изначально, чтобы не ругаться снова с номенклатурой, с которой всегда поддерживал хорошие отношения.