Пересечь «темную долину» 2

anlazz — 03.12.2019 В прошлом посте , посвященном (не помню уже, какой раз) проблеме советского дефицита, было приведено понятие «темной долины». В качестве которой для СССР выступали 1980 годы – в том смысле, что возможностей пережить это время у данной страны практически не было. Тем не менее, следует указать, что подобное явление вряд ли может рассматриваться только применительно к приведенному примеру – скорее наоборот, эта самая «долина» существует для каждой, более-менее сложной социальной системы. В том смысле, что «поведение» подобных систем оказывается достаточно контринтуитивным – т.е., выходящим за пределы привычных приставлений, где достижение состояния стабильности считается окончательным. (Пресловутая «логистическая кривая»)

Поскольку на самом деле следует говорить о продвижении от неких «локальных максимумов» к локальном минимумам, причем, продвижении достаточно не периодичным. Кстати, для капитализма подобное состояние хорошо известно, и вполне описано в виде модели «экономических циклов» с различным периодом. Самые известными из которых являются «циклы Кондратьева» (48-55 лет), а самыми используемыми – «циклы Кузнеца» (15-25 лет). Тем не менее, только ими указанная ситуация не исчерпывается, поскольку помимо «обычного» экономического кризиса существует еще и Суперкризис, о котором, впрочем, говорить надо отдельно.

Впрочем, тут сразу же стоит указать, что для советского типа экономики все вышеуказанный циклы оказывались несущественными. В том смысле, что – в какой-то мере – те же «циклы Кондратьева» ил, даже «циклы Кузнеца» тут проявлялись, как следствие «общеиндустриальной» производственной основы СССР. Но определяющей роли не играли – советское производство имело «бескризисный» тип функционирования, основанный на совершенно иных способах капиталовложений (инвестиций) и принципах целеполагания. Однако существовали факторы, влияние которых на стабильность страны было гораздо более критическим, нежели на Западе – скажем, уже не раз помянутая «демографическая проблема», связанная с исчерпанием резерва дешевой и малоквалифицированной рабочей силы.

Под «дешевизной», кстати, в данном контексте подразумевается не столько, собственно, оплата труда – сколько простота его получения. В том смысле, что где-то до конца 1960 годов не приходилось заботится о том, где взять рабочих, поскольку достаточно было открыть «набор на завод», как сразу же находилось множество желающих попасть туда из ближайших деревень. Однако уже в 1970 годах этот «источник» начал иссякать, а в следующем десятилетии заговорили уже о нехватке сельского населения. Впрочем, на самом деле все обстояло еще сложнее. Поскольку определенные «трудовые ресурсы» у страны имелись – скажем, в Средней Азии. Однако их мобильность находилась где-то на уровне нуля. В том смысле, что заставить разного рода таджиков и узбеков переехать в место, где требовались рабочие руки, было невозможным.

Кстати, этому не помогала даже значительная разница в оплате труда – которая, в отличие от стенаний националистов, была достаточно существенной. (Скажем, в 1985 году средняя зарплата в РСФСР была 201 рубль, в Узбекистане – 164, а в Таджикистане – 158 рублей. Для колхозов, соответственно – 166, 130 и 140 рублей.) Однако при наличии «общей стабильности» этот фактор не работал – ну, не хотели ехать узбеки и таджики в условия сурового «российского климата». (Что поднимает вопрос об «естественности», а точнее – об неестественности экономической мотивации.) Поэтому, собственно, в позднесоветское время началось существенное наращивание производственной мощи в указанном регионе – на которую так же так любят «обижаться» националисты. Рассматривались, кстати, и иные способы решения – скажем, в конце 1980 годов было решено, что на стройки страны много проще завозить вьетнамцев, нежели заставить поехать представителей Средней Азии. Но у последних были существенные проблемы с языком, а главное – «гастарбайтерство» плохо вписывалось в советскую действительность. (Конец 1980 – это уже разрушение последней.)

