Как варят лягушек

Я тут зачиталась книжкой Шпильмана — Пианист — это про Вторую Мировую в Польше. Прекрасный фильм по этой книжке был сделан — но кино это кино — там больше про эмоции. А книжка — это очень про факты.
И вот я вдруг поняла, насколько этот процесс расчеловечивания во Второй Мировой был постепенным. Русские этого не осознавали, поскольку к ним в 1941м вермахт пришел уже достаточно озверевшим.
Вот мой двоюродный дядя, прошедший Вторую Мировую в советской армии, тоже написал книжку. Начинается с она того, что немцы подходят к Витебску, а перед ними идет слух, что евреев убивают под чистую, всех. Ну, и многие сомневаются, естественно — может не всех. Очевидцы говорят — всех. Дядя - которому было 17, и которого в начале войны не взяли в армию добровольцем как сына врага народа — верит последним и уходит пешком в Москву. Ну и оттуда уже в армию в 1942м. Те кто не поверил — остались в Витебске еще на несколько дней — и потом их больше не было. Нигде.
Это 1941. А вот в Варшаву в 1939м пришли еще немцы с человеческим лицом. Никого так сразу не убивали. Ну да, бывали рейды. Некоторых евреев тащили в участок и избивали — но не калечили, хотя и унижали — они возвращались и жили дальше. Евреи должны были отдавать честь всем встреченным немецким военным. Ну ОК — иногда военные даже здоровались в ответ. Евреям велели сдать вермахту все деньги и ценности. Ну, попрятали они бабло и камешки в обивку кресел — или куда там — никто особо не искал. Для евреев был введен комендантский час — и за несоблюдение могли расстрелять. А могли и отпустить. В общем, мерзко, конечно — но все же вроде как еще не геноцид.
Т.е. фюрер еще хотел быть похожим на европейского политика, а не на взбесившуюся мразь, которую необходимо уничтожить. И народ фюрера тоже не совсем еще озверел, хотя уже несколько оскотинился. И Чемберлен заключал свои соглашения именно с тем фюрером и с тем народом — которые уже демонстрировали, конечно, серьезное зверство и скотство — но это еще казалось обратимым.
И в последующие два года народ фюрера все больше зверел и скотинился — и наконец среди этого народа остались только очень редкие и отдельные порядочные люди, которые находились во всем этом зверстве и скотстве с ужасом и стыдом - и пытались хоть что-то сделать и хоть как-то этот кошмар нивилировать — хотя бы локально, вокруг себя. Такой офицер спас в конце пианиста — а сам потом умер в советских лагерях. Но единицы эти мало что меняли.
А жертвы тупо не успели это озверение отследить. Ну, жили себе евреи в оккупированной Варшаве. Потом их огородили в гетто. Ну, жили в гетто. Многим там было плохо и голодно — но не всем. Некоторые жили в этом гетто очень даже хорошо. Платили солдатам вермахта за доставку деликатессов, сидели в кафе, слушали музыку. Голодающим соплеменниками помогать вообще не собирались. А потом их всех вместе уничтожили — и сытых и голодающих.
И двинули дальше. Уже в абсолютно озверевшем и скотском виде, без никакого политесу.
В общем, я не знаю, имеем ли мы сейчас аналогичный процесс — но так похоже, если честно. Всегда хочется поверить, что это не оно.
|
</> |