Конец расового оптимизма

Примерно тогда же, всего на два месяца ранее, Генеральная ассамблея Виргинии запретила межрасовые браки и разделила все население штата на две категории – белых и «цветных». Верховный суд отменил этот закон в 1967 году, а вот памятник полководцу, который был уверен, что рабство полезно для морального здоровья черных, стоит в центре Шарлотсвилла до сих пор. В этом году городской совет постановил убрать памятник и продать его, но на город подали в суд «Сыновья ветеранов-конфедератов». Пока тяжба продолжается, генерал и его конь останутся на пьедестале.

Почему противостояние вспыхнуло с такой силой именно сейчас? Почему логика «он же памятник» и аргументы о «сохранении наследия» больше не убеждают власти стольких городов Америки в том, что монументы в честь Конфедерации лучше оставить в покое? Еще в мае в Новом Орлеане власти демонтировали статуи трех генералов Конфедерации. После событий в Шарлотсвилле 15 августа антитрамповские активисты в Дарэме, штат Северная Каролина, сбросили с пьедестала памятник конфедератскому солдату. Через четыре дня в университете Дюка скульптуру Роберта Ли убрали с фасада местной часовни. В Мэриленде, бывшем рабовладельческом штате, который так и не вступил в Конфедерацию, но симпатизировал делу Юга, в ночь на 16 августа разобрали памятник Ли и Джексону, мемориал женщин-конфедераток и монумент солдатам и морякам. Еще в 16 городах в законодательных собраниях сейчас обсуждают, стоит ли дальше сохранять такие символы.

Извивы памяти

Противники сноса конфедератских памятников впервые в истории США оказались в меньшинстве – не только численном, но и, похоже, моральном. Их позиция, которую можно описать фразой «это тоже наша история, не стоит ее переписывать», стоит на очень шатком фундаменте, который лишь отчасти был заложен сразу после окончания Гражданской войны.

Дрю Фауст, специалист по истории США XIX века и автор книги «Республика страданий: смерть и Гражданская война в США» («This Republic of Suffering: Death and the American Civil War»), описывает главный материал этого фундамента так. Ошеломленные масштабами потерь в войне и ее невиданной жестокостью, которая нанесла страшный удар по викторианским представлениям о «славной смерти», приличной христианам, американцы сосредоточились на том, чтобы объединить нацию вокруг культа погибших – как северян, так и южан. Их смерть оказалась деполитизирована: многие видные мыслители, бывшие на войне или пережившие ее в тылу, как, например, судья Верховного суда Оливер Уэнделл Холмс или философ Уильям Джеймс, остались на всю жизнь убеждены, что храбрость солдата, идущего в бой за своих товарищей, есть ценность сама по себе и стоит неизмеримо выше любой идеологии, из-за которой начался бой.

Так, к ужасу аболиционистов, те, кто сражался против рабства, и те, кто взялся за оружие, чтобы его сохранить, с точки зрения политического большинства оказались равны. Ни одного из высших гражданских чинов Конфедерации не судили за измену, а единственный официально приговоренный к смерти военный преступник, комендант Андерсонвилльского лагеря для пленных Генри Вирц, носил всего лишь капитанский чин.

Война уничтожила институт рабства, но не тронула идеологию превосходства белых – и памятники конфедератским полководцам и рядовым стали служить напоминанием об этом. Попытки федерального правительства сохранить равноправие черных на Юге окончательно прекратились в 1877 году. Тогда президентские выборы закончились практически вничью: республиканец Резерфорд Хейз и демократ Сэмюел Тилден не смогли поделить 20 голосов выборщиков из трех южных штатов и Орегона. Чтобы разрешить спор, в Конгрессе созвали временную комиссию, которая пришла к негласному компромиссу. Голоса присудили Хейзу в обмен на вывод оставшихся федеральных войск с Юга и полный отказ республиканцев от поддержки афроамериканцев.

Избранный президент Хейз и покидавший Белый дом Улисс Грант выполнили эти условия, развязав руки неоконфедератам. Вскоре те начали принимать законы, поразившие черное население Юга в правах на следующие почти сто лет. Кроме того, продолжалась кампания расистского террора: линчевание, изнасилования черных женщин и запугивание тех, кто даже в таких условиях стремился голосовать.

В общественных местах как знаки победы над северными «узурпаторами», «саквояжниками» и зарвавшимися бывшими рабами стали появляться памятники конфедератам. В 2016 году Южный центр правовой поддержки бедных (Southern Poverty Law Center) – некоммерческий фонд, известный своими исследованиями правоэкстремистских групп в США и судебными исками от имени их жертв, – составил их полную базу, включив туда еще школы, названные в честь видных сецессионистов, и места открытой демонстрации конфедератских флагов в общественных местах.

На диаграмме хорошо видно, что больше всего памятников конфедератам построили намного позже Гражданской войны. Пик увековечивания их дела пришелся на годы прочной сегрегации и расового террора – 1900–1930-е годы. Второй всплеск совпал с движением за гражданские права в 1960-е. Таким образом, сторонники монументов правы лишь в техническом смысле. Статуи конфедератов – это действительно памятники истории, но наследие, которое они символизируют, имеет мало отношения к почитанию погибших в далекой войне. В гораздо большей степени это наследие сегрегации.

Смена вектора

Предложение относиться к символике Конфедерации и линкольновских США одинаково бережно еще могло найти массовый отклик до начала президентской кампании 2016 года. С середины 1980-х оптимизм в американском обществе по поводу гражданских прав был достаточно высок, и сражаться с памятниками многим казалось излишним. Открытые расисты вряд ли могли рассчитывать на электоральный успех на любом уровне, а избрание Барака Обамы и вовсе убедило многих, что консенсус в области расовых проблем все-таки достижим. Идея постепенного прогресса, казалось, победила. Даже когда республиканским кандидатом в президенты стал Дональд Трамп, то республиканцы и демократы-центристы убеждали себя, что заметное презрение кандидата к теме политкорректности и прочая импульсивность в расовых вопросах будут, в случае чего, сдержаны Конгрессом и умеренными профессионалами из администрации.

Однако Трампу удалось фактически снова вывести расизм в мейнстрим и вдохновить американских ультраправых (от чьей поддержки он не отказался до сих пор) на акции, подобные той, что 11–12 августа прошла в Шарлотсвилле. Департамент юстиции при Трампе возглавил уроженец Алабамы Джефферсон Борегар Сешнс, получивший свое имя в честь сразу двух деятелей Конфедерации – ее президента Джефферсона Дэвиса и генерала Пьера Борегара. Шлейф обвинений в расизме тянется за Сешнсом еще в 1980-х годов, когда он не прошел в федеральные судьи после того, как вдова Мартина Лютера Кинга в письме сенатскому профильному комитету обратила внимание на его враждебность к черным избирателям Алабамы. Сешнс возбудил уголовное дело против трех активистов, которые разъясняли черному населению, как голосовать дистанционно (что было разрешено законом), и помогали пожилым избирателям заполнять бюллетени. Сешнс пытался доказать, что активисты навязывали голосование за нужных им кандидатов, но это противоречило показаниям самих голосовавших, и присяжные вынесли оправдательный вердикт.

Теперь Сешнс заявляет, что его ведомство не будет чрезмерно вмешиваться в дела полиции на уровне штатов и ниже. Пока официально речь идет только о полиции, но подобные заявления тут же вызывают ассоциации с политикой времен сегрегации, одним из условий расцвета которой был именно отказ центральных властей надзирать за исполнением Конституции.

Для республиканцев, контролирующих сейчас большинство парламентов южных штатов, это большой подарок: еще со времен Обамы они активно принимают законы о предотвращении фальсификаций на выборах и перекраивают избирательные округа. Суды нередко считают подобные меры дискриминационными, потому что они непропорционально затрагивают избирателей демократов. Например, когда сокращают число избирательных участков, то бедным избирателям сложнее до них добраться (общественный транспорт в США развит слабо). А когда им это удается, то приходится стоять в многочасовых очередях, и это в рабочий день – федерального выходного для выборов не предусмотрено. Также бедным сложнее получить удостоверения личности с фото, которые до 2006 года на избирательных участках не требовал ни один штат, опять же из-за сопутствующих расходов и логистики.

Часто к самим формулировкам законов претензий нет, но контекст их принятия вызывает у судов подозрения. Так было в Северной Каролине, где парламент штата сначала запросил данные о расовой принадлежности голосующих досрочно, а затем принял решение ужесточить правила такого голосования. Это решение окружной суд признал неконституционным. То же произошло с аналогичными законами Техаса и Висконсина.

При президенте Обаме можно было рассчитывать на то, что Минюст сможет или помешать нарушению прав в рамках надзорных полномочий, или обжаловать новые законы в суде. Но заявления Сешнса не оставляют сомнений, что и за парламентами штатов теперь будут следить меньше. К тому же в 2013 году Верховный суд отменил ключевое положение закона об избирательных правах 1965 года, согласно которому штаты с историей дискриминации обязаны были получать одобрение федералов, перед тем как вносить любые изменения в свои законы, касающиеся выборов.

Еще одним ярким свидетельством растущей расовой напряженности стали события 17 июня 2015 года, когда молодой безработный Дилан Руф застрелил девять черных прихожан Африканской епископальной церкви в Чарлстоне, Южная Каролина. Этим он надеялся начать в США войну между расами, восстановить сегрегацию и положить конец «захвату мира черными». На своем сайте Руф выложил фотографии, где он позировал с конфедератским флагом и пистолетом. Вскоре после его ареста парламент Южной Каролины постановил убрать флаг с территории капитолия, где тот был впервые поднят в 1961 году, – формально в честь открытия мемориала Конфедерации, но, вероятно, также и в знак протеста против десегрегации. Сам мемориал пока на месте.

Провал в центре

Напряжение вокруг символики Конфедерации копилось давно, но по-настоящему общенациональной эту проблему сделал президент Трамп. Вскоре после столкновений в Шарлотсвилле он заявил, что осуждает «это вопиющее проявление ненависти, предрассудка и насилия со многих, многих сторон». Такое уравнивание сторон вызвало сильное возмущение – к тому времени уже было хорошо известно, каких политических убеждений придерживался и тот, кто наехал на толпу, и пострадавшие.

Через два дня, явно под давлением советников, Трамп все-таки назвал неонацистов и ку-клукс-клан «отвратительными». Но давления хватило ненадолго. Еще через три дня, явно отдавшись эмоциям, Трамп написал в твиттере: «Грустно видеть, как рвут на части историю и культуру нашей великой страны, убирая наши прекрасные статуи и памятники. Историю не изменишь, но у нее можно учиться. Роберт Ли, Каменная стена Джексон – кто дальше, Вашингтон, Джефферсон? Такая глупость!»

Этими высказываниями Трамп продемонстрировал, что не видит никакой разницы между теми, кто хоть и был глубоко погружен в первородный американский грех рабства, но мог представить будущее без него, и теми, кто защищал этот первородный грех с оружием в руках и не понес за это никакого наказания, кроме поражения на поле боя. Таким образом, новый президент потерял последнюю возможность стать моральным лидером разделенного американского общества.

Символы Конфедерации и превосходства белых теперь станут и символами трампизма. Если раньше республиканцы-центристы еще могли убеждать себя в том, что новый лидер их партии способен принести пользу Америке, бросив вызов дискурсу «политкорректности» и производимому им инфошуму (хотя его вредность тоже преувеличена), то теперь им придется еще отчаяннее отстраняться от ультраправых, которых Трамп фактически поддержал своими уклончивыми высказываниямии и эмоциональными твитами.

Теперь защита конфедератских памятников и флагов будет обходиться мейнстримным республиканцам куда дороже, чем раньше. В массовом сознании американцев противостояние из-за этой символики станет прочнее ассоциироваться с насилием и демонстрациями неонацистов, а средний республиканский избиратель, который в 2016 году решился поддержать Трампа, когда того выбрала родная партия, возможно, усомнится в ее способности сдерживать импульсивного президента и его самых горячих поклонников. Если эти сомнения наложатся на разочарование от неэффективных внутриполитических действий республиканцев, которые, контролируя и Белый дом, и обе палаты Конгресса, пока не смогли провести ни одной серьезной реформы, то на промежуточных выборах 2018 года партию Трампа ждут проблемы.
(источник)