Градус веры
may_bee_letter — 29.07.2025
Вести из Волгограда. Асфальт всё ещё течёт. Воздух густой, как раскалённый сироп для варенья, которое я варю вот уже два дня и каждый вдох обжигает лёгкие. В такую жару все происходит медленно. Но не в нашей жизни.
Мама уже не в Волгограде.
Она едет в Сочи.
Поезд — это адская консервная банка, где люди потеют молча, сжимая в руках бутылки с водой, которая давно перестала быть прохладной. Кондиционер хрипит, выдавая жалкие порции воздуха, больше похожего на дыхание больного дракона. Мама сидит у окна, смотрит на мелькающие пейзажи — выжженные поля, пыльные дороги, редкие деревья, сгорбленные под невидимой тяжестью.
Её телефон снова греется в руке, теперь от волнения.
— Ты доехала? — спрашиваю я.
— Ещё нет, — отвечает она. — Но скоро.
В голосе — усталость, но не та, что обычно приходит к вечеру. Та, что копится годами. Та, что знает, если не ты, то никто.
Сестра
Ее родная сестра — старшая. В детстве она завязывала маме банты, потом провожала в школу, потом помогала растить нас. Теперь она лежит в квартире с гипсом, который не просто сковал тело, а словно приковал её к беспомощности.
— Бюстгальтер не могу застегнуть, — говорит она маме, когда та звонит.
Это не жалоба. Это констатация факта. Как «солнце снова светит» или «вода опять мокрая».
— Ты приедешь, Вера?
У моей тети есть дочь. Интересно, в каждой семье есть одна дочь, которой наплевать на окружающий мир или только нам так повезло? Дважды...
Дочь занята. У нее муж. Она работает и занимается йогой.
Она забегает к своей маме.
На кофе.
Приносит булочку из соседней пекарни, целует маму в щёку, спрашивает ее: «Ну как, терпимо?» — и через двадцать минут исчезает, потому что «очень спешит».
Вера стоит на сочинской кухне, смотрит в окно через горшки с вечнозеленой геранью и видит, как её племянница садится в машину и уезжает.
— Хоть что-то, — говорит сестра мамы.
Но мама молчит…
Я звоню маме вечером.
— Как она?
— Нормально. Рука болит, но не жалуется, терпит.
— А её дочь?
— Забегала. На кофе.
Я молчу. Потом спрашиваю:
— Может, мне приехать?
— Билетов нет, — коротко отвечает мама. — Всё раскупили.
Я проверяю сайты. Она права. Москва скупила всё — поезда, самолёты, даже места в автобусах. Но в автобусе мне не доехать из-за астмы. Остаётся только ждать.
— Если что, я найду способ, — говорю.
— Не надо, — отвечает мама. — Я справлюсь.
Но в её голосе я слышу другое:
«Я устала. Но если не я, то кто?»
Ночь
Ночью в Сочи не легче. Воздух вязкий, противно-мокрый как патока. И ароматы востока, которые так привлекают туристов, уже не кажутся приятными. Тётя ворочается, стонет. Мама почти всегда рядом, поправляет подушку, подаёт воду.
— Спать ложись, — бормочет тётя.
— Потом.
За окном — ни души. Только море где-то шумит, но до него далеко.
На следующее утро мама звонит снова.
— Она обещала зайти завтра.
— Надолго?
— Не знаю.
Я представляю, как моя двоюродная сестра снова забежит. На пятнадцать минут. Принесёт что-нибудь вкусненькое. Спросит: «Ну как, терпимо?» — и исчезнет до следующего раза.
А мама останется.
Потому что в такую жару плавится не только асфальт.
Плавится терпение.
Плавится надежда.
И только одиночество остаётся твёрдым, как гипс на сломанной жизни.
И Вера…
Пока еще держится…
(О судьбе попугая. Видимо, ему не суждено было жить привольно, а суждено было отправиться на пмж к бывшему его владельцу)
|
|
</> |
Жалюзийные двери или сплошные полотна: что выбрать для вашего интерьера 
покойный всегда был большим оригиналом 
Дорога к храму: 2025-Тверская-30. Микулин 
День знаний 
«Аминь»: Сладков о Путине, мире и угрозах 
Полет проходил нормально, пока на высоте 7 000 метров не открылась дверь 
Обзор боевых действий 
Милое сердцу 
Запоздалая роза 
