К Лунным островам

fan_project — 04.09.2023

День, в который мы погрузились на шхуну, оказался, мягко выражаясь, несчастливым. Шторм, захвативший нас в море у африканского побережья, хотя и позволил нам оценить мореходные качества нашего судна, но зато намного затянул путешествие на Коморские острова.

Когда мы отчаливали, небо было безоблачно, а на море стоял штиль. Кроме нас и экипажа, на «Марсуине» находилась еще молодая француженка; мы познакомились с ней на Занзибаре, куда она приехала в качестве туристки. Мадмуазель А. проявила большой интерес к пашей работе и, находя, что гораздо романтичнее переплыть пролив на шхуне, чем перелететь по воздуху, к несчастью, вздумала попросить нас отвезти ее в Дар-эс-Салам. Итак, имея на борту одну женщину, одиннадцать мужчин и одну черепаху, шхуна подняла якорь.

В минуту отплытия все находились на палубе, и каждый, глядя на удаляющийся остров, переживал различные чувства. Мадмуазель А. готовилась насладиться красотами природы; мы надеялись получить удовольствие от приятного путешествия; Макен мечтал найти внимательных слушателей, чтобы под шум моря поведать им о своих замечательных приключениях, сопровождая рассказ соответствующими жестами; Манунца и Тести были несколько обескуражены неудобствами, которые приходилось терпеть на шхуне, а капитан размышлял о трудностях, ожидающих крошечное судно во время плавания.

Безоблачное небо и море, чуть подернутое легкой рябью, настраивали оптимистически, и все, не исключая и недоверчивого капитана Брайена, были уверены, что нам предстоит короткое и благополучное плавание. «Марсуин» шел исправно, а сердечность установившихся на борту отношений подняла настроение даже у операторов. Мы развлекались, разглядывая коралловые отмели, появление которых задолго предвещали мелькавшие в воде цветные пятна, наблюдали за птицами и летучими рыбами, указывали друг другу на островки и песчаные; банки, на которые наш малаколог взирал с вожделением. Шхуна шла, держа курс на континент, с тем чтобы пересечь пролив и, когда покажется суша, двинуться параллельно берегу. Паруса остались на гитовых ввиду отсутствия попутного ветра. Короче говоря, путешествие было приятным, и вскоре все решили, что единственную опасность во время плавания среди огромного архипелага представляют мели, встречающиеся здесь буквально тысячами.

Когда мы находились уже в двух или трех милях от; африканского берега и пора было сворачивать к Дар-эс-Саламу, положение резко изменилось. За какие-нибудь четверть часа легкий бриз превратился в ураган, туманная дымка на горизонте исчезла за черными, низкими грозовыми тучами, яркий и веселый свет солнца сменила зловещая мгла. Под натиском ветра «Марсуин», отличавшийся от пробки в сущности только своими размерами, запрыгал по волнам, что плохо сказалось на пассажирах со слабым желудком. Ненагруженный, он делал все те бесчисленные скачки и движения, которые можно охарактеризовать двумя словами: бортовая и килевая качка. Багаж плясал по трюму в безудержной сарабанде, и только после многочасового труда удалось прикрепить его к стенам. В мгновение ока мы из праздных туристов превратились в деятельных моряков и носились взад и вперед, задраивая люки, закрепляя предметы, сдвинутые с мест бушующим морем, помогая экипажу выполнить тот или иной маневр. «Марсуин» с носа до кормы окатывали волны, а ветер швырял брызги с такой силой, что стоявшим на палубе казалось, будто их все время осыпает чем-то гораздо более твердым, чем вода. Не лучше было и внизу, где один вид людей, страдающих морской болезнью, усиливал тошноту, которую ощущали даже наиболее крепкие пассажиры. Всякая попытка передвинуться с одного места на другое сопровождалась серией более или менее грациозных прыжков, и скоро все убедились, что лучше уж стоять неподвижно, крепко держась за палубные надстройки. Через некоторое время каждый погрузился в глубокое раздумье относительно собственного желудка.

Путешествие, которое должно было продолжаться не многим более восьми часов, даже учитывая, что придется плыть против течения, длилось в два раза дольше, и, когда, наконец, показался Дар-эс-Салам, солнце уже скрылось за горизонтом. Сумерки окрасили море и тучи в темно-красный цвет, рождая цветные отражения в потоках дождя, начавшегося как раз в эту минуту. Трудно было придумать более жалкое зрелище, чем вид промокших и измученных участников экспедиции; безразличие, с которым стоявшие на палубе встретили грозу, свидетельствовало о том, до какой степени одичания и безнадежности они дошли. Но как бы то ни было, уже в темноте нам удалось войти на рейд и бросить якорь в спокойных водах порта, когда там прозвонили девять.

Мадмуазель А. и операторы попросили капитана спустить шлюпку и перевезти их на берег. Но мистер Харви Брайен разрушил их надежды.

- Таможня закрыта, и врача, ведающего иммиграцией, сейчас нет, - сказал он. - Да и вообще запрещается сходить на берег после пяти вечера. Вам придется переночевать на «Марсуине».

Промокшие до костей, с пустыми желудками, содрогаясь от холода, мы стали держать совет. Озабоченные состоянием мадмуазель А., которая выглядела весьма малопривлекательно и напоминала мокрую курицу, мы решили сломить бюрократизм капитана Брайена и, надув одну из резиновых лодок, отправили на берег парламентера с задачей разжалобить представителей власти и медицины.

Случилось так, что негры, охранявшие порт, в свете фонаря на молу заметили среди дождя и ветра крохотную резиновую лодчонку. В ней находился одетый в купальный костюм Станис, согласившийся из любви к мадмуазель А. и к операторам на эту последнюю жертву. Поскольку в порту подобное случалось нечасто, охрана столпилась вокруг человека, который с первого взгляда походил на потерпевшего кораблекрушение, избежавшего бог весть какой опасности путешественника.

Тем не менее ни жалкий вид нашего маммолога, ни присутствие на судне женщины не побудили портового врача покинуть свой дом, и обескураженный Станис после короткого разговора вынужден был вернуться на «Марсуин».

Ночь прошла невесело, и, несмотря на все попытки отнестись к происшествию юмористически, злобные взгляды некоторых людей, видевших в нас причину своих страданий, помешали поднять дух общества.

На следующий день, как и следовало ожидать, разразился кризис. Операторы Манунца и Тести отказались продолжать путешествие на этом орудии пытки, которое мы называли шхуной, и решили отправиться на Коморские острова по воздуху. Поскольку финансирование их группы зависело не от нас, мы связались по телеграфу с Управлением кинематографии и потеряли в Дар-эс-Саламе пятнадцать дней, получая противоречивые указания, подтверждения и отказы, пока, наконец, не были переведены средства на билеты для операторов.

И вот, наконец, наш «Марсуин», пополнив запасы продовольствия и горючего, вышел из порта Дар-эс-Салам, взяв курс на Коморские острова. Недиани и его товарищи сели на самолет, который доставит их в Тананариве на Мадагаскаре. Оттуда они полетят до острова Гранд-Комор, где мы договорились встретиться.

Мы прошли вдоль побережья до мыса Делгаду и оттуда повернули к архипелагу; наученные горьким опытом, мы не ожидали легкого путешествия. Через Мозамбикский пролив проходит «экваториальное течение», существующее, по-видимому, специально для того, чтобы затруднить плавание тем, кто желает из Дар-эс-Салама попасть на Коморские острова. Образуясь у островов, течение проходит у самого мыса Делгаду и здесь разделяется на два основных потока. Один из них, текущий к югу, мало нас интересовал, зато второй, текущий к северу, доставил нам изрядные неприятности. «Марсуин» с трудом делал пять миль в час, а скорость течения колебалась от двух до трех миль в час; к этому добавлялся еще муссон, дувший с юго-востока, т. е. в прямо противоположном нашему пути направлении.

Капитан, настроенный довольно мрачно, предсказал несколько бурь в течение плавания, и мы вышли из Дар-эс-Салама в том же расположении духа, в каком, вероятно, находились древние мореплаватели, готовившиеся обогнуть мыс Доброй Надежды. К тому же мы были серьезно озабочены тем, как сохранить особенно чувствительную к колебаниям температуры цветную кинопленку, тысячи метров которой были погружены в Дар-эс-Саламе. Чтобы уберечь ее от адской жары, стоявшей в трюме большую часть дня, мы приобрели холодильник.

Этот аппарат, работавший на керосине, по-видимому, питал глубокое отвращение к морским путешествиям. При самом легком волнении (а о «легком волнении» не могло быть и речи во время нашего плавания, проходившего в условиях настоящей качки) пламя, горевшее в топке, то удлинялось, то укорачивалось и в конце концов либо потухало совсем, либо наполняло трубу копотью. После этого температура в холодильнике подымалась, влага воздуха конденсировалась, и пленка подвергалась действию тепла и сырости. Так как оператор Тести сказал нам, что достаточно нескольких жарких дней, чтобы попортить эмульсию пленки, при каждом прыжке термометра вверх наша тревога возрастала. Чтобы постоянно поддерживать пламя, мы установили дежурство, снова и снова прочищали трубу, чем отравили себе все путешествие. После многих дней безуспешных усилий и резких скачков не только температуры, но и нашего настроения, холодильник совсем отказался работать, и только из-за него мы вынуждены были войти в гигантскую печь, именуемую портом Линди. Необходимость найти механика для починки аппарата заставила нас прервать путешествие.

Как сейчас вижу этот возвышающийся посреди рубки изящный и сверкающий белый холодильник, в стенках которого отражались наши тела, покрытые сажей и потом. Просыпаясь по утрам, мы прежде всего видели холодильник: огромный по сравнению с тесным помещением, он походил на языческого идола, ожидающего, чтобы жрецы зажгли под ним священный огонь. Еще не очнувшись от сна, мы как по команде брели к дверце и, набравшись смелости, открывали ее, чтобы взглянуть на термометр. Поскольку температура оказывалась гораздо выше, чем мы надеялись, эта церемония сопровождалась потоком проклятий. Затем мы пытались заставить холодильник работать лучше. Мы прочищали дымовую трубу, доливали керосин в бак и производили другие манипуляции, которые согласно инструкции под названием «Северный полюс на дому», являются совершенно необходимыми. Мы поворачивали аппарат, раскачивали, и всячески трясли его, но в результате нам удавалось < лишь сильно поднять температуру собственных тел, тогда как температура внутри проклятого холодильника нисколько не понижалась. У нас появилась настоящая идиосинкразия к холодильникам вообще, и с тех пор мы не; можем удержаться от жеста отвращения при виде одного из этих сверкающих аппаратов.

Хотя нам и пришлось заниматься делами, не входящими в нашу компетенцию, мы все же получили немало удовольствия от поездки и сохранили самые лучшие воспоминания об этом плавании вдоль побережья Африки.

От Дар-эс-Салама до мыса Делгаду вдоль побережья тянется непрерывная вереница больших и маленьких островов. Почти все они необитаемы, и только морские птицы населяют пляжи и заросли. Островов многие сотни, и лавировать между ними нелегко, хотя мелкие парусники предпочитают двигаться именно там, в более спокойной воде. Плыть можно только днем, а когда солнце заходит, надо искать стоянку, чтобы переждать до утра. Рулевой сворачивает к берегу или подводит судно к ближайшему острову с подветренной стороны.

После целого дня пути, обожженные солнцем и овеянные морскими ветрами, мы чувствовали потребность в движении и, решив сойти на берег, собирались на носу. Мы рассматривали приближающийся пляж или дно моря и готовили к спуску резиновые лодки. Когда берег был уже совсем рядом, мы уступали место матросам, которые ставили судно на якорь. Каждый вечер, как бы выполняя традиционный морской церемониал, Макен устраивался на форштевне, у основания бугшприта, бросал лот и время от времени объявлял глубину: «Десять локтей! Все еще десять локтей! Восемь локтей!», пока капитан не решал, что здесь достаточно мелко. Тогда в машинном отделении раздавался звонок и капитан Харви высовывался из узкого окошечка рулевой рубки и кричал: «Макен, бросайте якорь!»

- Да, месье, - отвечал боцман, и якорная цепь, легко разматываясь с ворота, падала в воду.

Это был самый блаженный момент дня. Шум машины сменялся плеском волн о корпус корабля и криками птиц.

Мы спускали лодки на воду и гребли к берегу. Приятно Гилло ступить на чистый песок островка и посвятить конец дня исследованию его берегов. Картины, которые в ранней юности рисовала нам фантазия при чтении романов Стивенсона, Дефо или Лондона, в эти короткие часы претворялись в действительность. То, что было лишь игрой нашего мальчишеского воображения, представало перед нами здесь, в неведомой, чудесной стране. Затем, когда тьма гасила на небе краски заката, на «Марсуине» в свете сигнального фонаря появлялся Макен и кричал, что обед готов. Тогда мы возвращались на борт и, поев, до поздней ночи предавались воспоминаниям, беседовали о работе, о наших планах и о всяких пустяках. Нет ничего приятнее, чем выкурить последнюю сигарету, растянувшись на палубе и глядя в звездное небо.

Из всех встреченных островов больше всего понравился нам остров Сонга-Сонга, о котором никак нельзя не упомянуть при описании плавания. Дело было не в том, что он выглядел иначе, чем другие острова, и не в том, что мы особенно подробно исследовали его: главное заключалось в изумительной картине, представшей перед нашими глазами, как только мы вышли из лодки.

Мы прибыли туда на закате, когда низкие облака, нависшие над горизонтом, были окрашены цветами умирающего дня. Через остров, перпендикулярно пляжу, тянулся песчаный язык, конец которого образовывал мыс, покрытый редкими зарослями. На берегу расположились стаи морских птиц: чаек, цапель, буревестников и других. Отдельно сидели фламинго, этих птиц мы встретили здесь впервые со дня приезда в Африку. Их светлые тела покоились на невероятно длинных ногах, но изящество движений делало гармоничными даже непропорциональные конечности. Вытащив лодки на пляж, мы двинулись по открытому месту прямо к фламинго. По мере того как мы подходили, они сбивались в кучу, все теснее прижимались друг к другу и вытягивали шеи, поглядывая на нас. Эти пугливые существа не позволили нам подойти ближе, чем на пятьдесят метров. С шумом поднялись они в воздух, и тогда-то произошло настоящее чудо. Их оперение из белого внезапно сделалось ярко-красным, и все небо словно озарилось пламенем. Это обнажились перья, скрытые под крыльями. Никогда не видели мы столь великолепного цвета, ни один восход или закат не сверкал такими красками, никогда еще цветы не распускали столь огненных лепестков. Целая туча птиц, переливаясь всевозможными оттенками, от розового до карминно-красного, мгновенно превратилась в огненную стрелу, устремленную в небо. Фламинго один за другим правильным строем летели к югу. Ветер упал, и море, успокоившись, стало похоже на какое-то маслянистое вещество, отливавшее перламутром. Летящие фламинго отразились в воде, а когда последняя птица скрылась вдали, море словно ожило. Показались блестящие тела множества гринд[16], избравших эту бухту для ловли рыбы… Они появлялись из воды одна за другой с правильными интервалами и вскоре образовали вокруг нас тридцатиметровую дугу. Когда гринды приблизились к берегу, перед ними начали отчаянно метаться преследуемые рыбы. В течение нескольких секунд поверхность моря волновалась от скачков крупных млекопитающих, а у пляжа вода так и кишела извивающимися и сверкающими блестящей, как серебро, чешуей рыбами. Затем волнение улеглось и воцарилась тишина. С «Марсуина» донесся обычный призыв, и мы возвратились на борт.

После длившегося довольно долго каботажного плавания настал, наконец, день, когда нам пришлось выйти в открытое море, чтобы взять курс на Коморские острова. Вопреки заранее намеченному плану капитан решил удалиться от побережья Африки прямо из бухты Микиндани, где мы стояли в тот вечер. Поэтому в полночь судно подняло якорь, заработали машины. Все мы собрались на носу и с удовольствием глядели на светящуюся пену у бортов корабля, разрезавшего море: наконец-то, «Марсуин» взял курс на Коморский архипелаг.

Первый день прошел благополучно, и мы смогли забросить планктонные сетки и полюбоваться на играющих дельфинов, на акул, изредка появлявшихся вблизи корабля. Прилипало по имени «Катерина» получило, как обычно, свою порцию объедков, и мы не раз видели, как оно плавает под ватерлинией, греясь на солнышке.

Я прошу у читателя прощения за то, что столь неожиданно представил ему существо, которое сопровождало нас в течение почти всего путешествия. Всякий раз, подымаясь на борт шхуны, мы встречались с Катериной и так привыкли к ее обществу, словно находились в нем вечно. Нас познакомил с ней Макен, когда мы впервые появились на «Марсуине». Он представил Катерину в качестве подводного члена экипажа, оберегавшего киль шхуны от скал и других неприятностей и довольствовавшегося пищевыми отбросами. Катерина была крупной рыбой-прилипало длиной немногим менее метра, с белыми полосками по бокам. Она принадлежала к тем рыбам, которые слишком ленивы для того, чтобы путешествовать собственными средствами, и совершают это за счет других. Прилипалы с помощью подушечки на голове присасываются к туловищу акул, скатов, черепах и, волочась за ними, путешествуют из одного конца океана и другой без особой затраты энергии[17].

Катерина выбрала в качестве средства передвижения «Марсуин» и быстро познакомилась с новыми пассажирами, севшими на Занзибаре и не гнушавшимися спускаться к ней в воду. И всякий раз, как мы погружались, чтобы произвести исследования или подводные киносъемки, Катерина подплывала ближе и, внимательно осмотрев странный белый предмет, возвращалась к своему любимому килю. Несколько раз она даже сопровождала нас во время таких прогулок, особенно, когда мы брали с собой подводные ружья, которые ассоциировались в ее сознании с обильной пищей для нас и для нее.

Но из-за Катерины мы отвлеклись от рассказа о тех четырех днях, которые потребовались, чтобы добраться до порта Морони на острове Гранд-Комор. Как я уже говорил, первые двенадцать часов прошли чудесно, но уже к вечеру грозный закат нанес удар нашему оптимизму. В ту же ночь, учитывая длительность предстоящего плавания, мы распределили вахты у руля, и каждый из нас, прислушиваясь к нарастающему реву ветра и моря, мог убедиться в том, что погода меняется. Когда на следующее утро я поднимался на палубу, брызги воды ударили мне в лицо, как только я высунул голову из люка, и я узнал о состоянии моря, еще не успев взглянуть на него. Юго-восточный муссон обрушивался на «Марсуин», вздымая огромные волны, и, так как он дул нам навстречу, мы продвигались черепашьим шагом.

- Здоровый штормяга! - крикнул я Карло с видом старого морского волка и тотчас же нырнул в центральный люк, отдавив ноги Станису.

- Еще бы, - согласился Карло, показываясь там, где только что был я, - а тут еще дождь!

Станис, пытавшийся закрепить у стен трюма ящики и холодильник, устало взглянул на меня и осведомился, не желаю ли я ему помочь. Мы вместе укрепили веревки, совершив процедуру, повторявшуюся еще десять раз в течение рейса. Море и ветер одновременно усилили натиск, и «Марсуин» начал корчиться (это единственный глагол, точно передающий движение судна) на хребтах волн. Палуба была совершенно затоплена, а бугшприт зарывался в наиболее высоких волнах. Вода проникала сквозь неплотно задраенные люки, и приходилось мириться с тем, что нас мочило как на палубе, так и под ней. Среди всего этого хаоса мы продолжали нести вахты у руля и у холодильника, который, хотя и был закреплен канатами, переворачивался то на один бок, то на другой. В таких условиях невозможно было готовить пищу, и мы попытались закусить чем-нибудь холодным. Я говорю «попытались», потому что хотя мы и обладали крепкими желудками, но все же не могли подавить легкой тошноты.

«Марсуин» медленно прокладывал себе путь среди волн, но, когда непогода еще более усилилась, мы поняли, что не сможем двигаться дальше. Было решено поднять кливер и идти на несколько градусов левее, чтобы повернуться к волнам и к ветру в три четверти, а не носом. «Марсуин» начал выделывать новые, до того времени невиданные па, и мы потеряли способность держаться на ногах. По временам волны с такой силой обрушивались на обшивку судна, что корпус его гудел и казалось, будто корабль ударился о что-то твердое. Невозможно было спать и даже думать о чем-либо, кроме того, чтобы самому устоять на месте и помешать грузу сорваться.

Озабоченный капитан все время поглядывал на небо, Гм надежно покачивая головой.

- Ветер все усиливается, - повторял он, - и если так пойдет дальше, на нас обрушится циклон. Заметив, что мы слишком заняты поддержанием равновесия и не слушаем его, он добавил:

- Видите эти волны? Если судно вследствие неудачного маневра станет к ним боком, мы не успеем сосчитать до трех, как киль окажется наверху, а мачта внизу!

Однако киль не очутился наверху, и мы продолжали or одной вахты до другой ползать на четвереньках по центральному отсеку, пытаясь поймать тот или иной оторвавшийся предмет. Через два дня и две ночи мы пришли и тяжелое состояние: грязные, промокшие, голодные и страдающие морской болезнью, мы окончательно выбились из сил. Даже игра, состоявшая в том, чтобы угадать, сколько ящиков обрушится при ударе следующей волны на койку Станиса, стоявшую ближе других к багажу, не могла нас больше увлечь. В течение долгих часов мы неподвижно стояли на палубе, завернувшись в полотнища палаток, глядя на бушующее море, прислушиваясь к шуму машин и вздрагивая от холода и от каждого перепоя в моторе. Макен воспользовался этим, чтобы рассказать, или, вернее, прокричать нам истории о всех бурях, которые ему довелось перенести, и о кораблекрушениях, случившихся у многих островов Индийского океана. И хотя большую часть слов уносил ветер, тех, что достигли наших ушей, было достаточно, чтобы развлечь нас. Юнга Ассани, то и дело высовывавший голову из машинного отделения, смеялся над морем и кричал Жан-Баттисту, что, по его мнению, в Африке бывают гораздо более страшные бури. Тогда Макен, родившийся на Сейшельских островах, брал под свою защиту океан в радиусе на тысячи километров вокруг этих островов и начинал рассказывать, повышая голос до крика, об ужасной разрушительной силе моря в Мозамбикском проливе. Капитан Брайен время от времени высовывался из рулевой рубки и, поглядев на небо, издавал несколько угрожающих «хмм, хмм!», бормоча, что пора появиться циклонам.

На третий день страданий мы начали вглядываться вдаль. По словам капитана, вулкан Картала высотой 2400 метров, господствующий над островом Гранд-Комор, при обычных условиях должен быть виден на расстоянии тридцати миль, и мы напрягали зрение, ожидая, что он покажется на горизонте. Следует заметить, что со вчерашнего дня мы не могли точно определить своего положения. Последнее измерение, которое капитан сделал секстантом, дало крайне неопределенные результаты, и мы не знали хорошенько, находится ли судно в ста милях к северу или в ста милях к югу от архипелага. Правда мистер Брайен утешал нас тем, что если мы не найдем Коморские острова, то уж Мадагаскар не минуем ни в коем случае.

Не думайте, что дело в неопытности мореплавателя, потому что если капитан Брайен умел что-нибудь по-настоящему, так это водить свою шхуну по тропическим морям. Но в этих местах даже при хорошей погоде существует немало причин, по которым можно ошибиться, определяя местонахождение корабля, и одной из них являются течения. Ну, а во время шторма бывает просто невозможно сориентироваться.

Третий день прошел, но никто так и не увидел земли или чего-либо похожего на нее. К рассвету четвертого дня вид у нас было довольно жалкий. Обросшие бородами, изнуренные длительным нервным напряжением, тревогами и отсутствием горячей пищи, мы только и делали, что поглядывали на горизонт в надежде увидеть землю.

Прошло утро, а остров все не показывался. Однако появилось несколько белых облаков, вселивших в нас надежду, что мы недалеко от суши (как известно, над каждым островом постоянно висит довольно большое облако, образующееся в результате конденсации влаги). И действительно, после полудня Фабрицио первый заметил остров, или, вернее, гору, господствующую над ним.

- Картала, Картала! - закричал он, указывая в сторону облаков.

- Где? - воскликнули мы, подбежав к нему.

- Там, в облаках, видите вон тот темный силуэт? Никто не мог отрицать, что из облаков выступают какие-то синеватые очертания. Но все присутствующие тут же разделились на две партии: одним казалось, что они узнают вулкан, другие, настроенные более скептически, уверяли, что видят лишь тучу, расположенную выше других. По мере нашего продвижения вперед число дезертиров среди скептиков росло, пока, наконец, на закате, никто уже не путал вершину Карталы с витавшими под нею испарениями. Теперь нас смущало только одно: в сумерках между облаками и горизонтом не было видно ничего, кроме неба, и казалось, что вулкан подымается tic из моря, а из облаков.

Ложась спать, мы считали, что Гранд-Комор находится теперь в нескольких часах пути и на следующий день мы спокойно достигнем цели. Уверенность, как мы увидим дальше, совершенно необоснованная.

Мы безмятежно спали, когда Карло, стоявший на вахте у руля, разбудил нас.

- Вставайте скорее, - сказал он. - Надо закрепить багаж новыми веревками.

Что случилось? - воскликнули мы, просыпаясь, и больше не произнесли ни слова, пораженные тем, что увидели и услышали: судно уже не качалось на волнах, и, если бы не стук машин, можно было бы подумать, что мы стоим на якоре в каком-нибудь порту.

- Капитан говорит, что приближается циклон, - сказал Карло, хлопоча вокруг фонаря. - Скорее наверх.

Я соскочил с койки и поднялся на палубу.

Ветер затих, и море было неподвижно. После стольких дней непогоды и качки внезапная тишина оглушила меня. На небе сиял серп луны, и в его рассеянном свете Можно было увидеть огромную массу, высившуюся над морем, - вулкан Картала. Но тут мои размышления были прерваны: я заметил низко нависшую треугольную тучу, погорая, казалось, плыла по направлению к нам.

- Что происходит, капитан? - спросил я мистера Брайена, который вместе с Макеном закреплял спасательную шлюпку.

- Боюсь, что надвигается буря. Чувствуете, какое затишье? Перед циклоном ветер всегда внезапно стихает. Когда вон то облако будет над нами, судну придется плохо.

Я еще раз взглянул на облако, закрывшее луну, и поспешил на помощь к товарищам. Закончив работу, мы поднялись на палубу, где нашли весь экипаж, молча глядевший на море. Тучи нависли так низко, что чуть не задевали за мачты, и казались тяжелым покрывалом над нашими головами. Темнота действовала угнетающе, чувства каждого были напряжены в ожидании первых признаков бури.

Прошел час, другой, и мы начали сомневаться реальности циклона, страх перед которым преследовал нас с тех пор, как мы удалились от африканских берегов. Оказалось, что ветер упал потому, что судно находилось под защитой гор Гранд-Комора, а грозные тучи были дымными испарениями кратера, гонимыми яростным муссоном.

Когда страх улетучился, мы решили лечь на ночь в дрейф и двинуться дальше на следующее утро, ибо по малознакомым водам опасно плавать в темноте. После пяти долгих дней пути машины были остановлены. Ничто больше не нарушало окружавшего безмолвия, и мы, на»1 конец, успокоившись, получили возможность броситься! на койки и насладиться сном.

«На лунных островах», Франко Э. Проспери (перевод: Инна Максимовна Бернштейн, Виктор Александрович Хинкис), 1958г.

Оставить комментарий

Популярные посты:

kauflen

Как вести учет доходов и расходов при сдаче квартиры на сутки: советы для владельцев

a_nalgin

О зажигающих российских пенсионерах Голливуд отдыхает?

tarasesakov

Коркинский постскриптум

a_nalgin

О прозрении украинских умов Ошибаться можно, врать нельзя?

olga_marple_2

Сколько ни говори "халва, халва"...

diegabel

Тем временем на даче... дела, дела

humus

Studio 54. Часть 7

home_and_garden

Шале Тома Круза в штате Колорадо

petr_borisych

Страшно заманчиво

• Ранее
• Архив