В любом случае, можно однозначно сказать, что указанных проблем на Западе просто не могло быть. Поскольку там, во первых, приведенной разницы в зарплатах было бы достаточно для того, чтобы народ из «депрессивных районов» толпой ломанулся туда, где платят выше. А, во-вторых, там существовали огромные трудовые ресурсы «третьего мира». Которые активно использовались – скажем, для Германии это были турки, для Франции – арабы, для США – мексиканцы («латиносы»). Поэтому там «трудовой кризис», связанный с последствиями «демографического перехода», во всех развитых странах прошел практически незаметно. Ну да: количество лиц «некоренной национальности» там значительно возросло в 1970-1980 годах. Но тогда они было полностью интегрированными в имеющуюся экономическую систему и практически не вызывали возмущений. Скорее наоборот – тогда казалось, что подобная система возвеличивает «белого человека», ставя его наверх иерархической лестницы…

Поэтому можно сказать, что для стран Запада вопрос о возможности продолжения «классического» индустриального пути развития просто не стоял. Скорее наоборот – с 1980 годов тут актуальным оказалось отсутствие «сверхресурсов» (в виде значительного количества высокообразованных кадров), необходимых для дальнейшего технологического развития. (Определенное их число удалось получить путем сокращения оборонных отраслей после гибели СССР, а так же – путем получения доступа к трудовым ресурсам рухнувшего «советского блока». Но даже это не решило проблемы.) Когда как для нас подобные проблемы выглядели просто смешными – в том смысле, что как раз «производство квалификации» в СССР было чуть ли не автоматическим. Впрочем, почему «чуть ли» - скажем, то же массовое внедрение вычислительной техники почти не потребовало затрат на обучение персонала. (Проблемы возникли только с бухгалтерами – достаточно специфичной и замкнутой советской стратой, малоспособной к инновациям. Но это, разумеется, ничтожные затраты по сравнению с общим.)

Таким образом, можно сказать, что для СССР вопрос о «дальнейшем пути развития» практически был решен. В том смысле, что он мог состоять только в дальнейшем наращивании инновационности производства, увеличении роли автоматизированных и автоматических процессов, создании единой автоматизированной управляющей системы и т.д. В отличии от уже помянутых стране Запада, где более актуальным в данное время оказывалось «подтормаживание» новационности, увеличение роль ручного труда и прочие подобные вещи. (Что, собственно, и произошло в конце 1980 годов, когда начался массовый вынос производств в страны с дешевой рабочей силой.) Однако, как уже говорилось, данному пути сильно мешало развитие «предыдущей волны инвестиций», сделанных в 1960-начале 1970 годов, и ориентированных именно на «классическое» индустриальное производство с его высокой человекоемкостью.

Эти два процесса (рост ввода индустриальных мощностей и «трудовой дефицит») по существу, и стали основными причинами проблем в советской экономики. Не классических «экономических проблем», сопровождающихся падением производства, разумеется, а специфических, «советских», выражающихся через рост пресловутого «дефицита». Замечу, кстати, что именно поэтому никакие попытки этот самый «дефицит» побороть – которые активно предпринимались все позднесоветское время – однако с нулевым результатом. По той простой причине, что «просто развернуть» производство того или иного товара было невозможным – во-первых, что для этого просто не было людей. (Так же, как их не было для улучшения «сферы обслуживания», включая торговлю.) А, во-вторых, поскольку для перестройки «традиционного» индустриального цикла требовались значительные затраты. В том числе, и трудовые. (Тут еще раз надо напомнить о том, что огромную роль играла и ограниченность рынка, который не позволял «размазывать» данные затраты по всему «тиражу» изделий.)

Поэтому все действия в указанном направлении, как правило, вели только к ухудшению ситуации. Скажем, столь любимая Горбачевым «конверсия» привела к неизбежному росту затрат через использование квалификационного и технологического «оверкилла». (В том смысле, что применялся труд гораздо более высокой квалификации с гораздо более высоким уровнем затрат, чем требовалось.) А еще более ценимое «кооперативное движение» вообще превратилось в способы «перетока» государственных средств в частный карман. (По другому тут быть и не могло – поскольку ресурсов для «дешевого» материального производства в стране просто не было.)

В общем, можно сказать, что в 1980 годы оказались для страны временем прохождения через максимумы наиболее «неприятных» процессов. (Кстати, только приведенными они не ограничиваются.) Что, собственно, и может быть обозначено главным признаком «темной долины». В том смысле, что для нее – в отличие от «обычных», периодических кризисов, должна наблюдаться именно подобная «суперпозиция проблем». Причем, «суперпозиция усиливающаяся», поскольку в сложном социуме все подсистемы находятся в очевидной взаимосвязи. В результате чего даже крайне стабильное на «предыдущем этапе» общество оказывается перед очевидной угрозой Суперкризиса – и выйти из него, по сути, не может. Поэтому можно сказать, что единственный способ избежать катастрофы тут состоит в том, чтобы …«перепрыгнуть» через данное состояние. (Подобно тому, что происходит в физическом «туннельном эффекте».)

Однако об этом, а равно и о том, чем же это важно для настоящего времени, будет сказано уже отдельно…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив