Предисловие переводчика. Честно скажу, для меня было открытием, довольно неприятным, услышать из уст бывшего гэбэшника Жирнова про то, что Митрохин, якобы, был пьяницей, за что был переведен в архивный отдел. После этого понижения он, якобы, обиделся на весь свет и стал собирать сведения о КГБ, дождался Перестройки, уехал через Прибалтику в Лондон и выгодно загнал свои записки англичанам. Американцы, дураки, по словам Жирнова, не взяли этих документов у Митрохина, считая его шарлатоном, мечтающим перебраться на Запад, втюхивая какие-то смешные бумажки. Конечно, сказанное Жирновым не отменяет заслуги Митрохина, но мотив пьяницы, обиженного на мир, как-то резанул. И мне показалось, что в высказывании Жирнова сквозит зависть, ведь сам он ничего подобного даже близко не сделал. Писать книжонки , уютно сидя во Франции, не рискуя ничем, совсем другое дело по сравнению с ежедневным риском быть расстрелянным, которому подвергался Василий Митрохин, работая в КГБ.

КРИСТОФЕР ЭНДРЮ

ПРЕДИСЛОВИЕ К КНИГЕ

Я написал эту книгу в сотрудничестве с Василием Митрохиным, (фото – “работает с документами“) основываясь на обширных совершенно секретных материалах, (описанных в главе 1), которые он тайно вывез из архива внешней разведки КГБ. За последние четверть века Митрохин страстно желал, чтобы материалы, которые он в течение двенадцати лет, рискуя жизнью, собирал, чтобы они увидели свет. Он хотел показать “насколько тонкой на самом деле была нить мира во время холодной войны”. Из этой страсти и родилась эта книга.

Я считал своим долгом обеспечить, чтобы этот материал, который предлагает детальное и уникальное понимание работы советского государства и истории Советского Союза, достиг того уровня общественного признания, которого он заслуживает.

Как любое собрание документов, архивы КГБ требуют интерпретации в свете предыдущих исследований и соответствующих свидетельств. В конце примечаний и библиографии приводится подробная информация о дополнительных источниках, использованных для того, чтобы поместить откровения Митрохина в исторический контекст.

Эти источники к тому же дают убедительное  подтверждение подлинности его материалов. Кодовые имена (также известные как “рабочие имена” в случае с сотрудниками КГБ) выделены в тексте прописными буквами. Многие из них использовались более одного раза. В таких случаях текст и указатель четко указывают, о каком человеке идет речь.

Важно также отметить, что, хотя определенные лица были мишенью КГБ, и им могли быть присвоены кодовые имена, это не означает, что названные лица были сознательными агентами или источниками информации, или даже то, что они знали о том, что являются мишенью для вербовки или операций по оказанию политического влияния.

Аналогичным образом, тот факт, что человек мог поддерживать благоприятную для Советского Союза линию не обязательно означает, что этот человек сотрудничал с КГБ или был его агентом влияния. КГБ часто давал видным политикам кодовые имена, чтобы защитить личность своих мишеней и ориентировать завербованных агентов на таких людей. По юридическим причинам некоторые из советских агентов, идентифицированных в файлах КГБ, могут упоминаться в этой книге только под их кодовыми именами.

В ограниченном числе случаев, главным образом из-за риска нанести ущерб при возможном судебном преследовании, упоминание о них вообще не допускается. Эти пропуски, впрочем, не оказывают существенного влияния на основные выводы любой главы.

Кристофер Эндрю

ВВЕДЕНИЕ К ИЗДАНИЮ В МЯГКОЙ ОБЛОЖКЕ

17 октября 1995 года я был приглашен в лондонскую штаб-квартиру Секретной разведывательной службы (более известной как Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) или МИ-6) в Воксхолл Кросс на берегу Темзы, где меня проинформировали об одном из самых замечательных событий в истории разведки конца двадцатого века. Там мне рассказали, как в 1992 году сотрудники этой службы вывезли из России старшего архивариуса КГБ в отставке Василия Митрохина, его семью и шесть больших ящиков с совершенно секретными материалами из архива внешней разведки КГБ. Удивительный подвиг Митрохина в том, что он делал выписки из досье КГБ почти каждый рабочий день в течение двенадцати лет и тайно выносил клочки бумаги из штаб-квартиры внешней разведки, что вероятно является уникальным случаем в истории разведки.

Когда я впервые увидел архив Митрохина через несколько недель после брифинга, от его масштабов и степени секретности материалов у меня перехватило дыхание. Там содержались новые важные материалы об операциях КГБ по всему миру. Единственными европейскими странами, упоминание о которых отсутствовали в архиве, были карманные государства Андорра, Монако и Лихтенштейн. (Однако там был интересный материал по Сан-Марино). Было ясно, что Митрохин имел доступ даже к топ-секретным файлам, в том числе к тем, в которых упоминались реальные личности и “легенды” советских “нелегалов”, выдающих себя за иностранных граждан и живущих под глубоким прикрытием за границей1.

Вскоре после моего первого изучения архива я встретился с Василием Митрохиным за чаем в конференц-зале в штаб-квартире СИС и обсудил с ним возможное сотрудничество в написании книги, основанной на его материалах. Он мало что рассказал о себе и мне пришлось потом убеждать его в том, что в начале нашей книги нужно рассказать об авторе. Сам Митрохин был страстно увлечен своим архивом и стремился к тому, чтобы как можно больше его материалов было использовано для разоблачения делишек КГБ.

В начале 1996 года Митрохин и его семья впервые посетили Кембриджский университет, где я состою профессором современной и новейшей истории. Я встретил их возле Porters’ Lodge у колледжа Корпуса Кристи, стипендиатом которого я являюсь, и мы вместе пообедали в комнате с видом на средневековое здание Старого суда.

После обеда мы отправились в Холл, чтобы посмотреть на единственный сохранившийся до наших дней портрет первого шпиона и величайшего писателя и выпускника – драматурга Кристофера Марлоу, который был был убит в драке в пабе в 1593 году в возрасте всего лишь двадцати девяти лет, вероятно, во время работы в секретной службе королевы Елизаветы I. Затем мы прошли через Королевский колледж и колледж Клэр, чтобы посетить Тринити и Тринити-холл, колледжи, в которых учились самые известные из завербованных КГБ, так называемая “Великолепная пятерка”. Сведения о некоторые из них Митрохин выписывал тоже.2

Он уже давно овладел искусством быть незаметным. Друзья и коллеги, которых мы встречали, гуляя по Кембриджу, не обращали на него ни малейшего внимания. В марте 1996 года тогдашний министр иностранных дел Малкольм Рифкинд (фото), дал принципиальное согласие (позже подтвержденное его преемником Робином Куком) на то, чтобы я написал книгу на основе необыкновенного архива Митрохина 3. В течение следующих трех с половиной лет, поскольку архив все еще был засекречен, я не мог обсуждать ничего из него с коллегами из Corpus Christi College и исторического факультета Кембриджа – или упоминать о теме книги, которую я писал. В Великобритании, по крайней мере, тайна архива Митрохина удивительно хорошо соблюдалась до тех пор, пока “Архив Митрохина” не попал к издателям, которые также успешно избегали утечек. Секрет был известен, за пределами разведывательного сообщества, только небольшому числу высокопоставленных министров и государственных служащих. Тони Блэр был впервые проинформирован о Митрохине, будучи лидером оппозиции в январе 1995 года. Три года спустя, став премьер-министром, он одобрил публикацию 4.

