История моей жизни. Заключение

топ 100 блогов tareeva11.12.2020
Я уже писала, что история моей жизни – это история моих отношений с Игорем Тареевым. Все, что было до этого, это предыстория, а то, что после – это период изучения истории, которая закончилась, ее исследования, анализа и всяких разборок с ней. В этом периоде я и сейчас нахожусь. Я начала писать эту историю моей жизни в нашем ЖЖ, причем рассказывала о ней очень подробно. Написала множество постов. Рассказала о нашем знакомстве, о четырех годах наших сложных и трудных отношений до того, как мы поженились. О замужестве, о свадьбе, последний пост назывался «начало семейной жизни», а дальше меня отвлекло что-то, что казалось мне более актуальным. Я собиралась вернуться к истории моей жизни и продолжить рассказывать ее так же подробно до конца, до того, как мы расстались, но как-то так случилось, что я к этой теме так и не вернулась, о чем сожалею. Но нельзя сказать, чтобы вы не знали этой истории, в постах вроде бы на другие темы она как-то была изложена. Я написала несколько постов о моих отношениях со свекровью, и Игорь там, конечно, фигурировал. И когда я писала о сносе Зарядья, о переезде на новую квартиру к Северному Речному вокзалу, о жизни на Войковской, о жизни на Большой Ордынке – это все было и про Игоря, и про наши отношения.


А сейчас я хочу к этому кое-что добавить. Мы с Игорем были очень близкими людьми, Игорь говорил, что ближе быть невозможно. Мы хорошо понимали друг друга, у нас были общие интересы, собственно, все интересы у нас были общие. Игорь знал меня лучше, чем я сама себя знала. Я рассказала ему всю свою жизнь от 2,5 лет, с этого времени я себя помню, и до дня нашего знакомства. По моим рассказам он знал всех моих школьных друзей и запомнил их, понял, что они за люди. Иногда, рассказывая мне о каком-то своем знакомом, он говорил: «Да ты легко можешь себе его представить, он похож на Котельникова из вашего класса». И живя с Игорем, я продолжала рассказывать ему о каждом своем дне. Я проживала день и, проживая его, представляла себе, как вечером буду рассказывать о нем Игорю, искала формулировки. Вечером я Игорю все рассказывала, и он мне объяснял, что это было. Мне очень важна была его реакция. Он любил меня, принимал меня такой, какая я есть, все мне прощал, но, если какие-то мои проступки казались ему не очень правильными, не очень хорошими, он мне об этом говорил. Он тоже рассказывал мне о себе, но говорил меньше, чем я. Он был интроверт, и у него не было потребности обо всем непременно рассказать и разобраться во всем с участием другого человека. Он знал обо мне всё, а для меня он оставался загадкой, которую я продолжаю разгадывать. Свою тайну он унес с собой. Тареевы вообще люди загадочные, понять их до конца невозможно. Это относится и к Игорю, и к моей дочери Лене, и к Вале Тареевой – сестре Игоря и моему лучшему другу. Я экстраверт, я вся на поверхности, обо мне все можно рассказать словами, я существую на вербальном уровне. А Тареевы – люди с нутром, там до дна не докопаешься.

Как я уже сказала, мы с Игорем были люди не просто разные, но противоположные. Я оптимистка, доверяю жизни и всегда жду хорошего. Я могу умом понимать, что для счастливых ожиданий у меня нет особых оснований, но весь мой организм на каком-то физиологическом уровне полон счастливых предчувствий. Звонит телефон – я сразу хватаюсь за трубку в ожидании, что звонит человек, которого я люблю и рада слышать, и этот человек расскажет мне хорошие новости. Звонят в дверь – и я мчусь открывать, ожидая, что сейчас войдет тот, кого я очень хочу видеть, и сообщит мне что-то хорошее. Тареевым же, напротив, свойственно недоверие к жизни, ожидание плохих новостей, ожидание беды. И в окружающей жизни они концентрируются на отрицательных чертах. Игорь говорил, что я смотрю на жизнь сквозь розовые очки. Наверное, так и есть. Я хотела бы одно стекло этих очков приставить к глазам Игоря, но это было невозможно. Я почему-то считала, что мне в жизни везет, хотя не было такой беды, которая обошла бы меня и мою семью стороной. А Игорь считал, что ему не везет, а в чем не везет – он объяснить бы не смог. Игорь поверил мне, что я везучая, и когда шел по какому-нибудь важному делу, просил меня пойти с ним. Может, если я буду рядом, мое везение передастся ему.

Я говорила, что Игорь меня очень хорошо знал, лучше, чем я себя знала, и он был с этим согласен. Но, тем не менее, он читал стихотворение Блока:

Знаю я твоё льстивое имя,
чёрный бархат и губы в огне,
но стоит за плечами твоими
иногда неизвестное мне.

И ложится упорная гневность
у меня меж бровей на челе:
она жжёт меня, чёрная ревность
по твоей незнакомой земле.


Игорь говорил, что это стихотворение про нас. Значит, он чувствовал, что есть какая-то неизвестная земля, которая – моя земля, и ему туда доступа нет. Я, впрочем, понимаю, что он имел в виду. Были писатели, которых я очень любила, а ему они были неинтересны, он их вообще не читал. Например, Мюссе. Я очень любила его пьесы. Например, «Подсвечник». Я могла много раз перечитывать и его пьесы, и его переписку с Жорж Санд. Он любил ее, какое-то время они были любовниками, но верность в любви не была чертой, которая ей присуща. Он страдал. И Мюссе не единственный пример. На моей «неизвестной земле» жили еще писатели и поэты, которых я любила, они были мне важны, а Игорь даже не мог понять моего интереса к ним.

Я сейчас, как уже сказала, изучаю и анализирую историю моей жизни с Игорем и нахожу в ней черные дыры и белые пятна, какие-то загадочные эпизоды, я, возможно, о них уже писала. Но значит, напишу еще раз. Первый такой эпизод – венгерские события 1956 года. У меня тогда был грудной ребенок и я от колыбельки Лены ни на минуту никуда не отходила, разве что с нею погулять. Я была целиком погружена в мое материнство, ничего не читала, ничего не слушала, и друзья перестали меня навещать, потому что со мной стало неинтересно. Но однажды к нам зашла приятельница Игоря Нелли со своим мужем. Нелли была очень красивая девушка, была неравнодушна к Игорю еще до нашего с Игорем знакомства, она всегда была уверена в неотразимости своей красоты, и то, что Игорь не ответил ей взаимностью, было для нее неожиданным и тяжелым поражением, которое она остро переживала. Недавно она вышла замуж и пришла похвастаться своим мужем. Он был красавчик, но человек не интеллигентный, вообще не нашего круга. Нелли с мужем пришла, когда Игорь еще не вернулся с работы. Муж Нелли что-то сказал о венгерских событиях, о которых я не слышала. Я была поражена. Ребята ушли, не дождавшись Игоря, а я стала его ждать с нетерпением, чтобы сообщить ему эту потрясающую новость. Игорь пришел, я выложила ему новость, пока он раздевался в прихожей, а он сказал: «Но это не новость, это было три дня назад». От изумления я просто потеряла дар речи. Три дня он об этом знал и не сказал мне… Почему?! Самым приемлемым для меня объяснением было бы то, что он не хотел меня волновать, чтобы у меня молоко не пропало. Это было бы самым приемлемым объяснением, но не единственным. Он мог не рассказать мне об этом потому, что у него не было потребности всем со мной делиться. У меня была такая потребность, а у него – нет. И тогда, значит, наши отношения не такие, как я себе представляла. А может, он не рассказал мне об этом потому, что для него это было не так важно, как для меня, и тогда он не тот человек, каким я его считала. А чтобы вы понимали, насколько это было важно, я вам расскажу, что назавтра мы с Игорем пошли к маминым друзьям, старым большевикам, нам открыла их дочь и в прихожей сказала тихо: «О венгерских событиях ни слова – родители от этого заболели».

Вот то, что Игорь не рассказал мне о венгерских событиях, это первое белое пятно, оно же – черная дыра. А второе связано с архитектурой. Мы с Игорем буквально с первого дня знакомства стали много ходить по Москве. Как только спадали большие морозы, а тогда в Москве зимы были морозные, температура -30 -32 градуса Цельсия была обычным делом, вот как только спадали большие морозы, в начале марта, мы начинали ходить. Мы называли это «весенний бег». Мы могли запросто пройти от университета на Моховой до Таганки, а там – через Рогожскую заставу, выйти на Шоссе энтузиастов и пройти все Шоссе энтузиастов до выезда из города. Я очень любила ходить и чувствовала себя комфортно только во время ходьбы. Вот из всех положений – лежачего, сидячего и др. – я предпочитала ходьбу. Когда я работала в школе, то на уроках, объясняя новый материал, ходила по классу. И дома во время какого-нибудь важного разговора с друзьями тоже не сидела, а ходила по комнате. Я ходила с Игорем по городу, потому что любила ходьбу. Я шла, иногда при этом разговаривая с Игорем, и ничего вокруг себя не видела. Я думала, что он так же. И только когда я стала работать в ЦНТБ по архитектуре и строительству и восемь часов в день читала архитектурные журналы на семи языках, я стала интересоваться архитектурой. По-настоящему открыл мне ее мой сослуживец Леня Досковский. Архитектура стала одним из моих главных интересов. Я стала говорить об архитектуре с Игорем, в частности, об архитектуре Москвы, и поняла, что Игорю архитектура всегда была интересна, что во время нашей с ним долгой ходьбы по городу он видел окружающую нас архитектуру, дома, улицы, деревья и пр. И, собственно, это и было целью его прогулок, но со мной он не поделился. Он мог бы открыть мне глаза на архитектуру почти на двадцать лет раньше, чем я стала работать в ЦНТБ, мог бы сделать для меня то, что потом сделал Леня. Как-то в Крыму мы шли на катере вдоль берега, и в одном месте он мне сказал: «Ты представляешь себе, что здесь творилось, слои стоят вертикально!» По первому образованию Игорь был геолог, и все это было ему понятно и интересно. Когда он мне сказал об это, я тоже увидела и поразилась. Но мы проходили это место, может быть, уже в двадцатый раз, если не больше, а он сказал мне только теперь. Совершенно случайно. Мог бы и не сказать.

Перечисляю черные дыры и белые пятна: он не сказал мне о венгерских событиях, он не поделился со мной своей любовью к архитектуре, и было кое-что еще, еще случаи взаимного непонимания. Однажды Игорь рассказал мне историю, произошедшую у него на работе. Мы тогда жили на Войковской. Я сказала: «Какая мерзкая история». Он кивнул. Я добавила: «Какая мерзкая история, и при этом какая русская». Игорь ничего не ответил. Вечером он взял с нашей тахты свою подушку и постелил себе в кабинете. Он не объяснил почему, а я не стала спрашивать. Наутро мы вместе завтракали и собирались на работу, все было как обычно. И после работы все было как обычно. Но вечером Игорь опять постелил себе на диване. Я опять не стала его ни о чем спрашивать. Не могу же я спрашивать у мужчины, почему он не хочет со мной спать. Так продолжалось, наверное, недели две. Потом Игорь опять, ничего не объясняя, вернул свою подушку на ее обычное место, и мы опять были вместе. После двух недель разлуки мы друг другу очень обрадовались. Игорь сказал: «Какое счастье! Я уже подумал, что мы не нужны друг другу». Вот сам придумал себе какую-то страшилку, сам испугался и расстроился. Я думаю, что причиной было то, что я назвала мерзкую историю очень русской, он обиделся за русских, другой причины быть не могло. И вот это самое удивительное! Игорь прекрасно знал, как я отношусь к России, ко всему русскому, знал, что это мне так же важно и дорого, как ему. Но вот обиделся.

Я уже рассказывала, что я хотела, чтобы, живя в браке со мной, Игорь чувствовал бы себя свободно, чтобы я знала, что он сегодня со мной не потому, что я под рукой и это удобно, и не потому, что он обязан сохранять верность жене, а потому что сегодня он выбрал меня. Я никогда его не ревновала, я, наверное, вообще не ревнива. Наверное, он понимал, что случайный пересып на стороне я ему прощу, и при этом он был мне верен. Однажды он мне изменил в командировке в Вильнюсе. Я об этом подробно рассказала, посвятила этому целый пост, он назывался «Измена». Но я уверена, что и в Вильнюсе, когда он обнимал Лайму, его любимой женщиной все равно оставалась я.

Историю моей жизни я могу рассказывать бесконечно, но, пожалуй, на этом закончу.

А если уж говорить все начистоту, то я ведь с Игорем не рассталась. Я продолжаю жить с ним. Когда ложусь спать, то вспоминаю все слова, которые он говорил мне ночью, слышу его голос и интонации, душусь на ночь, когда смотрю телевизор, мне кажется, он сидит рядом со мной и его взгляд как бы устремлен на экран телевизора. И я воспринимаю происходящее на экране, будь то фильм или что-то другое, за себя и за Игоря – и это два разных восприятия. Что бы ни случилось, в доме или в стране, я все мысленно обсуждаю с Игорем, пытаюсь представить себе его реакцию.

А вот на кладбище я бывала редко. Не любила бывать на кладбище, потому что только здесь я вспоминала, что Игоря и мамы нет (они похоронены рядом). А вне кладбища они всегда были со мной, я это чувствовала, а в могилах их не было, могилы были пусты, там был только прах – а душа бессмертна. Наши ушедшие близкие оттуда смотрят на нас, переживают за нас. И скоро мы встретимся.


Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Четкой формулировки что такое Необходимость нет. Необходимость то, без чего не обойтись. Голова относится к предметам первой необходимости. Остальное, - прихоти и мелочь. Чем мельче прихоть, тем глубже иллюзия контроля. Контроль - необходимая функция головы. Остальные функции мелочь, ...
...
Программа конференции 23 декабря КОСМОЛОГИЯ, РЕЛИКТОВОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ СКОПЛЕНИЯ ГАЛАКТИК, МЕЖГАЛАКТИЧЕСКАЯ СРЕДА ГАЛАКТИКА 24 декабря СВЕРХМАССИВНЫЕ ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ, АКТИВНЫЕ ЯДРА ГАЛАКТИК, МИКРОКВАЗАРЫ ГАЛАКТИКИ, ЗВЕЗДООБРАЗОВАНИЕ ...
В Белоруссии, оказывается, с легким запозданием - лет этак на 30 - решили начать ту же игру, что и на Украине - "продвижение собственной мовы". Занятно будет взглянуть на этот процесс в тотально русскоязычной стране - как они будут впендюривать свой еще более карикатурный белорусский 90 ...
04 мая 2014 г. 11ч. 35 мин. по Москве "В Константиновке все спокойно - под утро ополченцы из отряда "Крота" атаковали нацгвардию и та поспешно бежала из пределов населенного пункта. С нашей стороны один серьезно раненый (пулей в спину навылет), но жизнь вне опасности. Потери противника ...