ИСТОРИЯ О (41)

putnik1 — 04.01.2016

Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы здесь.




И сумрачный германский гений

Если не разбираться в деталях, безумно интересных, но лишних , наилучшим образом разъяснена ситуация июля-августа в мемуарах Джорджа Бьюкенена: «Несмотря на то, что в Софии и Белграде продолжались переговоры, с каждым уходящим днем наши планы становились все более безнадежными. Позиция России во Второй Балканской войне не была забыта в первой столице, в то же время после падения Варшавы и Ковно дело союзников казалось проигранным. Король Фердинанд… был не таким человеком, чтобы связать себя с проигравшей стороной, тем более что Германия готова была заплатить ему двойную цену по сравнению с той, которую ему предлагали союзники за сотрудничество».

И это, отмечу, чистая правда. Пока Лондон с Парижем (мнение Петербурга уже серьезным не считалось) плели словесные кружева, в полном смысле слова навязывая свои условия, казалось бы, моське, Берлин делал реальное дело, всем вилом показывая, что имеет дело со слоном, небольшим, но важным. И не удивительно. Руководство обоих Рейхов, прекрасно понимая, чем может кончиться затяжная война, которая и так уже затянулась, делало ставку на пусть запоздалый, но решительный удар, - и крайне нуждалось в помощи Софии.

«Болгария не заслуживает пренебрежения. Болгарская армия, несомненно, лучшая из местных. Без Болгарии мы не добьемся прорыва на Балканах, без Болгарии мы не сможем удержать Дарданелл», - категорически указывал в это время Ганс фон Вангенгейм, и то же самое, в унисон, писал Альфред фон Тирпиц. Поэтому в ходе переговоров, - не о союзе даже, ни в коем случае, а всего лишь о нейтралитете, представители Рейхов соглашались на всё.

Сперва в рамках разумного (все земли, где говорят по-болгарски, хотя бы и на диалектах), а затем уже и вне рамок: берите столько Сербии, сколько сможете унести. Но при этом еще и давили на Стамбул, требуя «частично компенсировать нарушение Лондонского мира», - то есть, отдать болгарам часть отбитого в 1913-м, и на том окончательно закрыть все старые споры, открыв новую главу.

Идея была, чего и говорить, красивая. Притом, что умеренность Порты в период Второй Балканской софийский политикум оценил, и отношение к туркам стало несколько лучше, назвать его хорошим не рискнул бы никто. Разве что на фоне отношения к сербам и румынам. И это на «верхах», а уж для «низов» турки по-прежнему оставались турками. С другой стороны, и в Стамбуле болгарам не особо доверяли. Так что, берлинским дипломатам пришлось проявить чудеса кнута и пряника, - главный переговорщик Рейха по ходу дела даже погиб, и но немцы (чудо чудное) сочли за благо замять дело.

В итоге, впрочем, все-таки сошлись, и партнеры в фесках, уныло кивнув, согласились отдать Болгарии несколько небольших, но очень важных участков Восточной Фракии – долину руки Марица, то есть, все села, населенные славянами, аж до окраин Одрина, да еще и очень важную железную дорогу, - и все это всего лишь за нейтралитет. Однако политики «старшего» Рейха смотрели не на один шаг вперед, а гораздо дальше, и примирение Порты с Болгарией было для них всего лишь стартовой площадкой для очередного этапа.

Естественно, воспользовались новым окном возможностей и в Софии; в конце июня, когда все нюансы конвенции с турками были проговорены и началась работа над документами, Радославов аккуратно слил некоторые детали в прессу, подчеркнув, что «Главная тенденция внешней политики Болгарии не изменилась. В интересах Болгарии — сохранять нейтралитет, принятый согласно с желанием тройственного согласия. Может ли такое положение длиться бесконечно? Думаю, что нет, но…», -

и дальше завел речь про условия, на которых вступление в войну возможно: «Болгарский народ единодушен в требовании Македонии — этой болгарской Эльзас-Лотарингии». И очень четко: «Чтобы решиться на новую войну после того, как две уже стоили так дорого, Болгария должна знать, что она получит. Болгария в настоящее время ведет переговоры только с четверным согласием, а также с Турцией по вопросу о Фракийской железной дороге».

Таким образом, впервые за год в устах одного из болгарских лидеров высшего уровня прозвучало заявление о том, что «при некоторых условиях принципиальный нейтралитет перестанет быть безусловным принципом». Очень мягко, предельно сослагательно, - но прозвучало. Как явный намек Антанте на то, что ее хитрую игру в Софии понимают и обмануть себя не позволят.



В кругу друзей не щелкай клювом

С этого момента процесс Большого Торга вышел на новый уровень, и болгарам предлагали больше, чем кому угодно, а они, принимая предложения, не связывали себя никакими окончательными обязательствами. Больше того, спустя почти полтора месяца, - в конце августа, - когда соглашение с Турцией уже подготовили, а подписание вот-вот должно было состояться, подготовлено, премьер, пригласив посла Империи, сообщил ему,

что «Порта делает шаг навстречу, по доброй воле восстанавливая справедливость». После чего, - вспоминает Савинский, - «назвав эти уступки своей idee fixe, пояснил, что они сделаны за нейтралитет, только за нейтралитет, без всяких обязательств со стороны Болгарии… И выразил надежду, что страны Согласия отнесутся с к этому мирному приобретению болгар с пониманием, а сам он не станет возражать, если я лично поставлю в известность других послов».

Ход, безусловно, филигранный, бивший сразу нескольких зайцев. Сливая информацию послам Антанты, Радославов показывал, что покупатель у него есть, и надежный, но еще не поздно поторговаться и получить желаемое за правильную цену. А сливая ее не напрямую, но через посла Империи, давал понять всем, - и в первую очередь, Петербургу, - что, в отличие от Парижа и Лондона, даже сейчас считает Россию субъектом сюжета, не считаться с которым нельзя, тем самым пробуждая симпатии на Неве и успокаивая собственных «русофилов». Ну а что при этом не было сказано ни слова о том, что взамен за услугу посредникам обещано заключение конвенции и с Союзом, так ведь дипломатия, господа, дипломатия, - об этом пока что никому не следовало знать.

Однако, вместе с тем, в августе произошла т. н. «генеральская рокировка». С поста министра обороны убрали генерала Фичева, заменив его генералом Жековым, и в этой перестановке для всех, кто хоть как-то разбирался в пасьянсе, был совершенно ясен. Дело не в том, что один был большим «русофилом», чем другой, вовсе нет, - от «русофилов» верхушку армии полностью почистили, влиятельного генерала Иванова отправив в запас, а генерала Радко Дмитриева, пророссийского на 146%, отправив послом в Петербург, - но в разнице подходов к вопросу о войне.

Если Иван Фичев исходил из того, что «Антанта непобедима, потому что в ее составе Россия, которую невозможно победить», и потому был твердым сторонником «активного нейтралитета до конца», то Никола Жеков, бывший русофил, навсегда ушибленный Берлинским конгрессом и Второй Балканской, - в которой он по болезни не участвовал, в связи с чем, не испортил себе репутацию, - напротив, истово верил в неизбежную победу немцев.

До какого-то момента к его мнению прислушивались, но умеренно, всего лишь принимая к сведению, однако после летнего, потрясшего всех провала России, миф о непобедимости которой рухнул, по всему получалось, что он прав. И после того, как Фичев, подтвердив в беседе с царем свою точку зрения, но не найдя монаршего понимания, подал в отставку (как и накануне Второй Балканской), - Жеков получил портфель.

А тем временем, с турецко-болгарской конвенцией дело продвигалось. Турки сомневались, не хотели, но высадка десанта на Галлиполи поставила точку над «ё». 6 сентября договор был подписан, и тем самым, все разногласия между двумя странами закрыты. Общий объем уступок, конечно, не шел ни в какое сравнение с первоначальными запросами Софии, но даже в усеченном виде факт, - а он не был секретен и его тотчас распиарили, - укреплял позиции болгарского правительства, поскольку, черт возьми, Радославов и Фердинанд показали себя «собирателями земель» и «вызволителями болгар». Причем без крови и без затрат, всего лишь в обмен на отказ от вражды.

Однако никто, - даже в Народном Собрании и кабинете, кроме узенького круга посвященных, - не знал о том, что в этот же день, - ибо таково было условие, - состоялось подписание и другого договора, между Болгарией и обоими Рейхами, о военном союзе. На условиях, для Болгарии, мягко говоря, шикарных. О том, что София обязана воевать, речи не шло. Все очень мягко, без императивов. «В случае, если…», «При известных обстоятельствах…» и так далее. Конкретно только «благожелательный нейтралитет», - но этот статус был официально зафиксирован впервые. Кроме того, масса очень выгодных пунктов про «финансовую и материальную помощь»…

И наконец, на тот самый «случай», в котором «если», вообще златые горы. Кроме Сербии, никакой войны ни с кем, кто не объявит войну Болгарии (читай: с Россией воевать не надо!). Но при этом – вознаграждение за счет Греции и Румынии, если они вступят в войну за Антанту, «хотя бы даже Болгарии не пришлось с ними воевать». «Спорная» и «бесспорная» зоны Македонии – однозначно, а до кучи еще и вкусные куски сербских земель в качестве бонуса. С совершенно четкой тенденцией на полное обнуление Сербии.

То есть, то, чего при всем желании не смогло бы дать Согласие. Даже уболтай оно Белград на передачу соседям всей Македонии, «великосербы» получили бы взамен что-то покруче, с выходом к Адриатике, а такое Фердинанду совсем не нравилось. Как вариант, он готов был делиться с Черногорией, отдавая все, не доставшееся ему, Негошам, но Карагеоргиевичей считал необходимым зачеркнуть навсегда. В общем, как признавал позже профессор Данев, «В этом договоре решался скорее вопрос об исчезновении Сербии с карты Европы, чем о болгарском Объединении».

И вот теперь, - ничто тайное в тех условиях не оставалось тайной надолго, - Согласие, наконец, встрепенулось. 14 сентября в Софию пришло совместное предложение Франции и Англии о «готовности гарантировать» Болгарии возвращение Сербией всего, что Белград оттяпал по Бухарестскому миру. Но, во-первых, и только, - а Рейхи предлагали гораздо больше.

Кроме того, обязательным условием являлось немедленное, без всяких «нейтралитетов», выступление против Турции. Наличие болгаро-турецкого пакта Антанту не волновало вовсе, и на принятие решения Софии были даны ровно сутки. В случае отказа или размышлений «хотя бы на минуту дольше», предложение аннулировалось. И даже при таком варианте, не исключено, - есть намек у Радославова, - болгары бы согласились, но документ не был подтвержден сербами, а на вопрос, в курсе ли Россия, Александр Ставинский глубокомысленно пожал плечами. От России уже не зависело ничего.

Короче говоря, кидком не просто пахло – воняло за версту, поверить на слово означало сделать необратимый шаг, а между тем, немцы уже подтверждали, что им можно доверять. Хотя никто в Софии не сомневался, что турки будут тянуть с передачей земель по максимуму, а это даст дополнительный простор для затягивания партии, эмиссары «старшего» Рейха, буквально пиная чиновников Порты, заставили их сделать все за неделю. И отступать было уже некуда. Как отметил Пауль Вейтц, официально корреспондент Frankfurter Zeitung, а фактически глава резидентуры Рейха в Стамбуле, «Германия выиграла Болгарию, сделав то, что Антанта, обещая, не была в состоянии и не хотела сделать».

И тем не менее, даже в середине сентября, когда, казалось бы, остановить бизона было невозможно, Игра продолжалась. В Народном Собрании драли глотки, - но, скорее, для порядка. Влияние депутатов практически сошло на нет, и Раймон Пуанкаре, президент Франции, по этому поводу ехидно заметил, что «Пересматривают формулировки, вносят одно предложение за другим. Но чем дальше победа, тем беспомощнее дипломатия».



Кто не успел, тот опоздал

У премьера требовали разъяснений. Радославов вилял. Упирал на то, что в договоре с турками о военном союзе нет ни слова (чистая правда), и договор с немцами к вступлению в войну не обязывает (тоже правда), категорически утверждая, что нейтралитет сохранится «при любых обстоятельствах». И вот это уже истине никак не соответствовало: чему быть, а чему не быть, решалось в очень узком кругу, и не было привязано к букве соглашений.

Подставу чувствовали все, на улицах, в кафе, в салонах шли разговоры о возможной войне с Россией в союзе с турками, а это не нравилось абсолютному большинству. Появилось очередное открытое письмо мастеров культуры, по поводу соглашения с Портой взывавших: «Граждане! Болгария на краю бездны!». Текст мгновенно объявили «преступным», тираж изъяли, подписантов, вплоть до корифеев, начали щемить по-всякому.

