Коломяги -- 1

Кварталы низеньких симпатичных домиков вокруг метро Удельная, так занимавшие меня когда-то, построены были сразу после войны – тогда ни на что более масштабное финансов не хватало. Тем не менее финансы финансами, а все дома выдержаны в едином стиле, одинаковые оградки с забавными шишечками по верху, одинаковые калитки, одинаковые балкончики. И на эти балкончики, как всегда у нас бывает во время экскурсий, выходили послушать жители района – здорово это, услышать об истории своего дома, не выходя из него. А возле бани, действительно очень любопытной, декорированной фонтанами в виде бараньих голов – увы, не работающих, бараны должны были извергать воду – вообще произошла умилительная сценка. Мы ходим по субботам, и когда останавливаемся возле примечательных бань, наверняка сами являем собой достопримечательность. Все с вениками идут, а мы с экскурсией. Но такое вижу первый раз: один посетитель, заслышав, как предлагалось переоборудовать баню во время войны, раскрыл портфель, где предательски зеленел веничек, достал блокнот и давай конспектировать. Товарищам в парной расскажет, я полагаю.
Дальше дорога была хорошо мне знакомая – ведь психиатрическая больница на Фермском, можно сказать, моя альма-матер, на её базе у нас проходит повышение квалификации. То, что некоторые корпуса построены очень изысканно и даже декадентски, бросается в глаза. Но, к сожалению, из сотрудников мало кто знал историю учреждения. Что здесь раньше было? – Да всегда «психушка». – А раньше? - А раньше, говорят, ферма. Действительно, приют для душевнобольных был основан на участке Удельной фермы, откуда и название проспекта. Но ведь здесь по воскресеньям обходил палаты сам Павлов, будущий нобелевский лауреат! здесь получал психиатрическую помощь весь цвет Российской империи! И по последнему слову техники, в домашней обстановке, без решёток на окнах – вместо решеток предусмотрительно установили корабельные стёкла. У больных были телефоны -- два номера из первых пятисот, появившихся в столице. Был собственный театр. Во Фрейлинском корпусе стоял, и посейчас, кстати, стоит рояль, на котором игрывала сама Александра Фёдоровна, развлекая своих больных фрейлин. Сейчас, разумеется, всё далеко не так роскошно, хотя исполинские зеркала до сих пор в старых корпусах держатся. Больные скучают и трогательно машут из окошек. Собачье и кошачье поголовье, которым больница славится, сыто моргало, млея на солнышке. Одна мурка даже позволила себя погладить по ровной рыже-пёстрой спинке.
Мимо Центра Алмазова я прошла полуотвернувшись: чреспищеводная эхокардиография не из тех вещей, которые забываются. В эстетическом смысле ничего не потеряла, здание довольно громоздкое, да и китчевый фонтан с пухлыми голыми мальчишками привлекательности не добавляет. Если бы искать иллюстрацию тому, что в старое время было-таки зодчество, а сейчас одно только сплошное домостроительство – лучше Коломяг примера не найти. Уж и у заказчиков денег куры не клюют, и у архитекторов фантазии хоть половником отливай, и материалы фирменные, и размах великокняжеский... а раз посмотришь, и второй раз не хочется. То есть здание может быть оригинальным, может быть странным, может быть дорогим-богатым, может быть экстравагантным, как, например, пресловутый «дом с фараонами», точнее, с Гором и Изидой. Натурально, огромные мозаичные Гор и Изида во весь фасад. И древнеегипетские лилеи по углам. Но о-го-го не получится. Получится только о-хо-хо. Любой деревенский домик – а в Коломягах сохранились ещё деревенские домики — ближе, так сказать, к эстетическому идеалу.
Или взять ту же коломяжскую Димитриевскую церковь? Ну, что она — пирамида Хеопса? Что в неё — миллиарды вложены? Нет, деревня строила на свои. Что архитектор Всеславин – Расстрелли или Росси? Ничуть не бывало, и наше-то счастье. Но ощущение, что данный конкретный храм на данном конкретном холме вырос с дивной избирательностью, от этого никуда не пропадает. В обиходе он называется блокадная церковь, потому что работала все девятьсот дней. Кажется, прикроешь глаза, и вокруг забелеет снежная пустыня, а со стороны Петроградки чернеется что-то – это прихожане, какие покрепче, везут священника, совсем истощённого, на саночках обедню служить. Отец Иван пережил блокаду , прожил долгую жизнь. Он вместе с матушкой Зинаидой погребён в церковной стене. Их могила, как и военная могила некого Фёдора Белякова (1919-1942), как утверждается, лётчика, завещавшего себя похоронить в ограде храма, содержится в заботе и чистоте [Upd: здесь больше информации о Фёдоре Белякове, на самом деле, не лётчике, а командире отделения связи -- https://zhitipomnit.ru/index.php?pages=press&custom-press=04-09]. Вообще впечатление от церкви праздничное – мы ещё попали на крестильный день, кругом цветник нарядных кумовьёв, встревоженных родителей и малышей в кружавчиках и рюшечках. Внутрь, к сожалению, я войти не смогла, была слишком легко одета, а к общественным платкам и фартукам отношусь с известным скептицизмом. Но поверьте на слово, весь интерьер сохраняется в изначальном виде.
Так ведь и тут не смогли не внести усовершенствования: поставили памятник Николе Угоднику. Высоченный гранитный памятник. А часовню Александра Невского оснастили зачем-то мозаикой, изображающей благоверного князя с крайне недовольным видом. Вот зачем? Сто лет стояла часовня в краснокирпичном варианте на зелёном холме, кому мешала? Нет, надо мозаику впаять. Зачем, спрашивается? Какого эффекта добивались? То есть сама мозаика, может быть, и недурна, но в пространство не вписывается никак. Или, может быть, я привыкла, глаз замылился, и уж ничего не хочется видеть нового?
Продолжение следует.
|
</> |