Хроники коронавируса 38

inkogniton — 19.04.2020 — Коронавирус Папа всё обещает никуда не ходить, но постоянно находится что-то срочное -- срочно забежать в аптеку (как ты не понимаешь, кончились лекарства, не сидеть же нам без лекарств!), срочно забежать в магазин (мне надо было что-то маленькое и очень срочно, не хотел тебе звонить, не хотел добавлять в заказ, не хотел ждать заказа), срочно выгулять машину (ну ты же понимаешь, что ей наплевать на то, что карантин, аккумулятор сдохнет и всё, не тебе же объяснять!) -- всё всегда маленькое, всё очень срочное и всё исключительно на пять минут. Ты не понимаешь, -- горячо объясняет мне папа, -- у нас тут, во-первых, безопасно, в нашем городе всего сто больных, это же мелочи совсем! Во-вторых, ты послушай, послушай, -- быстро продолжает он, так как я всё время пытаюсь перебить, -- в магазинах пусто, без масок заходить нельзя, а на входе в магазин всем обязательно приставляют ко лбу термометр, представляешь?! Вот я хочу зайти, а мне говорят, подождите, господин хороший, и раз -- ко лбу термометр. Он там пикает, говорит, что у меня всё хорошо. На него смотрят, и пропускают меня -- проходите, господин хороший, всегда рады. Но самое главное, -- быстро продолжает он, -- что я еще не супер стар! Я пока только стар, -- хохочет он, -- а супер стар я буду через год! По крайней мере, с точки зрения коронавируса. А пока я просто стар, так чего беспокоиться-то? Ты оценила? -- хохочет он, -- оценила про супер стар?! Как хорошо звучит, а! Я схожу с ума, я кричу в телефон, -- папа, ты обещал, обещал, я же для этого доставку заказываю, мы для этого каждую неделю подробно обсуждаем что вам нужно, ты же обещал! Ой, -- отмахивается от меня папа, -- обещал, да, но я, честное слово, только на пять минут и только когда очень срочно! Ага, -- кричит мама, -- у него эти пять минут сто раз в день и всегда очень срочно, очень! Дорогой папа, -- елейно интересуюсь я, -- а что тебе сегодня надо было в магазине? Папа молчит, после бурчит -- что-то маленькое и срочное, очень срочное! А можно более конкретно? -- еще елейней интересуюсь я. Не приставай, -- отмахивается папа, -- ой, тут мама трубку вырывает, прости, я побежал!

Ты не сможешь запереть папу на два года! -- восклицает Ыкл, я же изумленно спрашиваю, -- почему на два года? Откуда взялась эта цифра? Ты же, надеюсь, понимаешь, -- спокойно продолжает Ыкл, -- что это не вопрос дней, недель или месяцев. Даже если завтра отменят карантин, выходить на улицу и в людные места, особенно тем, кто в группе риска, надо будет продолжать крайне осторожно. Еще, как минимум, -- повторяет он, я же молчу разинув рот, -- два года. Вот скажи, -- хитро смотрит он на меня, -- я могу запереть тебя на два года? Могу? Я мотаю головой, потом понимаю куда это идет и быстро добавляю, -- на самом деле, можешь, конечно. А что, -- почти мечтательно продолжаю я, -- буду сидеть, работать, буду экономить наш бюджет. Ведь если я буду всё время дома, мне же не нужны будут новые пары обуви, к примеру. Я замолкаю на минуту и вздыхаю, -- нет, всё равно будут нужны, даже если только в лес ходить или по дому, буду красивой дома!

Мама рассказывает, что уволили нашу хорошую знакомую. Она проработала на этой работе двадцать один год, мне страшно подумать что она сейчас чувствует. И всего-то несколько дней назад она мне говорила, что ее работа признана незаменимой и потому она каждый день туда ходит. Но всё меняется совершенно стремительно. Это второй близкий мне человек, который за последний месяц потерял работу. Я малодушно молчу и не знаю что сказать.

Госпожа уборщица была явно чем-то расстроена, но заверила меня, что все живы, здоровы, просто мелкие неприятности и плохое настроение. Засмеялась внезапно: с этим коронавирусом, -- пишет она мне, -- нельзя быть в плохом настроении, все сразу подозревают самое худшее! А я что, -- продолжает писать и сердито мотает головой, -- не имею права на просто плохое настроение? Просто так! Имеешь, конечно, -- отвечаю ей я, -- но если всё нормально, то я расспрашивать не буду.

Маникюр у нее идеальный -- всегда. С недавних пор начала обращать на это внимание. Как ей это удается, ума не приложу. Впрочем, я может и согласна сидеть взаперти, но скоро я совершенно точно начну искать подпольного парикмахера. Если я сама себя постригу, мне никакой парикмахер в жизни больше не поможет. И массажиста, заодно, найду. И специалиста по маникюру! Буду приходить со своими лаками и только слезно просить сделать аккуратно. Так и представляю себе, как крадусь по улице в маске, перчатках, скафандре, шлеме -- оборачиваюсь каждую секунду, смотрю по сторонам и продолжаю идти вдоль заборов, скрываясь, но при этом всегда готовая к вопросу: а куда вы, мисс, направляетесь, а? Вообще-то, скорее всего всё это не понадобится, так как указания тут просто прекрасные: из дома выходить нельзя, но если очень надо, то можно. Никуда заходить нельзя, кроме тех мест, в которые очень надо, а раз очень надо, то можно. Так что, легко могу себе представить появление в ближайшее время подпольных парикмахерских, подпольных массажистов и остальных подпольщиков -- они будут отворять двери, осматриваться по сторонам, проверяя не было ли хвоста, им надо будет сказать специальное кодовое слово, четыре раза хлопнуть, пять раз топнуть, три раза сделать сальто, и после всего этого, вздохнув и набрав воздуха, вас примут и приведут в божеский вид. А вот на выходе, небось, заставят приклеить все волосы назад и идти обратно с приклеенными волосами, чтобы никто не догадался, что вас только что привели в человеческий вид.

Когда мы жили в Принстоне, я долго искала нормальную парикмахерскую, после же, найдя парикмахерскую, всё пыталась найти в ней нормального мастера. И, о чудо, через несколько попыток я попала на мастера, в которого влюбилась. Совершенно лысый господин лет сорока пяти, с ярко-выраженным британским акцентом, он никогда меня не слушал и утверждал, что ни один уважающий себя мастер не может постричь одного и того же клиента два раза совершенно одинаково. Консерватор во мне рыдал, мне хотелось видеть одно и то же, никаких изменений. Но изменения, которые он производил, были не настолько заметными и очень органичными -- они мне не мешали. Мы договорились -- он не учит меня анализу, я не учу его как стричь. У нас были любовь и согласие целых три года. Потом же он с кем-то там поссорился, что-то не поделил и ушел из этой парикмахерской. Мне казалось, что большей беды нет и никогда не будет. Но вдруг он мне написал и сообщил, что, если я очень хочу и умею держать язык за зубами, то в ближайший год (ровно год он по контракту не имел права ни устраиваться на другую работу парикмахером, ни открывать свою парикмахерскую) он будет по-секрету стричь меня у себя дома. Я с радостью согласилась. Я искала его дом на тихой улице, на которой все дома были совершенно одинаковые. Я ездила по этой улице то вперед, то назад и никак не могла понять какой из этих домов является тем самым "с белым фасадом и симпатичным розовым глиняным зайцем в саду" -- у всех были белые фасады и в половине садов стояли розовые глиняные зайцы. Все, как один, очень симпатичные.

Я уже почти отчаялась, как вдруг он вышел на дорогу и жестом указал парковаться рядом с одним из них. Я облегченно выдохнула. Мы зашли в дом, я смотрела на огромную красивую гостиную, заполненную стеклянными статуэтками и какими-то китайскими вазами, и всё думала как же он будет меня там стричь. Но я не успела додумать эту мысль -- как заправский шпион он пригласил меня жестом проследовать за ним на небольшую боковую лестницу. Мы спустились на этаж ниже и попали в огромную комнату, заполненную спортивным инвентарем. Не обращай внимания, -- махнул он рукой, -- тут я спортом занимаюсь. Мы прошли чуть вглубь и попали в небольшую комнату, которая действительно выглядела как маленький парикмахерский салон -- стояла специальная раковина, специальный крутящийся стул, на стене висело огромное зеркало. На полках лежали инструменты и в воздухе остро пахло какими-то средствами для волос. Он помыл мне голову, усадил в кресло, сел, как всегда, рядом, взял в руки ножницы (он категорически не признавал никакие машинки), начал неспешный разговор и, параллельно, творил, творил, творил. Уезжала я оттуда час спустя счастливее всех на свете -- я снова была всех прекрасней, всех милее и больше не опасалась остаться надолго взлохмаченным чучелом. С тех пор я звонила ему каждый месяц, приезжала к дому с белым фасадом и розовым глиняным зайцем, и всё повторялось опять. Но всё это держалось в строжайшем секрете, что придавало всему действу особенный привкус. Истинное подполье.

Теперь же я сижу и думаю как же мне найти личный телефон моего любимого парикмахера. Я буду ей клятвенно обещать никому не говорить ни слова, я буду рыдать и валяться в ногах, я буду обещать всё на свете -- только пусть она приведет меня в человеческий вид. Но я не знаю ее телефона и не уверена в том, что у нее есть такой прекрасный дом, в котором соседствуют спортзал и небольшой салон. Ничего, вздыхаю я, пока не надо показываться на люди, я перетерплю. А когда можно будет, я надену на голову косынку и буду пробираться к ней садами и огородами, чтобы ни одна живая душа не видела в какой ходячий ужас я превратилась всего за месяц. Или за два. Или, страшно подумать, за полгода. Или же куплю себе машинку и побреюсь наголо. Никакого другого выхода я, на данный момент, не вижу. Впрочем, мы теперь вдвоем можем пугать прохожих -- я-то хоть успела навестить ее за день до начала всего этого, Ыкл же не навещал ее уже почти два месяца.

К своему а-ля маникюру я уже даже привыкла, тем более, что первый маникюр в жизни я сделала за день до начала карантина, потому не успела привыкнуть к хорошей жизни. То, что я делаю сама (особенно после того, как целый час отскребаю всё лишнее со всех поверхностей -- с пальцев, ладоней, локтей, колен, стола и прочего), меня уже почти устраивает. Особенно в темноте. Особенно сама с собой.

Весна на улице всё лучше и лучше. Дни стали длиннее, солнце ярче, небо светлее. На улице запахи и звуки -- в огромном количестве. Цветет всё, что только, кажется, может цвести. Я закончила еще один большой кусок статьи и невероятно счастлива -- словно первобытный человек, впервые принесший добычу в пещеру. Какое-то детское, ни с чем не сравнимое, счастье. В зеркало же стараюсь не смотреть -- что я там не видела? Вот приведу себя в нормальный вид, тогда и посмотрю. С удовольствием и чувством глубокого внутреннего удовлетворения.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив