О любви и браке

tenderstory — 10.11.2021 Из Книги "Сила мифа" Джозефа Кэмпбелла



МОЙЕРС: То есть рыцарский век – это на самом деле век романтической любви?

КЭМПБЕЛЛ: На самом деле это две взаимосвязанные вещи. Это были очень странные времена, очень жестокие. Не было единого закона. У каждого был свой закон, и, разумеется, нарушения законов были обычным делом. Но среди этой жестокости действовала и цивилизованная сила, воплощенная женщинами, потому что именно они устанавливали правила, а мужчины должны были играть в соответствии с требованиями женщин.

МОЙЕРС: Как случилось, что женщины стали играть такую роль и оказывать такое влияние?

КЭМПБЕЛЛ: Просто если вы хотите добиться любви конкретной женщины, это значит, что она уже получила власть над вами. Соглашаясь, женщина оказывала милость. Именно таким термином (merci) это обозначалось в то время. Женщина оказывала милость, то есть давала согласие. Например, она могла позволить вам поцеловать ее в шею на Троицу или полностью отдаться вашей любви. В зависимости от того, как она оценивала кандидата.

МОЙЕРС: Существовали правила, по которым дамы оценивали кандидатов?

КЭМПБЕЛЛ: Да. И самое главное условие заключалось в том, чтобы у кандидата было доброе сердце, то есть сердце, способное любить, а не просто страстно желать. Дама обычно испытывала поклонника, чтобы убедиться, что у него доброе сердце и он способен к настоящей любви.

Мы не должны также забывать, что эти дамы – благородного происхождения, а в то время это были люди удивительно эрудированные и способные как на жесткость, так и на нежность. Сегодня, например, я не знаю, как женщина может проверить, доброе ли сердце у мужчины и можно ли вообще назвать доброе сердце идеалом, к которому все стремятся.

МОЙЕРС: Как вы понимаете, что значит доброе сердце?

КЭМПБЕЛЛ: Сердце, способное к состраданию, я так сказал бы.

МОЙЕРС: И что это означает?

КЭМПБЕЛЛ: Способность разделять страдания. Ведь слово «сострадание» состоит из двух частей «со» и «страдание», то есть способность разделить то, что в данный момент времени переживает другой человек, разделить его чувства. Если посмотреть на немецкий аналог слова, то его смысл становится еще более ясным: «mitleid», где «mit» «с», а «leid» – это «горе» или «страдание». Самым главным было проверить, способен ли этот мужчина страдать во имя любви, потому что любовь – это не просто страсть и похоть.

###

МОЙЕРС: Как вам кажется, почему мы влюбляемся в одних людей и не влюбляемся в других?

КЭМПБЕЛЛ: Я не тот человек, который может это объяснить. Это великая тайна – это искра, которая вспыхивает между двумя людьми, разжигая потом муки любви. Трубадуры воспевали эту муку, эту болезнь (врачи не могут излечить от нее), рану, которую можно исцелить только тем же оружием, каким эта рана нанесена.

МОЙЕРС: В смысле?

КЭМПБЕЛЛ: Рана – это моя страсть и любовь к созданию, которая вызывает муки. Единственный человек, который может излечить меня, это тот, кто заставляет меня страдать. Это тема, получившая символическое развитие во многих средневековых историях, например о копье, которым наносят рану. И только когда то же копье коснется открытой раны, она заживет.

###

МОЙЕРС: Вы утверждаете: то, что произошло в XII и в XIII веках, является одним из самых важных поворотных моментов в мировоззрении человека и в его духовном сознании, что именно тогда новый опыт любви нашел свое выражение.

КЭМПБЕЛЛ: Да.

МОЙЕРС: И это противоречит церковному деспотизму над сердцем, согласно которому люди, особенно молодые девушки, должны были сочетаться браком с тем, кого выберут им в супруги Церковь или родители. Как это повлияло на страсть сердца?

КЭМПБЕЛЛ: Прежде чем говорить о том, что это привнесло, скажем, какая ситуация сложилась до этого. Мы должны понимать, что сама семейная жизнь также создает отношения любви, то есть между мужчиной и женщиной все же существовала любовь, несмотря на то, что их брак был организован против их воли. В семье, которая была создана таким образом, царит любовь. Но там вы не получите другого переживания, любовного восторга, который вам дарит ощущение того, что вы прикасаетесь к душе другого человека, что он ваша родная душа. Право на переживание такой любви и отстаивали трубадуры. И именно она является идеалом и в наше время.

