
Форменный цирк...

Политкорректность набирает обороты — вот уж и «Оскар» будут присуждать по новым правилам — ежели все угнетённые прежде меньшинства не представлены, то и претендовать не моги! (Перечислять новые правила мне влом, кто ещё не в курсе — Гугль вам в помощь).
И главное — что любезная моему сердцу Америка (...Америка, о! — где я не был никогда...) наступает на старые-престарые советские грабли и шишка на лбу в строго определённом месте вскоре будет обеспечена, ну хоть бы кто им подсказал, а?
Нет, не подскажет, а если и подскажет, то впустую.
Политкорректность ведь на самом деле в СССР придумали (запатентовать позабыли!), только называлась она равенством и братством. Помните эти чудные советские плакаты, где непременно была украиночка вся в лентах, узбечка в косичках, грустный молдаванин в остроконечной бараньей шапке и в белых штанах, обобщенный кавказец в черкеске, столь же обобщённые эстонка с латышкой, похожие белыми шапочками на медсестёр, туркмен в папахе и так далее.

Что и говорить, на красивых идеалах воспитывалась советская молодёжь! Редкий пионер не плясал в детстве на утреннике украинского гопака, не пел азербайджанскую «Цып-цып, мои цыплятки!», или итальянкую «Белла, чао!», которую почему-то переименовали в «Мама, чао!».
Сколько людей утрёт слезу умиления и радостно вспомнит о том, что в то золотое время «мы вообще не думали о том, кто какой национальности! мы со всеми дружили одинаково!»
Конечно, конечно — кто ж спорит! Слов «хохол-кацап-бульбаш-чурка-узкоглазый-косорылый-хачик-жид» они не слыхали никогда, злобные ксенофобские анекдоты советского времени прошли мимо них (и вообще — их Госдеп распространял!), а тот факт, что именно ровесники этих сладкоголосых азербайджанских деток, воспитанные на идеалах интернационализма, спустя совсем немного лет вдруг устроят армянскую резню в Сумгаите, не вызовет у них когнитивного диссонанса, да и вообще — какой Сумгаит, какая Фергана, какой Ош, какая такая Чечня — отстаньте, не помню, не знал да забыл, не было ничего такого, не цепляйтесь к мелочам, вывсёврёти и отстаньте ещё раз!
А как нас учили любить освобождённые народы Азии, Африки и Латинской Америки! И ещё угнетённых не...ой! простите — афроамериканцев! Взасос и взахлёб. Кто не всхлипывал над знаменитой «Колыбельной» из довоенного «Цирка», признавайтесь, а?
Но когда герои борьбы за свободу в качестве студентов в массовом порядке появились в столичных, а также в некоторых провинциальных ВУЗах советский народ к дружеской встрече оказался совсем не готов.
Они, понимаете ли привыкли к определённому образу чернокожего:
...Хороший сахиб у Сами и умный,
Только больно дерётся стеком.
Хороший сахиб у Сами и умный,
Только Сами не считает человеком...
Вот и советский гражданин условного Сами считал вовсе не человеком, а функцией. Функция заключалась в том, чтобы быть угнетённым, прочее — вторично. Угнетённый по определению не имеет ни воли, ни характера, его дело — страдать и надеяться на помощь Большого Советского Брата, на которого он всю жизнь будет смотреть снизу вверх и испытывать неподъёмное и вечное чувство благодарности.
Вот, например, одна из планетарного масштаба картинок о межрасовой и международной дружбе:

А тут, понимаешь, вместо плакатных функций приехали живые люди. Люди, которым ничто человеческое оказалось не чуждо. Были среди них и зубрилки-отличники, и мажоры-разгильдяи, и строгие идейные юноши, и бабники-выпивохи, и жулики-фарцовщики, и хулиганы, и просто хорошие парни — всё, как у всех, и заискивать перед белым бваной, а хоть бы и советским, большинство из них не желало — сюрпрайз!
У простого советского гражданина порвало шаблон — вы мне всё
врали!
Где он — обещанный благодарный имбецил с плаката?
Не-на-ви-жу, ааааааааа!!!
Когда-то Илья Эренбург, гневно обличая американский расизм, написал о том, как где-то в Америке его полемически спросили:
— А вы бы обрадовались, если бы ваша дочь вышла замуж за негра (тогда ещё можно было писать крамольное слово).
— Смотря какой был бы негр! — остроумно, как ему показалось, ответил советский журналист и с обидой добавил в скобках:
— Мне никто не поверил!
Увы, я ему тоже, извините, не верю. Разве что кто-нибудь приведёт мне в пример длинный поименный список советских граждан, радостно встречающих хлебом-солью чернокожего жениха для белокурой дочурки. Или с гордостью демонстрирующих восторженным соседям маленького внучика — не в клеточку, не в полосочку, не в яблочках, не голубого (свят-свят-свят!), а всего-навсего шоко-ванильньного.
Газеты талдычили о «свободу Анджеле Дэвис», а улица угрюмо сочиняла анекдоты типа: «эфиоп твою мать!»
Радио взывало к сочувствию справедливой борьбе палестинского народа против сионистского захватчика, а улица, ненавидящая и тех, и других, злобно откликалась:
«Над арабской мирной хатой,
Гордо реет жид пархатый!»
С голубых экранов молоденький Кобзон так красиво пел про Куба — любовь моя...
А улица мрачно бубнила:
Куба, отдай наш хлеб!
Куба, возьми свой сахар!
Нам надоел твой косматый Фидель,
Куба, иди ты...
Расистами и ксенофобами, каких свет не видывал, в массе своей
выросли простые советские люди, а ведь как красиво их учили! как
старались привить толерантность! Как дышали, как
дышали...
Давным-давно, когда не подкралась ещё к нему из-за угла имперская деменция, не слишком мною любимый, но небесталанный режиссёр Станислав Говорухин, здравую мысль высказал о великом советском прошлом: может, этот нелепый эксперимент для того и был поставлен, чтобы показать человечеству: так жить нельзя!
Но не станут в Глливуде смотреть тот одноименный фильм лохматого 90-го года — люди упорно предпочитают учиться на своих собственных ошибках.
|
</> |