На Крыше Мира: Из Калькутты в Ташкент через Памир

XI

А. С. Колокольцев, майор Р. Ст. Клэр Баттин и В. А. Добрынин. Пост Памирский

Переезд этот по прекрасной ровной дороге вдоль еще не разлившегося Мургаба отличался крайним однообразием. Теперь мы не торопились и часто останавливались для охоты, к несчастию, все время неудачной. Долины наших Памиров усеяны сгнившими и высохшими рогами, иногда очень крупными, Ovis Poli, но встретить живого зверя с более или менее большими рогами поблизости к Мургабу нам не пришлось. По-видимому, преследуемые и беспощадно истребляемые населением, эти чуткие животные ушли в недосягаемые ущелья у снеговых вершин и там, на высоте по крайней мере 16.000 ф., скрываются, боясь человека. Убедившись в том, что искать поблизости к долине предмет наших охотничьих вожделений бесполезно, мы приуныли и решили углубиться в горы дальше у Каракульского озера, где, как утверждали киргизы, еще водится особенно крупная порода «гульджи» и «архаров».

Отношение к нам киргизов, номадов «Крыши Мира», было самое лучшее. Население придорожных юрт выезжало нам навстречу, предлагало своеобразное угощение (козье молоко и густые сливки, вроде сметаны, из молока яков-коров, по-местному «кутазов») и считало долгом вежливости сопровождать нас несколько верст за поселком. Мой спутник имел случай составить себе определенное представление о быте населения Памиров, об отношении его к русской власти и об обращении киргизов с казаками — простом, радушном и дружелюбном. Прекрасное состояние дороги, быстрая поставка вьючных животных (яков и верблюдов), точность и аккуратность выступления и прибытия и, в тоже время, возможность остановить на день-другой обоз без боязни, что он разбредется, не могли не произвести самого выгодного впечатления. В особенности же обращали на себя внимание бескорыстие населения и та готовность, даже удовольствие, с которым оно помогало снаряжать наш караван. Вполне удовлетворявшая киргизов плата 1 рубль за переход, иногда в 50 и более верст, за вьючное животное с шести-семипудовым вьюком, конечно, была весьма низкой.

Средняя высота в 11.000—12.000 футов, отсутствие почти всякой растительности, бедность атмосферических осадков, благодаря которой в некоторых долинах толстые пласты снега держатся весь год, тогда как на вершинах ближайших гор он стаял, резкая разница в температуре днем и ночью и постоянные вихри и бураны — делают пребывание на Памирах утомительным и неприятным. В дни охоты приходилось вставать до зари и взбираться на медленно плетущемся яке иногда на высоту в 18.000 футов. Оттуда спускаться в глубокие долины и в результате не видеть ни одного зверя.

Особенно тяжелой была моя стоянка у большого соляного озера Кара-Куль в долине Кара-Джилга. После проведенного в поисках Ovis Poli утра, томительный день проходил в писании дневника и чтении немногих взятых с собою книг. Ночью было нестерпимо холодно, и иногда ветер срывал палатку; ставить ее вновь приходилось в полной темноте. Ни развести костер из верблюжьего помета или «трескента» (корни чахлой травы), ни зажечь свечу — не представлялось на ветру никакой возможности, а электрические лампы давно уже не действовали, так как свежие элементы испортились. Настойчивые поиски, бессонные ночи, морозные зори, проводимые иногда на выступах скалы в созерцании чутких архаров в долине, — были вознаграждены лишь одной парой солидных рогов. И покидая Каракульское озеро, последнее место на нашем пути, вблизи которого водятся эти причудливые животные, — я уносил с собою чувство полного разочарования и затаенной злобы против ни в чем не повинных Ovis Poli.

Путь от Каракульского Рабата до Бардобы был несколько труднее. Пришлось перевалить через Заалайский хребет по неразработанному перевалу Кизил-Арту (13.000 ф.). В узком ущелье этого перевала при спуске к Бардобе было такое невероятное количество сурков, преследовавших нас повсюду на Памирах своим свистом, что было трудно говорить; этот назойливый, резкий свист, которым они и здесь оглашали воздух, не прерывался ни на минуту.

Спустившись по северному склону Заалайского хребта к Бардобе, мы встретили впервые таможенного объездчика. В Индии создалось преувеличенное представление о трудностях и формальностях, сопряженных с проездом через наши таможенные пункты на далеких окраинах, и в особенности в Туркестане. Наше знакомство с таможенными порядками в Бардобе и затем в Гульче было лучшим опровержением этого мнения. Никаких придирок или формальностей при проезде через Бардобу нам встретить не пришлось. Мой спутник, несколько озадаченный предупредительностью и любезностью таможенных объездчиков (единственных таможенных чинов, с которыми нам пришлось встретиться), вынужден был отказаться от своего предубеждения против наших порядков в Туркестане, когда узнал о распоряжении начальника Иркештамской таможни попустить беспрепятственно и беспошлинно его ружья и вещи через таможенные заставы. Такие сами по себе маловажные факты не могут, конечно, не способствовать укреплению добрососедских отношений наших с англичанами в Индии и развитию принципа взаимности при посещении нашими соотечественниками британских владений.

Дальнейший наш переход от Бардобы до Оша (160 верст), сначала через Алайскую долину и затем, после перевала Талдика (11.500 ф.) от Ольгина Луга (Акбосаги), по долине реки Кок-Кия, ведущей к Суфи-Кургану, был в высшей степени интересным и оживленным. Окружающая величественная, но не такая мрачная, как на Памирах, природа постепенно переходила в более мягкие тоны. Уже около Ольгина Луга появились первые кустарники и даже деревья (арча). А от Суфикургана, узкое ущелье со склонами, покрытыми лесом, было последним горным пейзажем до Гульчи. Оттуда горы сменились холмами, и лишь видневшиеся на горизонте подернутые туманом снежные вершины напоминали нам о еще недавнем пребывании на «Крыше Мира». По дороге мы встречали караваны переселявшихся на летние пастбища в Алайскую долину киргизов, в живописных ярких нарядах, особенно женщин и детей, на покрытых коврами и пестрыми материями верблюдах и лошадях. Из Гульчи навстречу нам выехал сын алайской царицы, некогда царствовавшей на Алае; он занимает теперь скромное место волостного старшины в Гульче.

Прибыв в Гульчу 3 июля и проведя там 2 дня в обществе наших офицеров, мы выехали 5 июля в Ош и были там 7 вечером. Я никогда не забуду широкого чисто русского гостеприимства начальника Гульчинского поста Решид-бека Эффендеева и и. о. начальника Ошского уезда капитана Грехова. Ими было сделано все возможное, чтобы заставить нас забыть о недавних лишениях и трудностях в пути. Сердечное спасибо им!

С грустью пришлось нам распрощаться также с бравыми оренбургцами, с которыми мы сдружились на почти полтора месяца совместной жизни на Памирах. 10 июля мы сделали 45 верст в коляске, запряженной четверкой, и к вечеру этого дня увидали железнодорожную станцию Андижана. Распродав почти все свои походные вещи, палатки, патроны, консервы и т. д. за бесценок, 11 июля мы сели налегке в поезд и 12 июля на рассвете были в Ташкенте.

Мною было сделано, таким образом, от Калькутты до Андижана: 2.629 верст по железной дороге, 387 верст в экипаже, 79 верст в плавучем доме, 622 версты пешком и 568 верст верхом на лошади и на яке, не считая переездов во время охоты, всего — 4.285 верст.