«Лена купили новую машину»: как правильно говорить о не***арных людях. 18+
bookmatejournal — 22.10.2021
Рассказывают филологи, переводчики, исследователи и сами небинарные персоны
На Букмейте вышел книжный сериал «Вела» — грандиозная космоопера о гаснущем солнце и героях, которые пытаются спастись. В этой истории есть небинарные персонажи — люди, которые не идентифицируют себя ни с мужским, ни с женским гендером. И мы уже столкнулись с многочисленными вопросами в духе «Почему Нико — они?»
Решили разобраться, как правильно говорить и писать о небинарных персонах и откуда взялось местоимение «они», когда имеется в виду один человек. Поговорили с теми, кто уже сталкивался с такой проблемой: актрисой Юлией Ауг, которая озвучила аудиоверсию книги, а также с филологами, переводчиками, квир-исследователями и самими небинарными персонами.
Дмитрий Лягин, автор Telegram-канала о гей-литературе Pal o’ Me Heart
Употребление местоимения they («они») для обозначения не группы людей, а одного лица (так называемое singular they) в английском языке возникло еще в конце XIII века. История they идет рука об руку с историей you («ты»/«вы»): грамматически это местоимение множественного числа, но употребляется как в отношении группы лиц, так и одного и давным-давно вытеснило thou («ты» в единственном числе).
Singular they используется для выражения гендерной нейтральности в случаях, когда гендер лица неизвестен или неважен. На русском языке такие случаи передаются по-разному: например, подлежащим во множественном числе (A student can hand their paper in early if they want to. — Студенты могут сдать свои работы раньше, если захотят) или безличной конструкцией (If a user wants to start a game, they should press the Play button. — Чтобы начать игру, нужно нажать кнопку Play). Также всегда на помощь придут такие нейтральные существительные, как «человек», «лицо», «персона».
Новое, современное значение singular they — это употребление его в отношении определенного, конкретного человека, идентифицирующего себя как небинарного (то есть того, кто не мыслит себя в рамках женской/мужской гендерной бинарности), которому не подходят ни he, ни she. В английском языке нет общепринятого гендерно-нейтрального местоимения третьего лица единственного числа, и хотя были многократные попытки скрестить he и she, а в 1934 году даже предложили местоимение thon (that + one), словоупотребление склонилось в пользу singular they.
Из-за стремления говорить вежливо и быть внимательным к собеседнику появилась тенденция употреблять they для выражения не только небинарности, но и вообще гендерной нейтральности (Roberta wants a haircut and they also want some highlights. — Роберта хочет стрижку, а также чтобы им сделали цветные пряди).
Большой переводческий вопрос, до сих пор не разрешенный, — как передавать singular they в этом новом, современном значении. В русском также нет общепринятого гендерно-нейтрального местоимения для обозначения одного человека. Вариант «он/а» или «он(а)» не подходит из-за разделительных знаков. У кальки «они», в свою очередь, есть большая проблема: как называть небинарных героев в первом лице (я) и во втором (ты). Русский глагол, в отличие от английского, в форме единственного числа прошедшего времени обладает категорией рода.
Небинарные люди не мнят себя множественными сущностями и не страдают от диссоциативного расстройства идентичности — они чаще всего говорят о себе I (я), а не we (мы). Singular they в их речи носителями считывается в единственном числе, а не множественном, а также без дополнительной эмоциональной нагрузки. Чего не скажешь про русское «они»: очень часто при разговоре об одном человеке у «них» присутствует шутливо-иронический оттенок («Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном»). И если в разговоре с небинарной персоной еще можно назвать ее на «вы» (и таким образом обойти род глагола во втором лице), то при передаче прямой речи такого персонажа приходится идти на ухищрения — например, полагаться на безличную конструкцию: «мне хотелось» вместо «я хотел(а)».
Саша Казанцева, автор пособия для СМИ «Как написать о трансгендерности и не облажаться», ведущая Telegram-канала «Помыла руки»
Каждому из нас комфортна разная репрезентация: конкретный стиль
одежды и прически, конкретная форма имени и обращения, в том числе
конкретные местоимения. Сейчас все больше англоязычных небинарных
людей выбирают для себя местоимение they, а русскоязычных — «они».
Например: «Я вышли из дома и поехали на работу», «Коля сегодня
очень вдохновленные», «Лена купили новую машину».
Для чего это нужно? Местоимения they/«они»
позволяют убрать гендерную окраску из обращения. Соответственно,
эти местоимения часто комфортны тем людям, которым привычнее
репрезентовать себя гендерно-нейтрально, не ассоциироваться ни с
женским, ни с мужским гендером.
Как говорить и писать о человеке с местоимением
«они»? Правила простые. В русском языке вам нужно менять
окончания слов всего в двух случаях: в глаголах прошедшего времени
и прилагательных. Почему? Потому что только они имеют гендерную
окраску. Например: «Женя поставили чашку на стол», но «Женя ставит
чашку на стол».
Так мы устраняем гендерно-окрашенное окончание там, где оно
могло бы появиться: используем «поставили» вместо «поставила» или
«поставил». А там, где гендерного окончания нет — в слове «ставит»,
— ничего не меняем. В одной фразе это может выглядеть так: «Женя
поставили чашку на стол. Женя вздыхает. Женя выглядит
уставшими».
Что, если это режет слух? Часто бывает, что нам
поначалу режут слух непривычные термины или сочетания слов, так же
как и необычный внешний вид человека или другие элементы личной
репрезентации. Несколько десятилетий назад непривычно звучало слово
«маркетинг», а пирсинг и татуировки привлекали внимание даже в
больших городах.
Вам может потребоваться время, чтобы привыкнуть и перестроиться.
Вспомните, как вы запоминали сложное для вас имя нового знакомого:
сначала вы можете ошибиться несколько раз, но привычка
вырабатывается очень быстро.
Только ли небинарные люди могут использовать местоимение «они»?Конечно нет: любое местоимение может использовать для себя человек любой гендерной идентичности, которому оно комфортно. Поэтому не стоит делать вывод об идентичности человека на основании того, как человек представился. По сути, за новыми правилами стоит старая добрая вежливость: обращаться к человеку в комфортной ему форме.
Константин Кропоткин, квир-обозреватель, автор Telegram-канала #содомиумора
Все более очевидно, что в описании чувств литература нуждается в новых приемах. В случае с небинарными людьми, которые ощущают себя вне привычной бинарной оппозиции «мужчина — женщина», эта задача составляет особенную сложность, потому что не учесть этот нюанс нельзя — иначе вы помещаете человека в зону невидимого, а в адекватном его описании нужно с большой осторожностью использовать имеющийся языковой инструментарий. Если персонаж не «он» и не «она», то как описать самое простое действие? «Пошел» или «пошла»? «Взял» или «взяла»? Понятно, что не годится ни то, ни другое.
Как сочинитель, я не раз пытался определить меру пластичности русского языка. Например, я намеренно усложнил смысловую игру в рассказе «Один. Плюс. Одна», вышедшем в сборнике «Одна женщина. Один мужчина» (2013); повествователя там можно считать и женщиной, и мужчиной, и небинарной персоной. Избавиться от дихотомии М/Ж я попробовал в рассказе «Ленилонли», недвусмысленно небинарном, он опубликован в сборнике «Любовь во время карантина». Любопытно, что писательская задача вынудила меня изменить время: не прошлое, как принято в литературе, а настоящее, — таким образом пишут киносценарии. «Я иду», «я думаю». Прием, как мне кажется, добавил кинематографичности происходящему. Этот опыт помимо прочего показал мне особую важность имени для небинарного человека; оно должно указывать на него, но не маркировать половую принадлежность. «Валя» и «Женя» годятся в этом смысле лучше, нежели «Костя» и «Таня». Не берусь судить, удались ли мне эксперименты, но очевидно, что русский язык достаточно гибок: не только настоящее время, но пассивный залог и безличные конструкции способны вытягивать человека из бинарного плена.
О том, что русскому языку нужно пытаться преодолеть гендерный детерминизм, свидетельствует появление переводной литературы, где действуют non-binary. Например, в «Кризисе самоопределения» британца Бена Элтона для этого используется новояз.
Пытаться сформулировать алгоритм для описания небинарных персон важно и для литературной критики. Показательный пример — Марике Лукас Рейневелд, голландский небинарный автор (авторы), в 2020 году получивший (получившие) Международную Букеровскую премию за роман «Неловкий вечер». Надо сказать, что учитывание этого обстоятельства или же его игнорирование указывает, в каком контексте мыслит себя сама медиаплатформа: видит ли она себя патриархальной, традиционалистской или же учитывает опыт Запада, где действуют небинарные политики, небинарные режиссеры снимают кино, небинарные исполнители выступают на сцене, а в прозе, желающей адекватно описывать современность, все чаще появляются персонажи, про которых нельзя говорить определенно, «мальчик» это или «девочка».
Сам вектор размышления не так уж и нов. Еще в словаре Даля упоминался «супарень» — «мужиковатая девка», а у Зинаиды Гиппиус есть трансгрессивные поэтические опыты (стихотворение «Ты:»):
Ждал я и жду я зари моей ясной,
Неутомимо тебя полюбила я…
Встань же, мой месяц серебряно-красный,
Выйди, двурогая, — Милый мой — Милая…
То есть при желании эксперименты такого рода можно считать и русской языковой традицией, вполне в русле которой выдержан роман Микиты Франко «Девочка в нулевой степени» — внутренний монолог героини там оформлен как мужской, мальчиковый.
Небинарность может стать важной краской в романе. Недавний пример — «Радио Молчание» британки Элис Осман, где действует «человек по имени Радио». Было бы любопытно почитать на русском роман швейцарки Анны Штерн «Das alles hier, jetzt» («Все здесь, сейчас») удостоенном в 2020 году премии Schweizer Buchpreis. Там нет описаний мужчин и женщин, и интересно, какое решение найдет переводчик. Небинарная проза неплохо тренирует восприятие, настойчиво предлагая видеть в персонаже не гендер, а человека. Границы языка — это, как известно, границы мира. Чем более нюансированным будет язык, тем лучше мы будем понимать себя и других.
Аня Семенова, студент Гумбольдского университета, data scientist в НКО в Берлине, небинарная персона
Впервые я вообще задумались о своем языке, когда обратили внимание на свою первую реакцию — если мимо проходил какой-нибудь человек, то я сразу думали: «О, интересная девушка/парень». Казалось бы, что нового дает мне такое определение? Ведь то, на что я действительно обращаю внимание, никак с этой информацией не связано.
С тех пор к моему внутреннему диалогу и размышлениям добавилась теория. Сейчас я придерживаюсь мнения, что гендер не равен биологическому полу. И вообще ни того, ни другого не может быть только два. Человеку свойственно категоризировать, чтобы упрощать, но подобное деление для меня ставит слишком жесткие границы. Самое забавное, что я работаю со статистикой, которая вечно смотрит на среднее и стремится категоризировать.
Я живу в Берлине и в повседневной жизни часто говорю на английском, и так как в нем форма they в единственном числе не что-то инновационное и отталкивающее, то в русском варианте я просто делаю кальку: например, говорю «они идет». Хотя мне больше нравится миксовать местоимения — я говорю о себе свободно как в женском, так и в мужском роде и во множественном числе. Русский — гораздо более сложный язык в плане местоимений: как только ты открываешь рот, ты показываешь свой гендер. Например, каждый раз, когда я заговариваю о себе в прошлом, мне не дает покоя использованный глагол.
Я хочу поспорить с самой постановкой вопроса «Почему для этих людей важны эти необычные местоимения?» Мне ближе думать не почему для меня эти местоимения важны, а почему для меня важно не использовать устоявшиеся местоимения. Почему нам в детстве показали такой пример и мы с ним согласились? Зачем нам в принципе нужны эти две грамматические формы?