Но, как вы знаете, брак – это брак. Брак – это не любовное приключение. Влюбленность – это нечто совершенно другое. Брак – это обязательства и верность партнеру. Потому что другой человек – ваша вторая половина. Вы и другой едины. В любовной интриге это не так.

Любовные отношения должны приносить наслаждение, а если оно исчезает, отношения исчерпаны. А ведь брак заключается на всю жизнь и предполагает определенные обязательства, которыми вы связаны всю жизнь. То есть брак – большой долг в вашей жизни. Если брак не является вашей основной обязанностью, значит, вы не женаты.

МОЙЕРС: Есть ли место для романтической любви в браке?

КЭМПБЕЛЛ: В каких-то браках – да. В каких-то – нет. Но основное, о чем говорили трубадуры, это верность.

МОЙЕРС: Что имеется в виду под верностью?

КЭМПБЕЛЛ: Никаких измен, никаких перебежек на другую территорию – во всех ваших испытаниях и страданиях вы остаетесь верными.

МОЙЕРС: Пуритане называют брак «маленькой церковью внутри Церкви». В браке ты любишь каждый день и прощаешь каждый день. Это длительное таинство – любовь и прощение.

КЭМПБЕЛЛ: Я думаю, что брак – это «испытание» в самом глубоком смысле этого слова. Это подчинение человека чему-то более высокому, чем он сам. Реальный брак, как и любовь, развивается в отношениях, в которых вы находитесь. Вы понимаете, что я имею в виду?

МОЙЕРС: Не совсем.

КЭМПБЕЛЛ: Это похоже на символ инь и ян. Вот я, вот она, и вот мы. Когда я должен жертвовать, я не делаю этого для нее, я делаю это для наших отношений. Ненависть к другому ошибочна. Жизнь в отношениях, другими словами, это и есть ваша жизнь прямо сейчас. Брак – две жизни, подчиненные отношениям. У влюбленных, в отличие от женатых, две отдельные жизни, которые находятся в отношениях, более или менее успешных, длящихся в течение определенного периода времени, ровно столько, сколько это нужно обоим партнерам.

МОЙЕРС: В священном браке Бог объединяет людей, они становятся единым и не могут быть разделены по воле человека.

КЭМПБЕЛЛ: Они были единым до брака, и символика брака подтверждает это.

МОЙЕРС: В каком смысле они были единым целым до брака?

КЭМПБЕЛЛ: Через брак мы символически признаем нашу идентичность – два аспекта одного существа.

МОЙЕРС: Вы помните эту старинную легенду о слепом ясновидящем Тиресии?

КЭМПБЕЛЛ: Да, это замечательная история. Однажды Тиресий шел через лес и увидел двух спаривающихся змей. Он ударил их палкой и превратился в женщину, и прожил несколько лет как женщина. Потом однажды, когда она шла по лесу как женщина, Тиресия увидела двух совокупляющихся змей, она снова ударила их палкой и опять стала мужчиной.

И вот в один прекрасный день на Капитолийском холме, холме Зевса…

МОЙЕРС: Гора Олимп?

КЭМПБЕЛЛ:…Олимп, да, Зевс и его жена спорили, кто получает большее удовольствие во время полового акта – мужчины или женщины. И, конечно, никто не мог дать правильный ответ, потому что все знали этот процесс только со своей стороны, если можно так выразиться. Затем кто-то из них сказал: «Давай спросим Тиресия». Они пошли к Тиресию и спросили его, и он сказал без колебаний: «Конечно, женщина в девять раз больше, чем мужчина». Я не могу сказать вам, почему, но Гера, жена Зевса, пришла в такой гнев от этого ответа, что в наказание ослепила Тиресия. Но взамен Зевс, чувствуя некоторую ответственность за произошедшее, дал ему пророческий дар. Здесь важна мысль о том, что, когда ваши глаза закрыты и не отвлекаются на то, что их окружает, вы действуете согласно своей интуиции и вступаете в контакт с морфологией, с основной формой вещей.

МОЙЕРС: Дело в том, что Тиресий, который был превращен змеями из мужчины в женщину, а затем снова в мужчину, приобрел понимание как женского, так и мужского опыта, то есть он узнал больше, чем знают бог и богиня.

