О языках инородцев

chipka_ne — 21.09.2018

Я после Йом-Кипур обычно пытаюсь сохранить благостное настроение — всё бы мне вспоминать, какой чудесный был вечер во время Кол Нидерей, как хороши были принаряженные детишки, высыпавшие на улицу с великами, коркинетами, бимбами, скейтбордами и роликами, как расхихикались вдруг в синагоге глупые пятиклашки, как раз во время покаянной молитвы — смешинка в рот попала, бывает, я оглянулась, чтобы на безобразниц пришикнуть, и они срочно скорчили виноватые рожицы да так, что все растаяли — ну как на этих феечек в белом и розовом, в рюшах и кружевах всерьёз сердиться!

Меня до слёз умилила даже Октябрина-Клементина, которая, оказывается, тоже постилась! На свой лад, правда. Она сидела на лавочке на бульварчике,  лузгала семки, культурно сплёвывая лушпайки в кулачок и объясняя своей безмолвной компаньонке: 

— Это я, чтоб есть не хотелось. Сегодня пост — до вечера есть нельзя, а семечки аппетит отбивают. 

Я так растрогалась подобным благочестием, что тут же простила ей митингование в автобусе, тем более, что наступивший учебный год снова призвал меня к дисциплине и вынудил пользоваться первыми автобусами, дабы не влипнуть в неизменные наши пробки, так что встречи наши будут сведены к минимуму.

...Но сегодня ненадолго (на один день всего) наступают суровые будни, а вместе с ними — будничные проблемы, наводящие на размышления. 

Навели меня на размышления два случая, успевшие приключиться сегодня утром. Ничего из ряда вон выходящего — утром на трамвайной остановке пришлось помочь симпатичной русскоговорящей паре, гостям столицы, купить билет в автомате. Я сперва думала, что речь идёт о туристах, поскольку у них не было электронной карточки — рав-кав. Сильно удивилась, когда узнала, что они — репатрианты, а карточкой не пользуются(!!!) — «а мы особо никуда не ездим, пешком ходим, у нас всё близко, зачем лишние деньги тратить». Потом настала их очередь удивляться, когда я объяснила, что сама карточка — бесплатная и ни к чему никого не обязывает, зато ездить по ней существенно дешевле. Заодно показала, где карточку получить — вот напротив, на автостанции, на третьем этаже — делов на четверть часа максимум. 

— Ой, — сказала дама, — а вы не могли бы с нами сходить, мы ведь ничего не поймём там...

Я вообще-то не такая уж добренькая, как некоторым кажется, но... Во-первых, не улетучился ещё дзен Дня Искупления, во-вторых, дама просила очень уж извиняющимся тоном, не напористо эдак, а заранее готовая к тому, что я откажусь. Так что потопала я с ними на автостанцию, утешив себя тем, что на обратном пути куплю себе в награду свежевыжатого морковного соку в «Кофиксе». 

Пока шли, пока сидели в очереди (не четверть часа, а минут двадцать), разговорились. Сказать, что я удивилась ещё больше — ничего не сказать. Пара в стране 10 (прописью — десять!) лет. Дама моложе меня существенно, ей пятьдесят два, муж на восемь лет её старше. Иврита не знают. Вот просто, вообще не знают и учить не пытались. « А что вы хотите — разве в 40 лет этот жуткий язык можно выучить! Вообще безобразие — почему русский до сих пор не государственный язык, вы так не считаете?» — мамадарагая! я думала, такие мастодонты канули в небытие в конце 90-х!

При этом, кроме жалоб на «этот жуткий язык», в целом, они жизнью довольны. Полы у злых хозяек не моют, задницы противным старикам не подмывают.  Дама гуманитарий, учительница истории —  коллега, стало быть, подрабатывает на полставочки в русско-бухарском магазинчике, и в одной хорошо зарабатывающей «русской» семье забирает детей из продлёнки и развлекает их час-другой до прихода родителей. Муж инженер чего-то там, инвалид (почему, не спрашивала, так-то по виду не скажешь), получает пенсию. Благодаря его инвалидности, они через четыре года в стране получили хостель где-то в Лоде. Плюс две российские пенсии. Ездят иногда «за границу» — ко взрослым детям, оставшимся в России. Вот в Иерусалим выбрались второй раз за десять лет. В целом люди позитивные, я ведь эгоистка изрядная — если б они меня раздражали, не взялась бы помогать. И благодарили они меня так сердечно, что аж неловко стало. 

Но вот язык... Всё не шло у меня из головы это непоколебимое убеждение — невозможно выучить! 

Но тут я доехала до работы и получила мэйл от знакомого переводчика, с которым регулярно сотрудничаю — вспомнив, что я репатриировалась из Узбекистана, он спрашивал, не знаю ли я кого, способного перевести с иврита на узбекский? Обзвонила друзей и знакомых из Ташкента — увы. Написала в блоге — тот же результат. 

И подумала я тогда — что ж ты, тётушка Чипка, изумляешься безъязыким новым репатриантам — не лучше ль на себя, кума, оборотиться? — как дедушка Крылов советовал. Прожив 15 лет в Узбекистане, далеко ли ты продвинулась в изучении узбекского? Ну, ладно, у тебя отмазка — ты не собиралась там задерживаться (но всё равно, смирившись с тем, что год-два там проведёшь, можно было бы, находясь среди носителей языка, хотя бы попытаться из любопытства!). А муж твой, родня его и друзья-коллеги русскоязычные — те, кто там родился и вырос, изучал узбекский в школе  — как там у них обстояло дело с тем, чтобы хотя бы на базаре объясниться? Ой,  извините, вспомнила —  свекровь моя, чьё военное детство прошло в Самарканде, знала разговорный узбекский прекрасно — но это и всё, пожалуй. Сыновей она ему почему-то учить не стала. Равно, как и не стала учить внуков идишу бабушка Сара — не ровён час акцент появится, над мальчиками смеяться будут!
А узбекский (равно как и таджикский, казахский, киргизский, азербайджанский — каждый может продолжить список по своему усмотрению) — да зачем, скажите на милость, их было знать — если все население империи обязано было знать русский! Можно ли было в Ташкенте прожить, не зная местного наречия? Да запросто! А не зная русского? Можно, но плохо. Даже в уборщицы в приличное место не взяли бы.

Вспомните устойчивые мифы, ходившие по стране всеобщей дружбы народов: прибалты (вариант — западные украинцы) такие националисты! Если в Таллине-Вильнюсе-Риге-Львове (особенно почему-то доставалось Таллину и Львову) что-либо спросишь по-русски, «ОНИ» — нахалы этакие — ни за что не ответят! «ОНИ» — ишь! — имеют наглость на родном языке говорить. Фиг знает, может, какой Матрёне Тимофеевне и довелось как-то во Львове на такое нарваться — поди проверь — но почему же вот я, проживши на Западной Украине с рождения и до 19-ти лет, слышала и украинский, и польский, и русский (да ещё какой русский — от людей «с раньшего времени» — нынче таким только в фильмах про прежнюю жизнь говорят), ни разу с таким не сталкивалась? 

Вспомнилось забавное (скорее, грустное) — отдыхали мы как-то в 80-е с семьёй на Свитязе, мама купила нам путёвку на базу отдыха своего пединститута. Жили, естественно, не в студенческой — палаточной части, а в домиках преподавательского состава (в ректорском домике, если уж быть точной). В соседнем с нами домике жила молодая киевлянка с сынишкой — пединститут тогда выделил часть путёвок киевлянам, Любомльский район официально считался относительно «чистым» после Чернобыля, вроде как полоса радиоактивного облака стороной прошла (сейчас я уже не уверена, так ли это было на самом деле). 

Так вот, эта милая молоденькая мама после нашего приезда, заслышав русскую речь, чуть ли не на шею нам кинулась. И очень искренне пожаловалась:

— Мне пообещали, что я буду жить среди преподавательского состава. А они — представляете! — все говорят по-украински! Даже между собой — я прислушивалась! 

Она была киевлянкой в надцатом каком-то поколении. Жила в столице УССР, между прочим. В русской школе учила украинский, разумеется, в обязательном объёме. Знала джентельменский набор анекдотов: «Трактор в полі дир-дир-дир — ми за мир! ми за мир!» и непременное: «Чи гепнусь я дрючком пропертий, чи мимо прошпандорить він!» — ария Ленского,  гы-гы!— ужасно смешно. Была свято уверена в том, что украинский — удел сельской «Хвеси с маслобойки» и бабушек, торгующих семечками. То, что по-украински по доброй воле и без принуждения говорят молодые кандидаты наук, не укладывалось в её хорошенькой головке. 

В той или иной мере все мы были заражены этой имперской мелкой спесью. С горечью приходится признаваться в этом и себе самой — вроде вот выросла в Украине в двуязычной среде, оба языка считала родными, но вот в Узбекистане всё-таки где-то в глубине души к местному языку было отношение, как — ну не то, чтобы второсортному — а так: зачем его учить, если тебя и так понимают! Никто ж и не учит, даже из тех, кто третье-четвёртое поколение здесь живёт! Ну да, ну да — могу похвастаться, что однажды мы с почти приятельницей в школе выразили желание записаться в кружок узбекского, но это было скорее спонтанное такое фрондёрство — назло злобным курицам, которые чуть ли не вслух на педсовете стали возмущаться «чучмеками». Не уверена, что и в самом деле записалась бы в кружок, если бы паче чаяний, таковой действительно открылся. 

И сдаётся мне, что эту вот имперскую спесь, засевшую в подсознании, люди привезли с собой в разнообразные эмиграции. Есть у меня одна комментаторша, у которой в жизни всё и всегда плохо (работодатели — сволочи и жулики, подопечные старухи — вздорные барыни, соседи — дикари, улица — помойка, квартира — развалина, в магазинах — пусто, одеть — нечего, денег — не было, нет и не будет, список продолжить можно, но, пожалуй, не нужно). Однажды она для разнообразия в комментарии к одному из давних моих постов решила написать не о себе, а о своей подруге в Америке — ну, типа, в Америке — такой же дрек, подруга ухаживает за старухами, а старухи — вы догадались? — все до единого гадкие тиранки. И промелькнуло там странное название должности, какое-то по-турецки звучащее слово «хаматенда» — так вроде заокеанская подруга свою должность обозначила — а почему? — неведомо, ибо английского за изрядный срок в эмиграции так и не сподобилась подучить. Я только месяц спустя расшифровала эту «хаматенду» — «Home Attendant» же! Приходящая работница! И вот, простите, может кто-нибудь это понять? — ну ладно, чтоб Сэллинджера в подлиннике, на это надеяться не будем — но элементарно поинтересоваться, как правильно произносится и расшифровывается название твоей должности из двух всего слов неужели нельзя? Неужто даже простое человеческое любопытство не включается? 

...Был у меня в Узбекистане случай за пару лет до отъезда, после которого мне реально стало стыдно за свою безъязыкость. Узбекский я уже не выучила — к тому времени мы были чётко настроены на отъезд, но я думаю, что этот случай, может и был одним из стимулов к тому, чтобы в новой стране не остаться безъязыкой, стыд — он, знаете, иногда здорово действует, как волшебный пендель. 

Я тогда работала уже в киноцентре и однажды обратился ко мне председатель Чирчикского киноклуба с необычной просьбой. Ему удалось как-то подружиться (ташкентцы, помните, как у нас говорили — «закентоваться») с индийским культурным атташе, а тот подарил ему три индийских фильма на лицензионных кассетах. Да ещё и бумажку к ним выдал с печатью — разрешается, мол, для киноклубных просмотров. Свежие, ещё не бывшие в прокате индийские фильмы — это, господа, золотая жила для тех, кто знает восточного зрителя! Проблема была в одном — фильмы на хинди, как хошь, так и переводи! Вот Борис и обратился по старой памяти ко мне: найди переводчика с хинди. 

Я сперва призадумалась, а потом вспомнила — в Ташкенте была так называемая Школа Шастри — узбекская школа, где изучали хинди, как иностранный язык. Туда я и отправилась. 

Очередной раз убедилась, что «сколько нам открытий чудных...» — нечасто я такие школы видела,  да, чего уж там, совсем не видела! Чем-то гимназическим там веяло, в воздухе просто витало слово «благонравие» — от степенных учителей, от приветливых, умытых каких-то деток, делавших незнакомой гостье «намасте» — просто оазис какой-то! Русская директрисса, величественная, как Ермолова на серовском портрете (чуть ли не в пенсне), свободно говорила по-узбекски. Усадила меня пить чай, выслушала уважительно, без тени удивления, расспросила подробнее о нашем киноцентре, о киноклубах, посетовала на то, что в кино давненько не бывала (я от души пригласила приходить в любое время на любую премьеру — спросите меня, сразу пропустят). Кивнула вежливо — времени нет, но как только, так сразу. Касательно моей просьбы — она знает, кого порекомендовать: Дильбар-апа — не только педагог, но и переводчица, в Индии стажировалась. Да и в средствах она стеснена, так что подработке обрадуется.

Тут же мы с Дильбар и познакомились, она оказалась крупной, стесняющейся своего роста женщиной, милой и улыбчивой, как и все в этой школе. Согласилась охотно. Более того — она бралась сделать два монтажных листа — на узбекском и на русском. Проблема была в одном, как она фильмы посмотрит — времена, на случай, если читают меня молодые люди, напоминаю, были стародавние — это тебе не флешку в компьютер сунуть, а переводить надо со слуха, одноразовым просмотром не обойдёшься. Я тут же с разрешения директриссы позвонила из ее кабинета Борису и мы договорились, что он привезёт Дильбар домой видеомагнитофон и кассеты. 

Я записала адрес и договорилась на завтра — телефона дома у переводчицы не было. Назавтра мы с Борисом долго плутали на его Ниве по переулкам Старого города, в Ташкенте Старый город — это не европейская романтика с брусчаткой, черепицей и уютными кафешками, а узкие пыльные улицы с глухими глинобитными дувалами с двух сторон. Наконец, нашли нужный дом. Калитка открылась в небольшой чисто выметенный дворик с виноградной лозой и абрикосовыми деревьями. По дворику скакала козочка. гоняясь за маленьким, ушастеньким, с волнистой, как у спаниэля шёрсткой, осликом.

— На улице нашёлся, — почему-то извиняющимся тоном сказала Дильбар, — возле калитки стоял, чуть не падал, ножки слабенькие ещё. Хозяева не объявляются. Из бутылочки кормлю — он так и думает, что я его мама. 

Тут обнаружилось, что к старому чёрно-белому «Рекорду» видеомагнитофон не подключается — хорошо, что Борис в последний момент догадался взять с собой новенький портативный телевизор. Пока он соображал, как удобнее разместить аппаратуру в одной из двух крошечных комнат , Дильбар поила меня чаем, а я разглядывала предельно аскетично обставленное помещение, единственным украшением которого были индийские вышитые покрывала и книги, конечно. На откидном рабочем столике у стены лежал «Дэвид Копперфильд» (не фокусник!). В оригинале. 

— Вы и английский знаете? — поразилась я.

Дильбар засмущалась.

— Я же год в Индии жила. В колледже русский преподавала. Там в университетской среде английский не знать — неприлично, вот пришлось выучить...

Когда через неделю мы получили тексты, я тихо ужаснулась. Нет, перевод, во всяком случае русский, который я могла оценить, был сделан безупречно и написан хорошим литературным языком. 

Но обе увесистые папки с переводами, русским и узбекским, были заполненны листами А4 (двухсерийные фильмы, больше сотни листов!),  исписанными ровным аккуратным почерком отличницы  от руки! — нам в голову не пришло спросить, есть ли у Дильбар машинка — Борис и её мог привезти.

— Что ж вы не сказали! — запоздало всплеснула я руками.

— Ой, да ерунда какая, — огорчилась Дильбар, — да мне нетрудно, я привыкла! Я, знаете, какое удовольствие получила! Я пока переводила — у меня все соседи фильмы пересмотрели. А язык какой красивый — я же нечасто живой хинди сейчас слышу. И артист мой любимый — Амитабх Баччан! 

...Когда я впервые открыла учебник иврита — при виде букв-закорючек первым моим желанием было его немедленно захлопнуть. Но каждый раз я успокаивалась, вспоминая ещё более странные закорючки на хинди. Домик за дувалом в Старом городе. Ослика-найдёныша.  Диккенса в оригинале. Дильбар, у которой не было пишущей машинки. И то, что язык можно за год выучить, потому что иначе — неприлично.

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Трейдинг для чайников: что это, как работает и с чего начать

colonelcassad

Освобождение Суджи

atsman

ВЕСНА ПРИШЛА

pr0xboct

С Днём кошек!

matsam

Мы не должны бояться наших людей

swbkka

Котик и жители соснового боры

marusya_s

Пятничное с картинками)))

poltora_bobra

Яжеарендатор

musashi8

Сирийские исламисты заимствуют передовой украинский опыт

• Ранее
• Архив