Итак, недуг уладов: текст и ремарки к нему.

Жил среди уладов богатый человек Крунху, сын Агномана1. Были у него стада и дома, и сыновья его жили с ними. Жена же его умерла. Часто подолгу сидел он один в своем доме. Однажды увидел он, входит в его дом женщина. Прекрасны были лицо ее, стан, облик и одежда. Все, что делала она, она делала хорошо. Скоро чисто и тепло стало в доме. Когда настала ночь, все люди легли на свои ложа, она же той ночью легла рядом с Крунху. С той поры не стало в его доме недостатка ни в еде, ни в лошадях, ни в одежде.
Как-то собрались все улады на праздник. Большой это был праздник, собрались на него и женщины, и мальчики, и девочки. Захотел и Крунху пойти со всеми, надел он свои лучшие пестрые одежды.
- Опасно для тебя идти туда,- сказала ему женщина,- ведь захочешь ты рассказать там обо мне.
- Нет, я не скажу ни слова,-ответил он.
Вот тут я сделаю первую ремарку. Женщина приняла мужчину вместе с его укладом таким, каким увидела. И любила его таким, каким приняла. Именно поэтому, зная о том, что обстоятельства могут подвинуть его на поступки, которые способны повлечь нежелательные последствия, она и просила его не ходить на праздник - зная, что придя, он не промолчит. Умение связать обстоятельства, реакцию на них близкого и последствия его действий в этих обстоятельствах для него и для себя, видимо, редкость в этих краях. Она предполагает того, что тут никогда не росло: нравственности как умения видеть и строить взаимосвязи между своим поведением и внешней оценкой оного.
Он в просьбе увидел только тревогу за то, что ее тайна не сохранится, и успокоил ее обещанием молчать. Ну и...
Крунху пришел на праздник и стал смотреть, как колесницы состязаются в беге. Первой пришла колесница, запряженная белыми конями короля.
- Нет никого, кто мог бы бежать быстрее этих коней,- сказал один из королевских слуг.
- Моя жена может бежать и быстрее,- сказал Крунху.
Передали эти слова королю. Он велел привести ту женщину.
- Есть у меня право на отсрочку,- сказала она,- скоро должна я родить, и не могу сейчас бежать.
- Нет у тебя этого права,- сказали ей.
- О король, во имя матери твоей, которая родила тебя,- сказала женщина,- дай мне отсрочку!
- Нет, не могу я этого сделать,- сказал он.
- Добро же вам,- сказала она,- коли так зло обошлись вы со мною, каждого из вас настигнет мое злое мщение!
Вот тут я вклинюсь с отступлением. Дело в том, что оценочное суждение тут... хм... кое-что мне напомнило.
Екатерина Великая использовала эту стратегию, когда её муж, будущий Петр III, выразил недовольство ее поведением и обнажил было против нее шпагу.
Екатерина с готовностью приняла вызов. “Я спросила его, что это значит, — пишет она в своих мемуарах, — не рассчитывает ли он драться со мной; что тогда и мне нужна шпага”.
Великий князь вложил шпагу в ножны и укорил Екатерину в том, что она “стала ужасно зла”.
Я хочу сказать, что если сага существовала и передавалась там, где события произошли, или рассказчик имел определенный взгляд на мир, оценочное суждение тут изначально могло и не расти. А случайно затесаться во время передачи или - как знать - записи. Ну да ладно, едем дальше.
- Назови свое имя! - сказал король.
- Мое имя, данное мне при рождении,- сказала она,- хорошо запомнят все на этом празднике. Маха, дочь Санрита, сына Имбата - вот мое имя.
Тогда пустили бежать коней. Бежала женщина быстрее коней, но вдруг с криком упала на землю и родила близнецов, мальчика и девочку. С тех пор и назвали это место Эмайн Маха.
Все мужчины, которые слышали этот крик, вдруг почувствовали себя слабыми, как женщина, только что разрешившаяся от бремени. И тогда сказала им та женщина:
- За то зло, которое вы мне причинили, каждый раз, когда на вас будут нападать враги, будете вы испытывать муки, подобные родовым. И будут длиться они четыре дня и пять ночей или пять дней и четыре ночи и так - девять поколений,
А вот и второй вариант того же отрывка:
- Схватить этого человека, - воскликнул король, - и нс отпускать до тех пор, пока его жена не явится на состязание!
Его схватили, а король послал людей за женщиной. Она приветствовала посланцев и спросила, зачем они пришли.
- Мы посланы за тобой, - отвечали они, - чтобы ты выкупила своего господина, которого король велел схватить. Ибо он сказал, что ты бегаешь быстрее, чем белые кони короля.
- Плохое дело! - сказала она. - Он не должен был говорить так. Но у меня есть справедливый отвод: я ношу в своем чреве младенца, и уже близок час моего разрешения.
- Нет отвода!-воскликнули посланцы.-Твой муж должен умереть, если ты не придешь.
- Приходится мне согласиться, - сказала она. E она пошла вместе с ними на праздник. Все собрались, чтобы посмотреть на нее.
- Непристойно, - сказала она, - чтобы все так смотрели на меня. Для чего привели меня сюда?
- Чтобы ты состязалась в беге с белыми конями короля, - был ей ответ.
- У меня есть отвод, - сказала она, - близятся мои родовые муки.
- Занесите меч над ее мужем! - воскликнул король. - Дайте мне хоть небольшую отсрочку, пока я разрешусь от бремени. - Нет отсрочки, - сказал король.
- Стыд вам поистине, что даже отсрочки мне не дали, - сказала женщина. - Это покроет вас великим позором. Пускайте же вскачь коней.
Так и было сделано. И к концу бега она оказалась впереди коней. Тут испустила она крик острой боли и разрешилась от бремени. В муках родила она двойню - мальчика Фиару и девочку Фиал.
Когда собравшиеся мужчины услышали крик этой женщины, они почувствовали, что силы в них не больше, чем в женщине, рожающей ребенка.
- Это пятно позора навсегда останется на вас, - сказала им женщина,-за то, что вы подвергли стыду мою честь.
Я не зря предложила сравнить эти два прочтения.
Смотрите, в первом варианте женщина угрожает собравшимся, оценивая их отношение к ней, и обещая им равное воздаяние "злом за зло" (и это очень моральный подход), но предоставляя им самим решить, идти до конца в этой истории или нет. Необратимым ход событий становится в момент, когда дан сигнал к началу состязаний беременной женщины и пары коней. Во втором варианте - она оценивает их поступки и сообщает о том, что их действия им же самим будет потом неприятно вспомнить - "это покроет вас великим позором" (и это очень этичный подход), но выбирать им, идти дальше или остановиться уже не дает.
Все дело в том, что мораль (как сумма ожиданий от Другого) оценивает сказанные слова и совершенные поступки, и с этой точки зрения важен итог - положенный кирпич, спасенная жизнь, срубленное дерево или сожженная книга. А этика (как сумма ожиданий от себя) оценивает намерения, которые, реализовавшись, превратятся в слова или поступки. И с этой точки зрения важен исток - мысль, желание, намерение. Поэтому во втором изложении Маха сама говорит "пускайте же вскачь коней" - для нее ситуация уже завершена, причем наихудшим образом.
Именно поэтому в первом прочтении возникает ощущение взаимной вины обеих участвующих в истории сторон. Смотрите: действие влечет за собой оценочное суждение, формирующее неотвратимое воздаяние, которого "заслуживает" с точки зрения морали данное действие, и которое накладывается ИЗВНЕ. И поэтому может быть оспорено, хотя не может быть снято или прекращено. Короче: мы с ней сделали что-то, что ей не понравилось, и поэтому она с нами вот так ужасно поступила. И как-то так нечувствительно получается, что нет ни героев, ни статистов - тортик сам, случайно, съелся. И каждый отвечает сам только за свою реакцию, которую можно, несомненно, оценить, когда слова уже сказаны а действия завершены, вне всякой связи с обстоятельствами, в которых слова прозвучали а действия явились. Сами по себе, ага. Без всякой причины. Зато обратную связь о влиянии последствий на себя любимого, никоим образом непричастного, можно живописать развернуто и в красках, потому что итог можно оценить с точки зрения морали. И это как-то должно быть замечено и оценено извне, а может, даже и отреагировано, если повезет. Если есть возможность у кого-то, оценившего случившееся со мной сходным образом, "ужасно поступить" с тем, кто так меня любимого ущемил. Главное - чтобы все знали, что меня ущемили. авось и найдется сильный, способный отреагировать. И лучше не я. Потому что если я сам что-то делаю, меня тоже оценят. С точки зрения той же морали.
А во втором прочтении работает астеническая эмоция, буквально лишающая сил всех, кто (внимание, лопата! то есть: смотрите, этика!) сам ощущает себя причастным к тому, что случилось с героиней. И оказывается, что причастны все: тот, кто не удержал язык за зубами, тот, кто принял решение вот таким способом разъяснить ситуацию, те, кто вытащил женщину на сносях из дома и привел ее на площадь, и все, кто наблюдал ситуацию. Кого накрыло, тот и ощущал себя причастным. По факту причастности и прилетело. То есть, осознавать связь своих действий и их последствий бывает невыгодно, особенно если действия реактивны (совершены "потому что"), а не проактивны (совершены "затем чтобы"), и с волевой компонентой беда. Точнее, с ней-то хорошо, вот без нее...
Так произошел недуг уладов и только сыновья и жены уладов не были ему подвластны, да еще Кухулин. И длился этот недуг со времени Крунху, сына Агномана до времени Форка, сына Даллапа, сына Манеха, сына Лутдаха. Вот как случился недуг уладов и Эмайн Маха.
... но нравственность они у себя так и не завели, ага. Им слишком дорого было ее в себе содержать.
И это положение, кроме шуток, было для них лучше, потому что если человек не может взять на себя ответственность за свои действия ни априорно ни по факту их совершения, я уж про последствия не говорю, то место ему - там, где укажет более сильный, более нахальный и более готовый брать на себя какие-то обязательства. Маха дала им возможность легализовать то положение вещей, с которым она приняла и Крунху, и те обстоятельства, в которых они встретились: нежелание уладов отвечать за себя она превратила в невозможность. И взяла ответственность за это на себя. Что, в общем-то, посмертно не очень и груз. Она и лежала себе спокойно, ответственность эта, где положили - на земле Эмайн Махи. А уладам, наконец, стало удобно жить. Следующим, кто пер на себе этот груз, был уже Кухулин, но это совсем другая история.