КЭМПБЕЛЛ: Верно. Это также символизирует сам факт единства обоих. Когда Цирцея отправляет Одиссея в подземный мир, его истинное посвящение происходит после его встречи с Тиресием, в результате которой он осознает единство мужских и женских начал.

МОЙЕРС: Я часто думал, что если мужчина сможет узнать свою женскую сторону, а женщина – мужскую, тогда человек будет знать столько же, сколько боги, а может, даже больше.

КЭМПБЕЛЛ: Вы также можете получить эти знания из своей семейной жизни. Таким образом вы можете вступить в контакт с женской частью себя.

МОЙЕРС: Но как насчет самопознания в любви, когда вы встречаетесь с кем-то и вдруг чувствуете: «Я знаю этого человека»? Или вы говорите: «Я хочу узнать этого человека»?

КЭМПБЕЛЛ: Это действительно тайна. Как будто из будущей жизни, которую вы собираетесь прожить с этим человеком, вам приходит послание: «Это тот, с которым ты разделишь свою жизнь».

МОЙЕРС: Может быть, это чувство исходит из глубинных слоев памяти, которых мы не осознаем. Кто-то появляется и влияет на вас особым образом…

КЭМПБЕЛЛ: Как будто бы мы слышим послание из будущего. Оно разговаривает с вами. Это связано с самой тайной времени и его трансцендентностью. Я думаю, мы сейчас затрагиваем очень глубокую тайну.

МОЙЕРС: А как насчет вашей собственной жизни? Вы тоже относитесь к этому как к тайне? Возможны ли счастливые отношения вне брака?

КЭМПБЕЛЛ: С технической точки зрения можно сказать: «Да, конечно».

МОЙЕРС: Но кажется, что все, чем полна любовная интрига, запрещено в брачных отношениях и снижает лояльность к таким отношениям.

КЭМПБЕЛЛ: Думаю, каждому нужно разобраться в этом самому. Вас может охватить любовный порыв уже после того, как вы вступите в брак, а не последовать за этим порывом может означать – как бы это сказать – добровольный отказ от жизненных сил, которые дает нам любовь.

МОЙЕРС: Кажется, в этом и заключается суть дела. Если глаза являются разведчиками сердца и приносят то, что страстно желает сердце, значит ли это, что оно может пожелать только раз?

КЭМПБЕЛЛ: Любовь не прививает человеку иммунитет против других отношений, позвольте мне просто сказать это. Но можно ли заводить любовную связь на стороне (я имею в виду настоящие полноценные любовные отношения) и в то же время сохранять верность браку? Я не думаю, что такое возможно.

МОЙЕРС: Почему?

КЭМПБЕЛЛ: Потому что все рухнет. Но сама верность не исключает другого сердечного пристрастия к человеку противоположного пола. Примеры того, с какой нежностью рыцари относятся к другим дамам, оставаясь верными своей любви, очень благородны и чувственны.

МОЙЕРС: Трубадуры воспевают своих дам, даже когда нет надежды на отношения.

КЭМПБЕЛЛ: Да.

МОЙЕРС: Действительно ли мифология говорит о том, что лучше – любить или терять?

КЭМПБЕЛЛ: Мифология не затрагивает проблему личной индивидуальной любви. В те времена заключали брак с теми, с кем было разрешено. Если вы принадлежите к какому-то клану, то знаете, с кем вам можно вступить в брак, а с кем нельзя.

МОЙЕРС: Тогда какое отношение мораль имеет к любви?

КЭМПБЕЛЛ: Любовь нарушает законы морали.

МОЙЕРС: Нарушает?

КЭМПБЕЛЛ: Да. Когда любовь выражает себя, она не соответствует общепринятым нормам. Вот почему она такая скрытная. Любовь не имеет ничего общего с обществом и его порядком. Это гораздо более высокий духовный опыт, чем брак, разрешенный обществом.

МОЙЕРС: Когда мы говорим, что Бог есть любовь, имеет ли это какое-то отношение к романтической любви? Связывает ли мифология романтическую любовь с Богом?

КЭМПБЕЛЛ: Это как раз то, что она делала. Любовь – божественный опыт и поэтому намного выше, чем брак. Такую идею несли трубадуры. Если Бог есть любовь, то любовь есть Бог. Майстер Экхарт сказал: «Любовь не знает боли». Именно это имел в виду Тристан, когда сказал: «Во имя своей любви я готов терпеть муки ада».

#####
Иллюстрация - египетская богиня Нут

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив