Патологоанатом реальности
sheynefros — 09.11.2024 Бомж Василий жил не на улице, да и бомжом его назвать можно было только условно. Он жил на самых задворках мира, в тесной конурке, стены которой были покрыты газетами – шрамами цивилизации, за измученной дерматином дверью, где через разрезы вот-вот прорастут побеги дерева – новая поросль, стремящаяся к свету, к жизни, к плодородию. Вечно открытая – удивительная беспечность. В квартирке было темно и душно. Высохшие газеты шуршали угрозой свалиться прямо на незадачливого гостя, половицы скрипели враждебно, предупреждая не хозяина, но гостя – поберегись. В комнате, освещенной огарком свечи, в кресле-качалке сидел сам Василий.Где-то за горизонтом грянул гром – приближалась гроза.
- Я перед грозой электричество всегда отключаю, да и окна закрываю. Боюсь шаровых молний.
Катерина смотрела на Василия и с трудом его узнавала. Как мало все-таки люди знают друг о друге.
- Здравствуйте, - наконец-то решилась.
- И тебе не хворать. – Лицо, покрытое красноватыми бликами огня, обратилось к Катерине. - Что ты здесь делаешь?
Дело в том, что Василий не приглашал никого к себе, да и желающих не было. Так что же Катерина здесь делает? В сущности, у нее не было круга знакомств, того круга, к которому можно было обратиться за помощью. Того круга, на который можно было переложить часть своих забот. Поэтому Катерина и старалась ими не обременяться – созерцать со стороны, пестуя в себе возвышенную личность.
Василий же знал всё и всех, напрочь лишенный ложной брезгливости. Патологоанатом реальности.
- Хотя, присаживайся, коли пришла. "Кто же еще заставит меня скорбеть? Кто же еще раздумья мои встревожит? Я не хочу ночами тайком вздыхать и не хочу ни убиваться, ни плакать. Нет никого в моей бесприютной жизни... Нет никого, кто встал бы мне на защиту. Я в темноте вокруг себя огляделся - всюду молчанье..."
- Меня не интересует поиск духовной силы, посредством которой можно влиять на человеческие жизни: лечить больных, добывать пищу, воскрешать мертвых, ходить по воде, черпать мудрость и открывать великие истины в самых обычных вещах: цветах, растениях, животных, деревьях. И я всегда знала, что каждую ночь, когда я ложусь в постель, чья-то нежная, но сильная рука подхватывала меня и я засыпала в ее надежной ладони. И мне совершенно не жаль, что никто не рассказал мне о вещах, которые всегда были и всегда будут.
Гроза прошла, и Василий, загасив свечу, открыл шторы и снова сел в кресло, в кресло, украшенное резными гирляндами из дерева дуба и лавра. Удивление Катерина скрыть не могла.
- "Пожалуйста, пожалуйста, рассматривайте сколько вам угодно!" Могу ли я предложить вам чаю? – рука Василия потянулась к небольшому инкрустированному столику, уже сервированному на две персоны севрским фарфором, настолько хрупким, что и взять страшно.
- Тайны, тайны, тайны… Как мы любим их объяснять, с умным видом демонстрировать понимание – эти очки невежества, такие далекие от истины, но придающие нам солидность и дарящие успокоение: смотри – я объяснил всё, теперь можно пить чай с ватрушками! О чем только не готовы мы размышлять, разгоняя свои мысли, словно перекормленных мулов – для фитнесса, исключительно ради здоровья. Только будет ли то здоровье? Предсказуемое – творение вселенной исключительно творцами, причем – дипломированными, с печатью глубокой мудрости на челе. И все только ради того, чтобы ночь сменялась днем, а зима — весной. Прекрасный результат божественной деятельности! Все аплодируют, аплодируют…
Катерина пила чай, слушала Василия, смотрела, как газеты на стенах преображались в шелк, расшитый причудливыми цветами, вокруг которых порхали колибри и, казалось, что слышно было как жужжит пчела, прилетевшая за нектаром.
- Мы все идем в вечность. Но с какими лицами? Как ты различаешь их? По цвету глаз? Ширине носа? Они совсем не умеют улыбаться. Научи их смеяться, и они отплатят тебе чёрной неблагодарностью – они будут смеяться над тобой. И дары приносящие, в чистоте ли своей или в подлой низости, слабыми, вибрирующими голосами воспевают хвалу и протягивают трясущиеся руки. Ты думаешь в мольбе? Что ты! "Дай копеечку!" – не просят, требуют. Жаром тел, согревая отполированные скамеечки. Быстрыми глазками улавливают оплошности. Ловцы душ человеческих – и те безмолвствуют, в отчаянии от безделья: нечем заняться. И не впиваются уже в ступни осколки моренной гряды, и обгоревшая рука старца не тянется к небу перстами проклятия – сбывшегося и полузабытого, трепещущего в вершинах сосен и осыпающегося фейерверком на спешащих к праздничному столу горожан.
Василий замолчал, вещи снова обрели свои прежние очертания: инкрустированный столик превратился в табуретку, шкаф, фанерованный палисандром, кедром, тиком, черешней и грушей с годовыми кольцами – в обшарпанный гардероб середины прошлого века. И только Василий остался прежним. И Катерина – со своими, так и не высказанными вопросами, но с полученными ответами, над которыми еще очень долго придется размышлять.
|
</> |