Газету, рискнувшую напечатать крамолу, закрыли «на неопределенный срок», вслед за тем закрытия и аресты пошли волной, и остановить эту волну не представлялось возможным, как уже невозможно было и организовать отпор. Тем паче, что правительство, минуя Народное Собрание, чего вообще-то не имело прав делать, приняло поправки к Закону о военных преступлениях, вдвое расширив список расстрельных статей, а это напугало многих активистов.

В общем, Александр Малинов, официальный лидер «русофилов», ответив на намек посла Савинского, что, мол, надо бы что-то делать, что раньше думать надо было, а теперь, после падения русских крепостей, уже поздно, был прав. В стране закон как бы и был, но его уже и не было, и никто, даже «стамболовцы», не чувствовал себя в безопасности.

Позже, Сергей Сазонов, подводя итоги, заявил, что «болгарская оппозиция, благодаря своей неорганизованности, являлась слабым тростником, на который не могла опереться деятельность русской дипломатии». Да. Именно так. Но с той поправкой, что «русская дипломатия», подчиняясь его же указаниям, ничего не делала для укрепления «русофилов». То есть, совсем ничего, - даже в плане работы с СМИ, - прямо указывая Савинскому денег не тратить, потому что «и так никуда не денутся», и ограничиваться «вечерами дружбы» в посольстве.

Однако и теперь, Радославов по указанию царя темнил, изо всех сил убеждая всех, кто слушал, нейтралитету нет альтернативы, а уж сражаться плечом к плечу с турками или, спаси Боже, против русских, не придется. Ну хотя бы потому, что если даже придется драться с сербами, турок там не будет, - они заняты в Проливах, - а что до России, так Болгария ни на кого нападать не обязана, а России – какой смысл, да и как технически, да и проблем выше крыши. Так что, слухи. Поверьте, господа, пустые слухи, не более. Естественно, объяснениям премьера не верили.

В конце августа «шефы» оппозиционных партий потребовали встречи с царем, и 17 сентября, когда тайные соглашения уже были подписаны, Фердинанд дал им аудиенцию. По свидетельствам участников, вел разговор царь, и вел жестко.Что интересно, о нейтралитете речи уже почти не шло, большинство требовало если уж воевать, то за Антанту, на что Фердинанд ласково сообщал каждому выступающему, сколько он получил в свое время от Де Клозье, и советовал заглянуть в УК. «Русофилам», в этом смысле, было полегче, - на них компромата не было, - но Стоян Данев, сломленный 1913-м, невнятно лепетал и вытирал глаза, а Александра Малинова, говорившего в жестком тоне, царь просто «перестал слышать».

Но главным событием аудиенции стало выступление Александра Стамболийского. Твердо стоя на том, что нейтралитет священен и не считаясь с этикетом, «шеф» несистемной оппозиции  с крестьянской прямотой заявил в лицо Фердинанду, что сам он, как известно, выше национальных чувств, но, - «Это скорбно, но это факт», - чувство народа к России не исчезло, что «народ, пребывая в ужасном ощущении от последней войны, потерял веру в правительство… И вера в Вас, Ваше Величество, тоже поколеблена и убита. В глазах народа, после 16 июня 1913 Вы потеряли реноме тонкого дипломата. Совершая эту ошибку, Вы рискуете лишиться не только короны, но и головы».

Как сообщают очевидцы, включая личного секретаря, Фердинанд был «в бешенстве». Подобного он никому не прощал, а уж «вульгарному плебею», позволившему себе в 1913-м публично заявить: «Если в этой стране есть справедливость, Фердинанд должен быть повешен перед Народным Собранием», не собирался прощать тем паче. Пока что, тем не менее, царь сдержал эмоции, ограничившись тихим «Не жалейте мою голову, я стар. Подумайте о Вашей, которая молода», на чем аудиенция и завершилась. Но…

Вечером того же дня Александр Малинов получил извещение о «домашнем аресте без срока и права переписки». Одновременно был арестован, отдан под суд и, на основании Закона о военных преступлениях, приговорен к смертной казни (позже замененной пожизненным заключением) «шеф» БЗНС, а 22 сентября царь подписал указ о всеобщей мобилизации.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив