"..оно тебе, приятель, за то, что ты - живой"(с)

mercylo — 20.01.2014 Если б я взялась за этот текст три дня назад, а не придержала бы кобылов, дожидаясь, пока улягутся гнев, омерзение, горечь и прочие эмоции, то на две трети он состоял бы из самого чёрного мата, а на треть - из завываний. Но я заставила себя выждать.
 Я, знаете ли, очень морозоустойчивая. С детства была такой. В прямом смысле - замерзаю я крайне редко, а холодно не бывает вообще никогда, практически. Среди моих  - большинство  как раз наоборот. И всё скопом, и по отдельности они не могут втолковать мне, как это - холодно? Да что значит"холодно" - я ж вот прямо сейчас иду рядом с тобой нараспашку и без шапки. А ты точно не придуриваешься? Не, кажись, не шутит, таки змэрзла - вон, губы синие...
 И я стою с ней рядом, мы примерно одних лет, примерно одной комплекции, обе не сильно хворые, обе курим давно. Но ей холодно, а мне - нормально, "в самый, девки, раз". Зато летом она идёт в джинсах и блузке, сияя свежей физиономией, а я влачусь рядом в тончайшем платье только на трусы и плавлюсь, и стекаю прямо на ходу, напоминая себе кита, выброшенного на берег - мне ОЧЕНЬ жарко в московские +28.
 Мы разные. Внутри сильно разные, снаружи тоже, но это не суть. Важнее про внутри.
 Когда заболела мама, я пришла в такой ужас, что он легко сшиб меня с катушек аж через год после маминой смерти. Ужас никуда не делся-просто пока я ухаживала за ней, хоронила, летала из Москвы в Минеральные Воды на сорок дней и на полгода, пока заказывала и устанавливала памятник, я была занята. Установив белую стеллу на могиле и собрав всех на годовщину, я расслабилась и тут же сошла с ума. Угу, до препаратов большой психиатрии, до почти госпитализации - меня догнали эти двое. Горе и спокойно сидевший в уголке сознания всё тот же ужас.
Сейчас я могу абсолютно спокойно прпарировать себя тогдашнюю и всё, что происходило вокруг - летом будет 17 лет со дня ухода мамы, у меня было время.
 Я знаю, что среди моих френдов и читающих есть пару сотен тех, кто столкнулся с раком. Тех, кого он пощадил (спасибо Единому - пока или навсегда), больше. Их, к счастью, гораздо, гораздо больше вообще. И им придётся поверить нам на слово.
 Так вот, когда становится понятно, что отсчёт начался, мир вокруг меняется безвозвратно. Когда тебе говорят, что "прогноз неблагоприятный" (чаще всего, это означает, что жизни осталось примерно полгода - если повезёт), меняются твой слух и зрение, затачиваясь на "она там дышит?" и "ой, сегодня, кажется, лицо другого оттенка, кажется, меньше оливкового". Меняется твоё отношение к боли - врачи тебе говорят, что это ОЧЕНЬ больно и что придётся колоть трамал, а потом и промедол или морфин.Колоть самой - персонала, который будет приходить столько раз, сколько потребуется, у больницы нет. Обмусолив внутри себя мысль о боли и проведя парочку бессонных ночей в послеоперационной палате, прислушиваясь к нечеловеческим крикам и вою из разных концов отделения(в маленьком городе НЕТ онкоцентра, все лежат в отделении хирургии, вместе. Много людей из посёлков и станиц, родственники привозят их в горбольницу, потому что тут есть хотя бы медсёстры, которые колят. И морг), ты начинаешь стыдиться себя. Да-да. Потому что тебе-то не больно. У тебя джек-пот, блядь. И тебе  очень стыдно за розовую свою морду и хороший аппетит.
 Аня, подруга, врач-онколог, которая вела мою маму до последнего дня, рассказывала, какими чудовищами часто бывают умираюшие от рака люди. Как ненавидят они всё и всех, как мучаются и мучают окружающих, как кричат и проклинают, как обвиняют мир и своих родных, и так почти чокнувшихся от горя и ужаса... Потом, уже в Москве, мне довелось убедиться, как это несправедливо и страшно. У моей сотрудницы умирала от рака желудка мама, добрейшая, тишайшая дама, профессор-искусствовед, и когда обезболивания не хватало(а ведь ампулы все по счёту строго выдаются), профессор проклинала дочь и внуков самыми чёрными словами, желала им изощрённой смерти и обвиняла всех в своей болезни... К счастью, длился ад всего два месяца, но Ольга, её дочь, похудела за это время почти на 30 кг и превратилась из упругой хохотушки в серую худую мышь с потухшими глазами. А в ночь после похорон она приехала ко мне с булькающей сумкой, и пила водку из горла, и хохотала, понимаете?
 Труд сестёр и нянечек в больнице на Каширке и в других таких же местах должен оплачиваться ОЧЕНЬ хорошо. Потому что это - ад.
  Сидеть рядом с человеком, которого пожирает изнутри ЭТО - ад. И, кстати, оно ж часто и наружу выходит в виде свищей, некротических очагов и прочего. Это бонус, конечно. И запах тоже бонус.
 Кормить больного в последних стадиях - ад. Через каждые полчаса он хочет другого. И ему, блядь, в последнем акте этой пьесы  МОЖНО ВСЁ! Он не выздоровеет никогда. Ему НИЧЕГО не повредит уже. Я спрашивала у множества онкологов и они говорили одно и то же: можно всё.

 ...Мама попросила вывести её в сад. Хотела посидеть под алычой в тени. Я выволокла её, усадила, мамочка с удовольствием подставила июльскому солнцу две жуткие  колоды, в которые лимфостаз превратил её  перкрасные ноги бывшей гимнастки и улыбнулась:"Хорошо, доня.." Правда, после этой прогулки она не встала больше, но у неё были эти два часа цветов, тени и  солнца, с чашкой кофе, стоящей рядом на табуретке... И пусть мне кто-то попробует сказать, что я не должна была волочь умирающую мать с одра в сад! И не кормить её осетриной, если ей хотелось. И не давать курить. Пусть только попробует...
  Когда маму увезли в морг, я осталась сидеть в кресле. Кто занимался покупкой всего, что нужно было для погребения и поминок, кто за это расплачивался - я не знаю и до сих пор. Подруга просто взяла на полке денег и люди поехали - кто за гробом и прочим в ритуальную контору, кто - на кладбище, а кто - в ресторан, чтоб договориться о поминках. Ленка поехала в морг и повезла новый красивый лак для ногтей - мама очень просила предупредить работников морга. Ей хотелось лежать в гробу с маникюром.
 Я клянусь, что ни тогда, ни спустя время  не спрашивала, что и сколько стоило.  И сейчас я уверена по-прежнему: мои никогда не взяли бы ни копейки. Никто.

 Понимаете, Тикки, Алан, эльфы, женщина, которая сидела с Сашей довольно долго - герои. Те, кто был с ним с начала больничных дней, те, кто был в конце - герои. Честь им и хвала. Это не сахар, не радость, не любование собой. Это ужас, отчаянье, стыд за то, что ты здоров, попытки приукрасить и скрыть, бешеное стремеление подарить кусок нормальной жизни - хоть три месяца еще, хоть месяц... У Саши было девять месяцев после диагноза. Это много.
 И если он в эти месяцы смеялся и чувствовал себя живым, если боль и темноту с ним разделили другие - я почла бы за честь знать этих людей.  Но Тикки я знаю. И горжусь этим знакомством.

 Трупоедка, отплясывающая на костях несчастного  мальчика, который уже никогда не сможет приехать  и разбить  её самодовольное ебло в мясо, поднимает свой ссаный хвост и раззевает пасть  на тех, кто был рядом, лечил, кормил, защищал, возился.. Многие молчат, потому что "не тронь дерьмо-не будет вони". Многие молчат и считают - чужие деньги и постфактум. Многие в ажитации роют интернет в поисках "ещё фактиков"...
 Я посылала тогде денег. И мне всё равно, есть ли чеки и прочая хуйня - я поступила так потому, что мне захотелось это сделать. Точка.

 И вот ещё что... Ты, безумная сука, ошибка природы..Просто представь, что однажды ТЕБЕ придётся просить о помощи в такой же ситуации - прописки-то нет, а в Пензу помирать не захочется ехать, я точно знаю - тут за  жизнь цепляться зубами будешь. Так вот, задумайся прямо сейчас, КАКОВ будет результат...  Ась?

 От души желаю тебе подотчётных миллионов. На лечение.

 

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив