Хроники коронавируса 29

inkogniton — 10.04.2020 — Коронавирус Вчера вечером наши соседи опять устроили концерт кухонной утвари. Кажется, он по четвергам и теперь я буду усиленно ждать четвергов. В этот раз, едва заслышав звон кастрюль, мы выбежали в садик с небольшой кастрюлей и деревянной ложкой, и чадо с удовольствием била в такт остальным. Соседи из углового дома в этот раз вышли с двумя огромными жестяными крышками и били ими друг о друга, выбрав себе роль литавр. Некоторые начали петь в такт. В доме подальше мальчик лет шестнадцати выполнял какие-то хитрые трюки на скейтборде под этот звон и шум. Улица опять заполнилась людьми. Сдается мне, что к концу всего этого, я впервые в жизни буду знать, по крайней мере в лицо, людей, которые живут по соседству. Наша соседка из дома с номером а вышла с колокольчиком -- она звенела колокольчиком, который казался необыкновенно нежным на фоне кастрюль и сковородок. Концерт продолжался минут пятнадцать, после все друг другу поклонились и разошлись по домам.

Я же осталась в саду поболтать с соседкой из номера а. Мы познакомились в день, когда мы въезжали в этот дом -- она въехала за несколько недель до нас и радостно пришла знакомиться. Она работает медсестрой в одной из больниц. Пока мы стояли, она рассказала мне, что за последние три дня на ее глазах умерли пять человек от коронавируса. Рассказала, что вернулась домой поздно ночью, почти утром, только закончила около двух часов ночи, так как один из пациентов мучительно умирал и она не могла от него отойти. Вернулась около трех часов утра и больше заснуть не смогла. Счастье, -- говорила мне она, -- что дети сегодня не дома, не видят меня такую. Но я держусь, -- улыбнулась она, -- держусь, конечно, только вот с родителями ругаюсь беспрестанно. Всё время говорю отцу никуда не ходить, а он, видите ли, не может не сходить с утра за газетой! Я ему говорю: папа, ты в группе риска, вот ты берешь газету, а если ее до тебя трогал больной, а ты потом лицо тронешь, то и ты заболеешь! Но ничего не помогает. Он говорит -- я всю жизнь хожу утром за свежей газетой, всю жизнь, еще до того, как ты появилась на свет. А ведь пожилые, -- беспокойно продолжает она, -- в основной группе риска. Хотя и молодые тоже умирают.

Я киваю. Я рассказываю о том, что прочитала какое-то время назад о смерти тринадцатилетнего мальчика. Я знаю, -- перебивает меня она, -- он лежал в больнице, в которой моя подруга медсестрой работает. Она за ним ухаживала. Совершенно здоровый мальчик, совершенно! И у них вся семья заболела, все -- мама, папа, братья. И никому из них не разрешили присутствовать на его похоронах. А они мусульмане, понимаешь, они так не могут! И вот им разрешили, -- быстро продолжает она, словно пытается рассказать побыстрее и потом говорить о чем-то другом, -- смотреть трансляцию с похорон, и его мать целовала экран и всё плакала и плакала. Я не видела, -- добавляет она, -- но подруга рассказывала. У тебя получается заказать доставку? -- внезапно переводит она тему, не ждет что я отвечу и продолжает, -- вот нам сказали, что для работников здравоохранения зарезервирован утренний час в супермаркете. Я поверила, поехала туда ни свет ни заря, хотя вернулась поздно ночью из больницы, а там, не поверишь, набилось тысяч пять человек в один магазин, ты представляешь? Тысяч пять, честное слово, не преувеличиваю. И хватают всё подряд, сколько могут, словно завтра наступит голод и не будет ничего, будто в последний раз собираются поесть. А после стоят и дышат друг другу в затылок в этой бесконечной очереди. Я им говорю -- подвиньтесь, соблюдайте дистанцию, а они схватились за свои тележки, держатся за них, как будто я собираюсь у них отнять их вещи, губы поджали и не двигаются. Я бы плюнула и ушла, я уже хотела плюнуть и уйти, но у меня никак не получается заказать доставку, а чем мне детей кормить?

У нее трое детей, я ее хорошо понимаю. Она недавно развелась, дети живут с ней, бывший муж приезжает время от времени и забирает их к себе ненадолго. Ты же знаешь, -- смеется она, -- я тут собиралась новую жизнь начать, вот и начала. Чадо не ходит в школу? -- вдруг спрашивает она меня. Нет, не ходит, -- отвечаю я. А мои ходят, -- опять смеется она, -- я же незаменимый работник. Но ты знаешь, я даже рада, им нравится, они довольны, классы пустые -- в классе от пяти до семи человек, красота же. А вот у моей подруги, -- продолжает она, -- дети ходят в частную школу и там год разделен на четыре части и каждая стоит шесть тысяч. И вот ей сказали, что, несмотря ни на что, плевать они хотели на вирусы, она в любом случае должна заплатить всё до конца года, а это, между прочим, двенадцать тысяч! Они сошли с ума, что ли? Я бы, -- упрямо поджимает она губы, -- ни за что не стала бы платить, еще и сказала бы им пару ласковых, ничего себе наглость, ужас какой! А я опять начала курить, -- вздыхает вдруг, -- мне сейчас эти электронные сигареты как мертвому припарка, не накуриваюсь, только нервничаю и хочу еще и еще. Вот и начала курить опять. Но теперь я всё время боюсь, -- продолжает говорить взахлеб, словно боится не успеть, -- что кончатся сигареты, а в супермаркет мне идти, бррр, совсем не хочется. А у тебя есть сигареты? Я сетую на то, что несмотря на то, что купила некоторый запас, но в последнюю доставку сигарет не привезли и непонятно привезут ли в этот раз. А в магазин я, скорее всего, не пойду. Как я тебя понимаю, -- еще горше вздыхает она.

Мы стоим и болтаем, я рассказываю о своей последней лекции, которую провела за два часа до этого. Студентов было совсем мало -- не так мало, как тогда, когда их было действительно очень мало, но мало. Уже в конце лекции я в очередной раз спросила есть ли у кого вопросы и терпеливо ждала у черного экрана, как один из студентов написал: а что, собственно, с печеньями? Я не успела ничего ответить, как другая студентка написала ха-ха-ха, и вот тогда я сказала, что это вовсе не ха-ха-ха, а что как только отменят карантин, как только начнется нормальная учеба, я сразу пошлю им всем сообщение, мы встретимся в университете и я обязательно принесу печенья. Обещания надо выполнять, что у нас в жизни есть более ценное, чем собственное слово? Я пообещала, а это значит, что я обязательно сделаю всё, что в моих силах, чтобы сдержать свое обещание. Она слушала, кивала, вдруг расстроенно скривилась -- как обидно, а, как обидно.

Не расстраивайся, -- сказала она мне, и протянула руку, словно собиралась похлопать меня по плечу, но быстро убрала руку, засмеялась неловко и продолжила говорить. Эх, -- покачала она головой, -- главное, что мы живы, здоровы, мы молодые, что нам сделается, правда же? Не обращай внимания, -- посмотрела растерянно, -- это я свою работу с собой домой ношу, как улитка домик. Пора бы оставлять ее там, но не всегда получается. Мы всё продолжали болтать, будто не виделись сто лет, впрочем, оно почти так и есть, в последний раз я с ней разговаривала, кажется, месяца полтора назад. Заодно я узнала, что те посылки на странные имена, которые нам время от времени приносят, это, оказывается, ее старшему сыну (иногда дочери). У детей другая фамилия, которую я не знала. Жаль она не сказала мне об этом позавчера: пришел курьер с посылкой, поставил ее у нашего порога, я вышла, посмотрела, и поняла, что эта посылка совсем не нам. Тогда я позвала курьера и сообщила ему об этом. Курьер несколько раз спросил уверена ли я в том, что у нас совсем-совсем никого нет с таким именем и фамилией, после забрал посылку и сказал, что отправит назад, а там они разберутся.

Вчера же нам опять принесли посылку на то же имя и я всё удивлялась, что люди давно съехали, но продолжают присылать себе посылки на ставший совсем старым адрес. Но вернуть ее я не успела, она так и лежала у нас в сенях. И вот как раз соседка напомнила мне, что ее сына зовут вот так-то, я невероятно обрадовалась и расстроилась одновременно: обрадовалась, так как немедленно отдала посылку, которая лежала в сенях, а расстроилась, так как за день до этого заставила курьера забрать посылку назад. Глупости, -- махнула она рукой, -- они опять пришлют. Если вдруг опять придет тебе, то занеси нам, ладно? Но, -- добавила задумчиво, -- я им сто раз говорила писать а после номера, они всё время говорят, что пишут, а сами, балбесы, -- она посмотрела на посылку, посмотри, только посмотри! На посылке был написан номер без всякой буквы а. Она крепко сжимала посылку -- это дочка заказала себе книгу с амазона, сказала, что будет много читать! Ты заноси нам посылки, если вдруг опять тебе принесут, ладно? -- повторила опять и неловко улыбнулась. Я занесу, конечно, мне не сложно. Остальные соседи давно зашли в дома, только мы с ней стояли и говорили -- как иногда раньше. Вы только, пожалуйста, не болейте, ладно? -- попросила она перед тем, как заходить в дом, я же кивнула, -- мы постараемся.

И передай чаду, -- добавила торопливо, -- что моя дочка ждет не дождется когда уже снова можно будет с ней встретиться и опять играть. Передай, ладно? Я пообещала всё передать, чадо будет счастлива, она очень скучает по этой девочке, ей не хватает их воскресных встреч. Да, кстати, -- оборачивается уже почти у порога, -- если вдруг увидишь у вас в саду кошку, симпатичную такую -- немного похожую на леопарда, серую, в полосочку, так знай -- это наша! Я ее вообще не хотела из дома выпускать, но она однажды ночью в форточку на кухне выпрыгнула, гуляла всю ночь в саду, а утром мяукала, бедная, под дверью. И с тех пор она всё время хочет на улицу! Она нашла небольшой лаз между нашими садами и бегает к вам в сад. Ты ее не гони -- она хорошая, ласковая, не кусается, не царапается! Я помню эту кошку -- я видела ее два дня назад в нашем саду и всё удивлялась откуда вдруг в нашем саду появилась кошка. Погуляла несколько минут и внезапно исчезла, словно ее и не было. Тогда я даже не была уверена, что мне это не приснилось. Нет, не почудилось и не приснилось -- действительно была и теперь я даже понимаю куда она исчезла.

Отчего-то я растерялась и не спросила не хочет ли она, чтобы я положила то, что ей надо, в свою доставку. Сегодня позвонила и спросила нужно ли ей. Пока у меня есть доставки, пусть и у нее, если ей надо, будет, в это время мы все лучшие друзья. Она очень обрадовалась и сказала, что уже сегодня вечером напишет список, который я добавлю в наш заказ, а после положу ей привезенные продукты под дверь. А деньги? -- растерялась она. Разберемся, -- заверила ее я, -- как-нибудь разберемся. Договорились, что пока будем делать так -- пока мне удается заказать доставку. Теперь я буду пытаться забронировать место для доставки с удвоенным рвением -- теперь нас много и нам всем надо.

Главу перевели из реанимации в обычную палату. Он провел в реанимации три дня, и теперь, судя по газетным заголовкам, снова бодр, весел и готов руководить страной. Также сообщают, что никакого раннего выхода из карантина не предвидится. Сдается мне, что глава так испугался, что теперь мы будем сидеть в карантине дольше всех. Вчера умерли восемьсот восемьдесят один человек и теперь уже почти восемь тысяч смертей всего за чуть меньше трех недель. Большинство из них в Англии, большинство из большинства -- в Лондоне. В моей возрастной категории уже больше пятисот смертей.

Из детского сада мне присылают письма со всякими развлечениями для дитяти: советуют месить вместе тесто, петь песни про зайцев (скоро пасха), смотреть в окно, учить деревья и птичек. Гулять, почему-то, не советуют, старательно избегают этой темы, словно понятие выйти погулять стало каким-то неприличным.

Ручки, которые я заказала, всё никак не дойдут, они пишут и просят прощения -- сообщают, что коронавирус сломал всю систему и теперь непонятно что когда и куда вообще дойдет. И дойдет ли. Кажется, они сами в этом не очень уверены, так как пишут, что если в течение двух дней я их всё еще не получу, то тогда срочно написать им и они либо вернут деньги, либо вышлют новые ручки. Впрочем, если те пропали, так где гарантия, что эти дойдут? Ыкл заказал какие-то важные винты и шурупы, оплатил срочную доставку и гордо сообщил, что посылка должна прийти в течение дня. Максимум двух. Когда же ни винты ни шурупы не приехали ни позавчера, ни вчера, он побежал смотреть что с ними происходит. Мои шурупы, -- сдерживая смех, сообщил он мне, -- в карантине! Так и написано: на две недели в карантине! А вот через две недели, как только бедные шурупы выйдут из самоизоляции, мне их немедленно привезут. Бедные шурупы, -- качаю я головой, но немедленно интересуюсь, -- а деньги за срочную доставку вернут? Нет, конечно, -- от души смеется он, -- как же они могут вернуть, они же не виноваты, что их шурупы, еще не покинув их склад, уже оказались такими насквозь больными, что их пришлось поместить в карантин! Не виноваты, -- соглашаюсь я, -- шурупы сами виноваты, надо было мыть руки сто раз в день по двадцать секунд, и не болтать со всякими инфицированными гайками!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив