О школьном "альфадожестве"
artyom_ferrier — 24.06.2018
В своих заметках я частенько вспоминаю «школьные годы чудесные», рассказываю ту или иную историю, которая мне кажется забавной.
Этому есть простое объяснение. Сейчас мой сынок входит в самый такой «интересный» школьный возраст, ему осенью будет пятнадцать, поэтому занятно припоминать себя в том же возрасте и сравнивать. К тому же, я сопредседатель попечительского совета той школы, что мы с коллегами построили для наших исчадий, приходится вникать в её дела – и тоже интересно сравнивать с тем, как было там, где учился я сам в ещё советские времена.
И вот находятся альтернативно одарённые люди (тролли, вернее), которые заявляют: «Ты это всё пишешь, чтобы показать, какой ты был в школе «альфа-лидер», но только потому, что на самом деле ты был «омегой».
О да. Вот чем бы ещё мне сейчас, в сорок два года, можно было потешить самолюбие, как ни «альфа-лидерством» в средней школе?
Нет, я, конечно, не самый успешный парень на этом глобусе (Илон Маск – объективно успешнее и масштабнее), но всё-таки имею кое-какие достижения и после выпускного вечера. И если б о школе у меня были какие-то неприятные воспоминания — то я бы просто и не вспоминал. Но они, в целом, весьма тёплые и позитивные.
Вообще же говоря, вот прямо со школьных времён – меня задолбала вся эта псевдонаучная хрень про «лидерство» и «иерархию» в школьном классе. Задолбала – ещё когда учителя обращались с просьбой на кого-то повлиять, кого-то урезонить, с посылкой «ну ты же, вроде как, лидер». И мне становилось ясно, что они наглухо не понимают раскладов и отношений в классе, а живут в каком-то параллельном мире, из многомудрых, но фантастических пособий по подростковой психологии.
Ей-богу, школьный класс – это не собачья упряжка и не стадо бабуинов (хотя по разрушительному эффекту – иногда может быть похоже). Там всё немножко сложнее, чем эта пресловутая схема с греческими буковками, обозначающими статус в иерархии.
Более того, как я отмечал уже, в обычной школе в обычных условиях – вовсе нет естественных предпосылок для образования какой-то иерархии внутри класса.
Где же они возникают – они всё больше искусственные. Скажем, кадетское училище. Во-первых, это, в отличие от обычной школы, заведение закрытого типа с постоянным проживанием. То есть, там люди проводят в обществе друг друга не шесть часов, а сутки напролёт. Естественно, это резко увеличивает их общую взаимную зависимость, а соответственно – создаёт запрос на возникновение какой-то упорядоченной структуры коллектива с распределением статусов и рангов.
Но самое главное – в такой иерархической структуре заинтересовано руководство заведения. Которое, вообще-то, военное. И готовит будущих офицеров, которым нужно привить представление о субординации.
Поэтому в каждом классе (вернее, «взводе») назначается командир, и он, естественно, обладает несколько привилегированным статусом. Ну просто потому, что он имеет некоторую возможность как-то отмазывать перед начальством своих товарищей за косяки (это, если, конечно, он не такая сволочь, что, напротив, топит и подставляет недругов). Соответственно, быть его товарищем – выгодно. Чем ближе – тем выгоднее.
Нечто подобное наблюдается и в пенитенциарных воспитательных колониях. Которые обычно не готовят будущих офицеров – но испытывают потребность в управляемости своего весьма непростого «населения». И там есть отряд, живущий в одной хате, в нём есть бугор – который служит посредником между администрацией и «контингентом». Хотя, конечно, он может втирать, что потому и в авторитете, что не сотрудничает с ментами – но это сказки для самых маленьких. Разумеется, этот бугор тоже имеет привилегированный, лидерский статус, а статус остальных зависит от степени приближённости к его персоне.
К тому же, отличие малолетней зоны от школьного класса ещё в том, что в классе все примерно одного возраста, а в одном отряде ВК могут оказаться рядом пятнадцатилетки и здоровые лбы вплоть до двадцати лет (есть вариант с досиживанием до этого возраста без перевода на взросляк). В такие годы – существенная разница, которая, конечно, не может не влиять на отношения. Тут дело даже не в чисто физическом превосходстве (хотя и это тоже), но — в «более глубоком знании жизни», внушающим уважение и стремление угодить.
Что же до школьного класса – ну, конечно, советской «системой» предпринимались некоторые попытки создать в нём иерархическую структуру с лидерством. Октябрятские звёздочки, пионерский отряд с командиром и звеньевыми, далее – комсомол и, соответственно, комсорг. Был ещё и староста класса, но его «полномочия» ограничивались, в общем-то, тасканием журнала из кабинета в кабинет.
Это я всё ещё застал, будучи 76 года рождения, но – в явно увядающей форме. А когда мы вошли в комсомольский возраст, то отношение к этому делу было такое, что из всего класса туда вступили всего две девочки. Очень милые евреечки, которые славились просто лютым, воинствующим антисоветизмом. То есть, умеренными антисоветчиками тогда были все, но вот эти барышни – реально ненавидели Софью Власьевну в любых её проявлениях. Своё же вступление в комсомол объяснили тем, что «будем взрывать систему изнутри». Но я так думаю, скорее, их осторожные и практичные родители просто уломали их вступить в комсу «на всякий случай», если вдруг Совок оклемается, против ожиданий, и членство в комсомоле снова начнёт иметь значение для карьеры.
Но в целом, мягко говоря, даже в середине восьмидесятых ко всей этой пионерско-комсомольской фигне в нашей школе относились не очень серьёзно. Ну, это была довольно элитная спецанглийская школа, где половина педсостава были лояльны скорее Израилю, чем Советскому Союзу, да и оставшиеся не отличались пиететом перед властью. Это была такая школа, где даже трудовик, бывший мент, при очередной поломке фрезерного станка мог запросто сказать при нас, семиклассниках: «Советское – значит отличное… от человеческого». И все смеялись.
Разумеется, там и дети встречались очень непростые, в плане социального происхождения. Ну вот мой закадычный дружок Димка – был сыном зампреда Ленгорисполкома. Да и мой Oldman, завкафедрой на филфаке ЛГУ, специалист по современной англоамериканской литературе, тоже непростой чел был. Главное – не будучи членом Партии, он был, тем не менее, «выездной», причём, в капстраны. Так и шастал по всяким конгрессам да симпозиумам. А тогда это очень много значило в Совке. Потому что его могли попросить привезти книжку, пластинку, нормальную кодаковскую фотоплёнку, всякое такое.
Были же и детишки высокопоставленных чекистов, дипломатических и торгпредовских работников. Ну и культурной элиты – само собой.
А были, с другой стороны, и вполне обычные советские дети вполне обычных советских родителей. Ибо, конечно, при поступлении в школу учитывалась потенциальная полезность родителей (взяток точно не брали, но полезность учитывалась), но всё же больше смотрели на прохождение вступительных экзаменов. Они были неофициальные, но довольно жёсткие по требованиям, даже для первого класса. И если ребёнок в этом возрасте уже умеет читать-писать (по-русски) и решать простенькие арифметические задачи – его брали даже из «небогатой» семьи. С другой стороны, дебила – не взяли бы и у члена Политбюро.
И что могу точно сказать, какого-то расслоения по этой линии, социальное происхождение и статус родителей – в нашей школе не было от слова «совсем». Ну, если начать меряться крутизной родаков – то всё окажется слишком сложно. Ибо если кому нужно видеокассету с редким фильмом, какого в здешнем видеосалоне не достанешь – это к моему Бате. А если прогнившую стоячную трубу поменять – это к Димкиному. Но что круче и как от этого «иерархию» строить – хрен его знает. Поэтому, в целях простоты, у нас просто считалось крайне дурным тоном понтоваться возможностями предков (и их баблом – тоже). И вот в компании, которая у нас сложилась к старшим классам, с одной стороны были такие «мажоры», как мы с Димкой, а с другой, скажем, Лёха, который вообще был сыном матери-одиночки, школьной библиотекарше. Но если б кто-то стал перед ним задаваться по этому поводу – мигом получил бы по морде, что от Димки, что от меня, что от любого другого парня из нашей компании, которые все ходили в ту же каратистскую секцию, что и я (собственно, я их туда затащил).
И когда я говорю, что было круто в старших классах подъезжать к школе на Волге – то не потому, что мы такие охуенно богатые. Да в нашей школе были и детишки тех, кто на Мерседесах уже тогда ездил. И все прекрасно знали, что это «баржа» из такси с изрядным пробегом, которую мне по винтикам пришлось перебирать целое лето. Но именно это и было круто, что я смог это сделать (когда ещё не было этих ваших интернетов с ютубами и наглядными видеоуроками «как перебрать баржу»). Ну и что я водил довольно неплохо. И болт клал на гайцов, рассекая без прав (но они тогда и очень редко стопили, тем более чёрную волгу, а я ездил аккуратно).
В целом же, это просто чушь, вот это всё про лидерство, про «альф» в школьном классе. Нет, понятно, что если школа в такой местности, где половина родаков сидела (а другая – охраняла) – то там найдутся желающие привить зоновские понятия, провозгласив себя «авторитетами», да ещё собирать «грев на общаг». Предпочитая, естественно, легковерных малышей, поскольку от сверстников можно и огрести.
Но у нас что-либо подобное – представлялось за гранью бреда. Просто идиотизм, кичиться тем, что какое-то отношение к криминалу имеешь и что у тебя в знакомых есть охуительно крутые взрослые парни, которые умеют охуительно круто просирать жизнь на тюрьмах и зонах.
Вот даже свои вполне невинные дела с фарцовщиками (Батиными студентами) – я в школе старался не афишировать. Ну просто знали, что можно ко мне обратиться, если надо чего-то «достать», типа парфюма или колготок. Но что да как в деталях – это только самым близким друзьям, да и то не всё. А уж читать перед классом лекцию на тему «Как забрать у девочки валюту в гостинице, чтобы доставить на хату барыге и не попалиться перед спецурой» - ну, это было бы, мягко говоря, легкомысленно. Хотя я делал и это лет с двенадцати, поскольку для взрослых ребят это была бы серьёзная статья, а я, если даже прихватят с баксами на кармане – малолетка, вообще не субъект. И если что: «На полу в коридоре увидел, интересные такие зелёные бумажки. Наверное, вкладыши от жвачки, мы ими на подоконнике играем».
А трепаться об этих делах в школе – было вовсе излишне. Как и в случае с нашим «общегородским клубом взаимовыручки» на базе секции карате, который некоторые особо впечатлительные сотрудники милиции называли «молодёжной мафией». Вот тоже как-то не приходило в голову расклеивать объявления «Если вас обижают, а вы не можете дать отпор, то обращайтесь к нам, и к вашему обидчику подойдут совершенно незнакомые пацаны с другого района и объяснят, что так делать не надо». Нет, это всё-таки был сервис для «своих», в чьей надёжности не приходилось сомневаться.
Что же до моего «лидерства», то я не уверен, что был «лидером» даже в нашей компании весёлых каратистов. Другие пацаны – так точно очень бы удивились, узнав, что я над ними «лидер». Нет, у нас как-то каждый сам себе «лидер» был, мы просто дружили (хотя иногда и ссорились, куда ж без этого).
И даже тот факт, что у меня чаще водились деньги (сначала – от этих фарцовщиков, потом зарабатывал переводами, которые Батя подкидывал) – не делал меня «альфой». Нет, он делал меня просто парнем, у которого можно занять и который не будет торопить с отдачей. Ну и который чаще других платит за пиво.
Тем более, очень удивились бы прочие одноклассники, узнав, что у них есть «альфа-лидер», и это я. Да они не особо-то нуждались в «лидерстве». Это взрослым бывает иногда нужно, чтобы в подростковом коллективе имелся лидер, который бы всех «строил». А тинейджерам в нормальных условиях это нафиг не нужно, какое-то лидерство, ранжир статусов, иерархия. Они просто сходятся, образуют немногочисленные группы по интересам, а с остальными одноклассниками общаются постольку поскольку.
И вот, скажем, была у нас в классе эта наша каратистская компания из четырёх человек (в действительности, ещё пара ребятишек из параллельного, которых я тоже затащил в секцию и мы с ними общались даже плотнее, чем с прочими одноклассниками), а был Игорёк Шапиро. Тщедушный очкарик, но при этом – серьёзный шахматист, который и в преф уже к девятому классу играл на уровне «бог».
Я, вообще-то, тоже неплохо играл, но порой – мог зарываться. Заторговываться в надежде на прикуп, «падать» с опасными дырами. А Игорёк – он математически очень расчётливо и сдержанно играл. Поэтому чисто статистически – он меня обыгрывал. Не в каждой отдельно взятой пульке, а вот в долгой гонке. Ну, опять же, он этим на жизнь зарабатывал, будучи из интеллигентной, но небогатой семьи, а для меня тогда бабки были easy come – easy go. Мне-то игра всё больше для острых ощущений нужна была, а деньги, по пять копеек за вист, - для меня были совершенно несерьёзные и в девятом классе.
И я представляю, куда бы поднялись Игорьковы интеллигентные шахматистские брови, если б его уведомили, что я над ним «лидер». Он бы, наверное, сказал: «А можно мне назначить в лидеры кого-то такого, кто не идёт на мизер с бланковой девяткой?»
И чисто профессионально — он был бы прав. Ибо, когда играешь Сочинку, а не Ростов или Питер, где всё решают распасы, на мизере с бланковой девяткой можно влететь так, что это будет непоправимая катастрофа. Но, чёрт побери, много ли в этом мире людей, которые не пойдут на мизер, имея из дыр только лишь бланковую девятку, а три остальные масти идеально чистые? Какова вероятность, что именно к этой девятке придут, скажем, валет-десять? Зато если придут — может легко выйти так, что тебе впарят и шесть, и семь взяток, безо всякой угадайки и безо всякой возможности перехватить.
Ну и вот Игорёк совершенно не скрывал, что гордится превосходством своего математического ума над всякими этими каратистами, которые так легко поддаются эмоциям. А мы — уважали его за этот самый математический ум и хладнокровие в игре. Продувались ему — но уважали. Это приятно было посмотреть, профессионала в деле. Приятно — и поучительно.
Вот, скажем, он заказывает игру, пас-вист, легли. Говорим: «Ну чего, чётко своя, шесть». Он этак лениво скосит взгляд на стол, мотает головой: «Не, моих семь».
Мы: «Да как так то? Имей совесть! Мы чего тебе, ТД8 в трефах наиграем — или второго короля во червях? Ты нас совсем за лохов, что ли, держишь?»
Он: «Держу. И конечно, наиграете. Куда вы денетесь. Я сейчас подожму вас по длинному козырю — и будет вам задачка, чего нести. А когда отдамся — у вас выходов других не будет, кроме как наиграть седьмую».
«Показывай, теоретик!»
Показывает. И таки да — действительно. Без вариантов наигрывается — при правильных, конечно, действиях игрока. Со временем — и я научился такие схемы просекать. Это мне пригодилось потом в Универе. Но всё же — я никогда не делал это так быстро, как Игорёк в девятом классе. Его было, за что уважать. Хотя, казалось бы, мы крутые спортивные ребята, а он — в чём только душа держится.
С другой стороны, если, теоретически, кто-то во дворе его дома стал бы обзывать Игорька «жидёнком» и как-то ещё наезжать, и я бы об этом узнал — то... Нет, подошёл бы не я. Подошёл бы Тимур, мой постоянный спарринг-партнёр, живший далеко от центра, на улице Салова. И вежливо поинтересовался бы, не хотят ли и его, за компанию, назвать «чуркой косоглазой». И очень доходчиво разъяснил бы за дружбу народов и основы взаимоуважения.
А если когда у Тимы возникали какие-то проблемы, которые ему не очень удобно решать самому, - подходил кто-то из наших. Ну вот один раз мне пришлось провести разъяснительную работу с малость оборзевшим его одноклассничком, сынком начальника местной ментовки, когда Тиме не очень сподручно было связываться и светиться. И это отдельная забавная история, я её в прозовской днявке в своё время излагал. Ибо, как ни удивительно, когда сынуля пожаловался папаше (я довольно мягко его прессанул, всё больше попугал, но он тот ещё нытик был) — то вот этот папаша очень сильно напряг своих оперов, и они таки меня нашли, проявив неожиданные рвение и смекалку. Но мы очень мило пообщались в отделении, расстались в целом друзьями. Однако ж, они шепнули коллегам на моей земле, что вот есть такой парень, и есть у них вроде как «мафия», вы бы имели в виду, а то как бы эти боевитые малолетки не отвязались, за края не зашли.
Так и рождаются нездоровые сенсации. Ибо — ну какая, нафиг, «мафия»? Просто — система взаимопомощи одних хороших людей другим хорошим людям. Но тогда, с появлением реальных преступных молодёжных группировок (в Поволжье, но и не только) — менты очень настороженно относились ко всему, что хоть как-то ассоциируется со словами «молодёжь», «организация» и «насилие». И объяснять, что мы не гопники, мы вовсе даже «антигопники» - было не то, что бесполезно, но — не снимало настороженности. Да эта хвалёная советская милиция (довольно оранжерейное растение) — тогда вообще не понимала, чего в стране происходит и как что контролировать. Они тогда в своих-то рядах абсолютно неуверенны были, кто из них честный мент, а кто штемп на подсосе у бандосов.
Но это, конечно, другая тема.
Возвращаясь же к отношениям в нашем классе и в школе — да они в целом ровные были. И взаимоуважительные. И когда я пишу, что если я кого-то о чём-то просил, то люди к этому прислушивались — так не потому, что я какая-то там «альфа», которая «доминирует». А потому, что сегодня я прошу чего сделать или, наоборот, не делать, - а завтра, может, меня придётся попросить. И если ты меня нахуй пошлёшь с моей просьбой — ну завтра я тебя могу не услышать.
Поэтому, когда я прошу ребятишек на класс младше перестать третировать своего придурковато идеалистичного одноклассника, который застал их за распитием винчика и сдал училке, думая, что «это правильно» (сама училка так не думала), когда я им говорю, что хватит уже кидать его с набережной в Неву, поскольку этот дурак может руки на себя наложить и создать нам всем проблемы, всей школе, - они меня послушались не потому, что я такой офигенно крутой «альфадог», который, со своими пацанами, сам всех запрессует в случае неподчинения. А потому, что я по-человечески попросил — они по-человечески поняли. Вняли разумным доводам, когда я объяснил, в чём мой (да и их собственный) интерес, чтобы они перестали глумиться над этим юродивым. Они отнеслись с пониманием и уважением, а значит — могут рассчитывать, что и я, и мои друзья, отнесёмся с пониманием и уважением, если они о чём-то нас попросят (в пределах разумного).
Это и называется «нормальные человеческие отношения». Но вот складывается впечатление, что «тролли» — просто никогда в своей плачевной жизни не сталкивались с тем, что между людьми могут быть именно нормальные человеческие отношения. Когда ты о чём-то просишь — и к тебе прислушиваются, поскольку понимают, что когда-то может потребоваться попросить и тебя о какой-то услуге. Они, тролли, вот этого — наглухо, искренне, «имманентно» не понимают. Такое создаётся впечатление, что в их картине мира всякие взаимоотношения людей строятся лишь по схеме, кто над кем доминирует, кто кого нагнул.
И думаешь: какими же патологическими чмошниками нужно быть всю дорогу, чтобы именно так воспринимать этот мир? И вот эту чмошную стихию — действительно высвободило правление Путина, который сам один из таких, вечно на всех обиженный, что его недостаточно уважают, и никогда не задающийся вопросом, с хера бы его уважать. Поэтому я и называю это «сколенвставание» - «Петушиным Бунтом». Поскольку реально из-под шконок повылазила вся самая никчёмная и чмошная гнусь, которая даже теоретически не представляет себе, что в этом мире возможны какие-то иные виды сотрудничества между людьми, когда бы они не «нагибали» друг друга, а доказывали свою полезность друг другу.
Ну да то — философское, социологическое, политологическое.
Что же до той школы, где я учился — то я, конечно, не хочу сказать, что там всё было абсолютно благостно и ровно, что вообще не бывало никаких конфликтов. Да конечно бывали. Но, боюсь, не того рода, какие могли бы порадовать изобличителей детской стадной жестокости. Им ведь нужно, чтобы примерно как в фильме «Чучело» было, чтобы весь класс травил и чморил несчастную жертву, на регулярной основе.
Но я скажу, что оказаться «омегой» в школе — было очень просто и мне. Для этого достаточно было, классе в пятом, навыёбываться на ребятишек двумя классами старше, обстебать их девчонок, парни немножко зверели и могли даже отвесить пиздюлей. Ну, бывало такое. Но это воспринимается больше как забавные, а не «унизительные» эпизоды. Даже если нос расквасили, в солнышко насовали — ну, пустяки, дело житейское. Я, в конце концов, боксом с восьми лет занимался.
А вот перманентная какая-то травля, да ещё и одноклассника — ну это, наверное, очень постараться нужно доказать, что ты ни на что лучшее не годишься, кроме как роли лисы в фокс-хантинге, и довольно тупой лисы, которая не может обосновать местным «волкодавам» (если такие есть в классе), что ты можешь им посодействовать с учебным процессом. Дать списать, решив и его вариант — когда вы за одной партой будете сидеть, что-то такое.
И у нас — я не припомню, чтобы всем классом кто-то кого-то целенаправленно чморил. Да это просто неинтересно и неспортивно.
Хотя общий бойкот — один раз объявили даже мне. Классе в четвёртом. Когда мы собирались все вместе съездить в Киев, заценить исторические всякие достопримечательности, и всё это в мае, то есть, фактически, урезается учебный год, всем лафа — а тут вдруг в конце апреля говорят, что облом, никакого Киева.
Ну и нашлись изобличители, которые вычислили, что в мае, наверное, будет олимпиада по инглишу, где Тёмочка должен стать победителем, а потому весь класс не едет в Киев, чтобы Тёмочка остался. Где логика? Ну, нам тогда было по десять лет, это четвёртый класс.
Три урока мы насупленно молчали друг на друга, потом ко мне подвалила всё же делегация с требованием доказать, что это не из-за меня и моего папочки отменили поездку в Киев.
Я честно сказал: «Это, вообще-то, не из-за меня. Это из-за ядерного взрыва, хотите верьте, хотите нет».
«Какого взрыва? Ты бредишь? А, мы поняли: ты про эту аварию, что ли, на этом, как его, Чернобыле? Так ведь сказали же, что там малозначительное было происшествие, всего шестеро пострадавших».
Тут вдруг задумывается (складками лба напрягается) помянутый Игорёк Шапиро, говорит: «Я, конечно, не физик-ядерщик — но вот чего-то сейчас не очень себе представляю, какая должна быть авария на атомной станции, чтобы хоть какие-то были пострадавшие, но не было взрыва. Ну вот с чего они там пострадают? Вот у Станислава Лема — был вариант с портативными ядерными реакторами, где кто-то мог пострадать, оказавшись вблизи них при разрушении, но это-то — не портативный...».
Ему: «Да иди ты со своей фантастикой! А вот ты, Тём, откуда взял, что там чего-то серьёзное было?»
Пересказываю то, что слышал из «вражьих голосов». Собственно, их все нормальные люди слушали, всякое это БиБиСи да Голос Америки, да «Свободную Волну из Кёльна», но не все — давали слушать своим детям.
Общественность мне: «А чего сразу-то не сказал, что это не из-за тебя нам Киев обломили?»
Отвечаю: «Да интересно было посмотреть, как скоро вы меня не только бойкотировать, но линчевать начнёте».
Да, это полезно в общении с людьми — провоцировать у них пристыжённость от необдуманных действий против тебя. Я бы тогда так сформулировать не смог, в десять лет, но — инстинктивно чувствовал. Что если в школе тебя встречают как врага народа, который будто бы обломил поездку в Киев ради своих амбиций, и при этом нихрена не знают, почему на самом деле она обломилась — ну вот и не оголяй свои козыря сразу, дай им зайти с заведомо несуразной критикой. От которой им будет стыдно, когда вскроются факты.
После такого прокола — будет гораздо меньше желающих наезжать на тебя с какой-то критикой. И гораздо меньшую поддержку она будет иметь. «Вот тогда опростоволосились — а что, если и сейчас то же самое?»
Но конфликты, конечно, бывали всю дорогу. Даже в нашей компании весёлых каратистов.
Помню, как-то в понедельник заявились мы с Димкой в школу — оба разукрашенные. У меня бланш под глазом, у него губа разбита. И при этом, хотя сели за одну парту, как сидели всегда, но смотрим в разные стороны, демонстративно, друг с другом не разговариваем. Значит, посрались. Это было понятно всем.
И вот подваливает милая такая девчушка, Викуля, которая хотела стать психологом, читала всякую литературу на эту тему (в том числе — и через Батю ей англоязычные источники поставлялись), и она делает вид, будто сжимает в руке микрофон, подносит ко мне, говорит:
«Скажите, пожалуйста, Артём, ваш конфликт с Дмитрием — это была битва за доминирование в группе?»
Я: «Чего? Да кому бы впёрлось доминировать над лишенцем, который, набравшись пива, наглухо лишается чувства юмора и шуток не понимает».
Тут Димка переводит Викулину руку с «микрофоном» к себе и говорит: «И уж тем более никому нафиг не впёрлось доминирование над дебилом, который по пьяни считает, что любая его глупость — офигенно остроумная шутка».
Вика: «А какая, всё-таки, была шутка?»
Мы с Димкой хором: «Да если б кто помнил!»
После чего — обниматушки с ним. «Ты извини, братан, если я чо... да нет, это ты меня, братан, извини, поскольку я трижды чо... Давай теперь подерёмся на тему, кто больше раскаивается и примеряется? Вот я, сцуко, по-моему, недостаточно это делаю, мне пизды вломить надо!»
Ну, комедия, конечно. Хотя мы реально тогда поцапались с Димкой, и могли бы недели две друг с другом не разговаривать, а Викуля влезла так, что прямо сразу примирились. По ходу, она сейчас действительно хороший психолог, реально умеет решать сложные всякие проблемы взаимоотношения людей. Даже таких, которые трахаются друг с другом (мы с Димкой — вообще-то, нет).
И потому в целом — у меня очень хорошие воспоминания обо всех моих одноклассничках, поскольку они были и в школе реально хорошими людьми, и потом.
И естественно, там не было места какому-то примитивному «альфадожеству». Ни в классе, ни в школе.
Где оно бывает — ну, либо взрослым так надо, либо - это какие-то очень(!) существенные упущения в педагогической работе, когда какое-то «блатоватое» малолетко гнёт под себя всех остальных школяров, а потом и учителей.
Но как это пресекать — я как-нибудь потом распишу.
|
</> |