От Казани до Елабуги. Ч. 4 (2). Елабуга. Надежда Дурова и Марина Цветаева —

nantik7 — 11.08.2022

Вначале расскажу о музее Надежды Дуровой – блестящей кавалерист-девицы, ко всем личностным дарованиям природа наделила ее и литературным талантом, свои «Записки» она написала главным образом в Елабуге, здесь же провела и последние примерно 25 лет своей жизни.

От Казани до Елабуги. Ч. 4 (2). Елабуга. Надежда Дурова и Марина Цветаева —

Кем угодно я могла представить себе эту женщину, но не старушкой, доживающей свой век в тихом уездном городке в уютном деревянном домике, купленном на деньги от издания «Записок», в окружении многочисленных кошек и собак, их она привечала, кормила и всячески баловала.

Проводила дни в воспоминаниях, прогулках по окрестностям Елабуги, более всего любила подниматься на Чертову гору, вначале верхом, а потом и пешком. И еще занималась вышиванием. Умерла она 82 лет от роду.

Удивили меня несколько фактов ее биографии: я не знала, что в ранней молодости Надежды матушка выдала ее замуж, и она родила сына, оставшегося, естественно, на попечении мужа, когда кавалерист-девица начала свою блестящую карьеру. Далее, после выхода в отставку она даже встречалась с сыном в Москве (или Петербурге?), но сведений об их встрече у биографов нет. Известно, что, собравшись жениться, сын традиционно запросил благословения матушки и направил ей письмо, которое так и начиналось: «Дорогая маменька». Надежда Дурова в ярости разорвала послание и ответила только после того, как он написал ей по всей форме: «Господину штаб-ротмистру Александру Андреевичу», после чего благословение было получено. Удивило меня то, что к женщине, носившей мужской наряд и демонстрировавшей мужское поведение, жители небольшого городка относились толерантно: местный губернатор дружил с ней и охотно приглашал на светские мероприятия, а на балах у И.В. Шишкина (отца художника) она танцевала с его дочками в качестве кавалера. Думается, дело не только в высоких покровителях Дуровой, но и в том, что в те времена отношение к странным людям, хоть и со сложной гендерной идентификацией, было весьма спокойным.

Город Елабуга в моем сознании связывался прежде всего с образом Марины Цветаевой и ее ужасной смертью, но ясно, что такая трагедия для главного бренда города не годится, гордиться тут особо нечем, но и замолчать вроде бы нельзя. Мы идем в дом на самой окраине города, практически на задворках, здесь были самый дешевый съем и видим памятник в антично-романтическом стиле.

К чему здесь колонны, и этот победный вид? Ладно, идем в музей, уже нехотя.

Там нам предлагают две экскурсии, музей Цветаевой идет только в комплекте с Портомойней (туда мы не хотим), цены немаленькие. Я кидаю взгляд в дверной проем, ищу глазами место в сенях, где висела петля… Вижу крепенький деревянный сруб, светлый, уютный, как в детской книжке про бабушкин домик в деревне. Нет, поворачиваемся, уходим. Не хочу ничего плохого сказать о музейщиках, я знаю, какая здесь ведется научная работа, знаю и о просветительских проектах, и о специальном помещении поодаль, где организуются и проводятся мероприятия.

Я не представляю, какой должна быть экспозиция последнего прибежища Марины Цветаевой, но…

Я прочитала полную версию дневников Мура, Григория Эфрона, раньше что-то руки не доходили, а тут как раз в тему. Безумно жаль этого талантливого, умного, нервного мальчика, воспитанного в Европе, патриота России, адепта русской культуры, мальчика, который стремился оставаться в культурной орбите московской интеллигенции, не представлял себе, не мог представить, а тем более полюбить русскую провинцию. Что он писал о Елабуге, какими грязными красками поливал этот город, даже цитировать не хочется! Это взгляд, полный ненависти и презрения, несправедливых, конечно, оценок провинциальной жизни, можно понять. Как он хотел вырваться отсюда и, что естественно для 16-летнего юнца, искал поддержку у матери.

На всех сохранившихся фотографиях он выглядит старше своего возраста, и все они сделаны после того, как…

(ÐÐ¾ÑÐ»ÐµÐ´Ð½ÑÑ ÑÐ¾ÑÐ¾Ð³ÑÐ°ÑÑÑ Ð¦Ð²ÐµÑÐ°ÐµÐ²Ð¾Ð¹, Ð¾Ñ 18 Ð¸ÑÐ½Ñ 1941 Ð³Ð¾Ð´Ð°. Ð¦Ð²ÐµÑÐ°ÐµÐ²Ð°, ÐÐµÐ±ÐµÐ´Ð¸Ð½ÑÐºÐ°Ñ, ÐÑÑÑÐµÐ½ÑÑ, Ð. ÐÑÑÐ¾Ð½ (ÐÑÑ). — (Последняя фотографтя Цветаевой, от 18 июня 1941 года. Цветаева, Лебединская, Крученых, Г. Эфрон (Мур).

Я ответила себе на вопрос о самоубийстве Цветаевой после чтения дневника (он есть в сети, только надо запрашивать полную версию). Я уверена, что дело именно в сыне, прежде всего в сыне, в Муре. Она чувствует себя ответственной за судьбу любимого мальчика, хочет его спасти (на дворе август 1941 года!), обеспечить ему хоть какую-то жизнь, достойную его, но не может вынести этого бремени ответственности, оно непосильно для нее, она в плохом состоянии. Мур просит, умоляет переехать в Чистополь, там друзья, там круг, там всё, он готов работать где угодно, с радостью пишет о вакансии помощника токаря, он не может оставаться здесь один, без учебы, без книг, без общения, в одной комнатке с отчаявшейся матерью. И Марина Ивановна 26 августа едет в Чистополь, там встречается с Н. Асеевым (он большая шишка), Львом Квитко; Лидия Корнеевна Чуковская устраивает ей ночлег, пытается способствовать ее трудоустройству (помним, Цветаева пишет прошение о работе посудомойкой в Доме писателей). Но, увы, отказ, вакансии нет, столовая еще не открыта, кухни не существует. Просит Асеева похлопотать о прописке в Чистополе, ни сил, ни возможностей решить проблему самой у нее нет: она не член Литфонда, никакие пособия и льготы не положены, все занято, денег очень мало, работы нет, переводы не востребованы, да и вряд ли она в таком состоянии на них способна. Эх, говорила нам еще в Чистополе экскурсовод Соня: был бы здесь Борис Леонидович, может, ничего бы и не случилось! И я верю в это: Пастернак – тот человек, который мог бы взять за руку, все устроить, снять жилье, то есть стать точкой опоры. Увы, он прибудет в Чистополь позже, а Асеев не спешит подвергать себя опасности и хлопотать за жену белогвардейца, сидящего в застенках НКВД… Цветаева не остается даже на ночь, едет обратно, к сыну (а путь неблизкий) и рассказывает о крахе его надежд: вроде, обещают прописку в Чистополе, но она не знает, надо ли ехать, надо ли что-то менять. Я вижу, в отраженном свете вижу состояние Марины Ивановны: она хочет довериться хоть кому, она действительно не может самостоятельно принимать никаких решений, она мечется, и земля плывет под ее ногами. Какая-то знакомая из Елабуги советует ей с сыном принять участие в осенних полевых работах, и тем жить, и она верит ей, предлагает сыну такой (хоть какой) выход. Мур взрывается, пишет о том, что мама не представляет, что такое осенняя работа в поле, что он не может еще и в грязь, и в навоз, он хочет учиться, общаться с другими людьми, в конце концов, другие же матери что-то делают для своих детей! Он не понимает, что мать больна, ему 16 лет, он рассчитывает на ее помощь. Это – все, 31 августа она повесилась, прямо в фартуке, в сенях, и написала, как мы знаем, три записки. Первая – Муру. «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик». Она, конечно, не знает, что папу (мужа – Сергея Эфрона) расстреляют через полтора месяца после ее гибели, а дочь Ариадна (Аля) еще 6 лет будет сидеть. Вторая записка – Асеевым, друзьям (те еще «друзья»), в Чистополь, это последние люди, которым она доверилась.

«Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!» Ариадна (старшая дочь) потом именно Асеева будет винить в гибели матери.

Третья – тем, кто будет хоронить («эвакуированным).

«Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте».

Квартирная хозяйка рассказывает, что на похоронах Мура не было (и никого не было), и в его дневнике о самоубийстве матери рассказано очень странно – как о продолжении споров и обид, наверное, блокировка сознания, не видно эмоции горя и отчаянья. Асеевы приняли мальчика 5 сентября в Чистополе, но уже 9 он оказался в Чистопольском интернате. Довольно быстро Асеевы переправили его в Москву, а 12 октября в Москве началась эвакуация, и Мура отправили в Среднюю Азию, одного, естественно. Там он оказался совсем без денег, ждал переводов от сестёр отца, голодал, брал в долг, воровал, находился под следствием, потом опять Москва, недолгая учеба в Лит. Институте и призыв на фронт, и гибель в 1944 году, 19 лет от роду.

Тело Цветаевой несколько дней держали в морге местной милиции, затем в начале сентября похоронили на кладбище – вопреки легендам, на территории кладбища: атеистическим властям не было дела до религиозных традиций. Могила не то чтобы затерялась, местные пишут, что знали ее расположение, но Анастасия Цветаева (сестра) распорядилась выбрать место для памятника произвольно – по логике «где-то здесь, в этой стороне». То ли не нашла старожилов, то ли не очень-то хотела искать, то ли что.

Я прошла пару-тройку километров до кладбища, все оно засыпано снегом, никуда не пройти, но дорожка к могиле – отдельная, не с главного входа, и она расчищена, как и сама могила. Долго сидела и думала о том, почему мне именно сегодня так понятно и состояние Марины Ивановны, и ее переживания о сыне.