Если большинство из нас говорит «я пошел» или «я пошла», не задумываясь, — что значит это деление? Только ли это дело привычки? За грамматической формой стоит определенный набор социальных конструктов. Есть даже одно интересное исследование, в котором люди описывают неодушевленные предметы в зависимости от их грамматического рода — и, например, так как «мост» в немецком языке женского рода, ему приписывают определения «элегантный», «красивый», а так как во французском мужского — там его называют «сильным», «надежным».
Я понимаю, что новая форма может отторгать, злить, пугать. Но не запутывать. Не нужно особо стараться, чтобы дать понять, когда речь идет об одном человеке. В своей речи я часто говорю: «Я заметили этого человека, они были одеты…» Очевидно, что в обоих случаях речь идет о единственном числе. Что реально путает, так это желание читателя дорисовать образ героя, просто основываясь на выбранной грамматической форме, и его недоумение, дискомфорт, когда он этот образ достроить не может. Поэтому для меня отказ от «он»/«она» нужен, чтобы видеть в человеке человека, чтобы не дорисовывать характеристики, зная только местоимение. Мы ведь по-разному отреагируем, если услышим про нее — если она живет одна, строит карьеру и яростно отстаивает свои личные границы — и то же самое про него. В идеале мне бы хотелось увидеть общество, в котором принято нейтрально говорить о человеке.
Мария Тренихина, преподавательница Школы филологических наук НИУ ВШЭ, переводчица
Мне, как филологу по образованию, утверждение, что язык меняется вслед за реальностью, всегда казалось общим местом, не требующим ни отдельного осмысления, ни тем более доказательств. Однако в последние годы я все чаще сталкиваюсь с тем, что все не так просто. Даже если оставить в стороне пуристов, отвергающих любые изменения в языке, инерция самого языка на практике часто оказывается очень сильной. Именно с последним, на мой взгляд, связаны сложности с небинарными местоимениями в русском языке.
Можно в теории принимать право человека выбирать себе местоимение и все же затрудняться использовать именно его в своей речи в силу заложенных с рождения паттернов использования языка.
В русском языке, говоря о человеке вообще, мы будем следовать за родом существительного и заменять его местоимением «он». В английском же, говоря о person, когда пол не имеет значения или неизвестен, вполне естественно будет заменить существительное на they. Кроме того, так как род существительного отсутствует как категория, с ним не нужно согласовывать и другие части речи, как мы делаем это в русском. Поэтому нет практически никакой проблемы в том, чтобы использовать вместо бинарных he/she небинарное they, язык это свободно допускает: «She went to school» («Она ходила в школу») или «They went to school» («Они ходили в школу») — разница невелика. «They goes» («они идет») звучит уже менее привычно, но все еще вполне адекватно.
Когда же мы пытаемся перевести это на русский, возникают сложности. Если мы используем местоимение «они», инерция языка как бы навязывает нам окончание множественного числа, что создает очевидную путаницу: мы, опять же по инерции, будем считать, что речь идет о нескольких людях сразу. Попытки же использовать с местоимением they окончание единственного числа тоже никуда не приводят: эти окончания привязаны к грамматическим родам (он, она, оно). Еще один выход из бинарной оппозиции — использовать местоимение «оно». Однако и тут есть свои нюансы: местоимение «оно» в русском языке традиционно используется для обозначения неодушевленных предметов (за редкими исключениями), а в обращении к людям чаще всего используется в негативном контексте, с оттенком пренебрежения («Оно еще и шутит»).
На данный момент в русском языке нет никакого адекватного, универсального и естественного способа переводить небинарное they. Но переводить его надо — именно затем, чтобы оно постепенно вошло в язык и стало естественным. Если же все-таки отвечать на вопрос «Как переводить?», я бы сказала, что местоимение «они» и множественное число является оптимальным вариантом. Мы же сейчас совершенно естественно, обращаясь к малознакомому или уважаемому человеку, говорим: «Как вы думаете?»
Ксения Демьянова, квир-исследовательница, переводчица ЛГБТ-кинофестиваля «Бок о бок»
К сожалению, репрезентация небинарных персон в кино все еще не частое явление, однако вопрос мисгендеринга точно не ограничивается ими — гендерную идентичность персонажей не определишь ни по одежде, ни тем более по внешности. При переводе фильмов основная проблема — даже не местоимения, а различные формы глаголов, прилагательных, которые имеют признак рода. Я всегда смотрю фильм перед переводом, обращаю внимание на то, как и что персонажи говорят сами о себе. В случаях, где гендерная идентичность и используемые местоимения не очевидны, приходится полностью менять структуру предложения — например, не «Я почувствовал_а», а «Меня захватили эмоции». При передаче прямой речи гендергэп (то самое нижнее подчеркивание перед суффиксом) не спасает.
Вместе с опытом вырабатывается необходимая чувствительность — нужно обращать внимание на всю гендеризированную/сексуализированную лексику. Повсеместный перевод всего нецисгендерного как «транс-» усугубляет проблему видимости небинарных, бигендерных, агендерных персон, которые могут быть, а могут и не быть трансперсонами. Перевод всего негетеросексуального как «гомо-» усугубляет проблему видимости би-, пансексуальных персон и других. Так, если героиня состоит в отношениях с женщиной или говорит, что она gay (что многозначно в английском), это не делает ее лесбиянкой. Она вполне может идентифицировать себя иным образом.
Мира Тай, социолог, аспирант Европейского университета в Санкт-Петербурге
Новые местоимения или новые способы использования старых местоимений вызывают сопротивление у некоторых людей, и это неудивительно. Изменения в языке вообще редко встречают с безусловным одобрением. Так, в XVII веке англоязычный мир переживал смерть местоимения thou («ты»), вместо которого стали использовать you, раньше значившее только «вы». Самыми известными противниками «общего you» были квакеры: возмущенный писатель Ричард Фарнсуорт издал целый трактат, назвав в нем английский без thou «сбивающим с толку ложным языком».
Или, чтобы не ходить так далеко, можно вспомнить драму сентября 2016 года в России, когда Минобразования в очередной раз утвердило перечень прошедших экспертизу словарей. Во многих из них была указана допустимость использования среднего рода для слова «кофе». Медиа тогда преподнесли это примерно как «Минобразования приказало употреблять кофе в среднем роде», что вызвало много шума. Вместо трактатов писали гневные посты в Facebook.
Есть, разумеется, разница между серьезными изменениями нормы и речевыми практиками, которые приходят и уходят. Второе часто связано с субкультурными явлениями, в одночасье становящимися массовыми — помните «падонкаффский язык» Фидо, который в 2000-х завирусился, а затем исчез? Но неоместоимения, как и феминитивы, явление куда более сложное, связанное с глобальными социальными процессами, так что я бы сказал, что резкого отката назад здесь ожидать не стоит.
Благодаря развитию и популяризации феминистской теории мир сейчас активно переосмысляет отношение к гендеру: почему мы делимся на мужчин и женщин, всегда и везде ли это было так, как это связано с неравенством? Эти вопросы задевают самый фундамент общества, потому что гендерная система является его частью.
Человеческие государства буквально стоят на гендере — начиная от того, какая работа считается подходящей тому или другому полу, и заканчивая тем, кто занимает высшие управленческие должности. Этой системе тоже не очень удобны какие-либо изменения, поэтому она стремится либо подавлять, либо поглощать их. В случае с Россией мы видим заявления о традиционных ценностях и необходимости их охраны.
Конфликт старого и нового, «стабильности» и перемен — еще один важный контекст представлений о том, что приемлемо и неприемлемо в языке. Местоимение «они» в отношении человека не является простым грамматическим фактом, но обозначает другое представление о гендере — такое, где допускается и признается разнообразие человеческого опыта.
Больше историй, а также список рекомендуемых книг —
в продолжении в Bookmate Journal
Декрет СНК от 26 ноября 1918 года. 
Экспериментаниум. V.2025 
винта спортс а фулл оф плэжа 
"Леди на день" в театре армии, или Спектакль на Новый год 
Пуху вершки а Фоме корешки.. 
В 2024 году не стало Рэйчел Лиллис 
Белорусский вокзал. 13-08-2024 
Маленькие домики на природе 