Тайна архива Митрохина менее тщательно сохранялась некоторыми союзниками Великобритании. Но хотя и случилось несколько частичных утечек информации, исходящих от иностранных правительств и разведывательных служб, которым был предоставлен доступ к некоторым из материалов архива, ни одна из них не вызвала большого резонанса в Британии. В декабре 1998 года мне вдруг позвонил один  немецкий журналист, который узнал кодовое имя, под которым Митрохин был известен в Германии и содержание некоторых фрагментов архива, касающихся этой страны. Он сказал мне, что знает о том, что я заканчиваю работу над первым томом книги на основе архива Митрохина и уже планирую второй. В течение следующих нескольких месяцев я ожидал, что эта история появится в британской прессе. К  моему удивлению, этого не произошло.

В субботу, 11 сентября 1999 года, после трех с половиной лет секретности и молчания, “Архив Митрохина» внезапно стал новостью первой полосы, когда появилась публикация о нём в газете “Таймс”. С той субботы я перешел от длительного периода, в течение которого я вообще не говорил об “Архиве Митрохина” на публике, к примерно месячному периоду, в течение которого я, казалось, не говорил ни о чем другом. Для меня не было удивительным то, что откровения, привлекшие внимание средств массовой информации, были интересны публике прежде всего благодаря историям человеческих судеб советских шпионов в Британии по сравнению с политически более важными, но менее личностными сообщениями об операциях КГБ против НАТО в целом и против инакомыслия в советском блоке.

До сих пор стереотипом, раскрученным СМИ о крупном советском шпионе в Великобритании, был  Ким Филби и его друзья. Все они были выпускниками Кембриджа или закончили другие престижные учебные заведения и давали поводы о светских сплетнях об их экзотической сексуальной жизни. В сентябре 1999 года стереотип изменился почти в одночасье, когда Митрохин разоблачил Мелиту Норвуд, 87-летнюю прабабушку из Бекслихита, которую газета “Таймс” назвала “шпионкой, пришедшей из магазина Ко-оп”, (где, по идеологическим причинам она делает большую часть своих покупок), как самую “долгоиграющую” из всех советских шпионок в Великобритании. Репортер газеты “Таймс” был с миссис Норвуд рано утром утром 11 сентября, когда она слушала, как Джон Хамфрис вёл радиопрограмму “Сегодня”, рассказывая в первый раз о некоторых моментах из ее досье КГБ, описанном Митрохиным, а затем последовало интервью со мной и Энн Уиддекомб.

“О боже!” – сказала она репортеру “Таймс”. “Все это так отличается от моей спокойной и незаметной жизни. Я думала, что мне все сошло с рук. Но я не удивлена, что тайное стало наконец-то явным”.

В течение нескольких часов представитель СМИ толпились у дома миссис Норвуд, надеясь взять интервью у её знакомых и соседей о том, как она пила чай из кружки Че Гевары, вывешивала плакаты “Остановить ракеты Трайдент” в своем окне, продавала домашний чатни в помощь кубинским группам поддержки, и доставляла три десятка экземпляров газеты “Морнинг стар» каждую субботу утром ветеранам левого движения, проживавшим в Бекслихите. Миссис Норвуд вела себя с необычайным самообладанием, когда позже в тот же день она появилась перед СМИ в первый раз в своей жизни. Образ прабабушки-шпионки, идущей по своей садовой дорожке между ухоженными кустами роз, чтобы сделать своего рода признание большой толпе репортеров, поразил воображение миллионов телезрителей и читателей газет.

“Мне 87 лет, и, к сожалению, моя память уже не та.” – начала миссис Норвуд. “Я сделала то, что сделала не для того, чтобы заработать, а чтобы помочь предотвратить поражение новой системы, которая ценой огромных затрат дала простым людям еду и доступный проезд, предоставила им образование и здравоохранение. Помимо того, что это стало сенсацией в средствах массовой информации, публичное признание миссис Норвуд стало замечательным историческим документом. То, что захватило ее воображение до Второй мировой войны, как и у большинства других советских агентов того времени, была не жестокая реальность сталинской России, а идеалистический миф о первом в мире рабоче-крестьянском государстве, которое ликвидировало безработицу и впервые дало возможность трудящимся реализовать себя.
...