«Эмпатия либо есть, либо ты людоед»

Той зимой, 2020/21 года, адвокату Васину 38 лет, он берется защищать Никиту Уварова, самого юного «террориста» (именно эти тяжелейшие статьи ему вменили поочередно в его 14 и 15 лет), я сижу, слушаю, не могу поверить и подсчитываю: в 1988-м, когда БГ написал песню «Поезд в огне» про полковника Васина, нашему Васину исполнилось только 6 лет. В школу еще не ходил. Но все течет — ни черта не меняется, мы не дважды входим в одну реку, мы в принципе не можем вступить в сколько-нибудь другую, разве только облака над нами плывут, меняя красивые очертания; и та песня — именно о нашем Васине и его делах, и антураже вокруг: «А кругом горят факелы, / Это сбор всех погибших частей. / И люди, стрелявшие в наших отцов, / Строят планы на наших детей».

Потом, в 2022-м, ему исполнится сорок, и один мой товарищ, журналист Михаил Афанасьев (сидит второй год за «дискредитацию» армии, хотя об армии он не сказал ни слова, исключительно о росгвардейцах, тех, кто поехал в Киев наводить порядок, и тех, кто отказался, — Васин и его будет защищать), скажет: «V в кубе». Ну да, он — Владимир Валерьевич Васин, V.V.V., и буква эта, помимо прочего, — еще и виктория, победа, и его въедливости, дотошности силовики терпеть не могли, старались не связываться, говорили при обысках: «Главное, чтоб не приехал человек в желтых ботинках» (о да, Васин, помимо прочего, большой ходок в горы по всему свету, на обыски и в суды приходил подготовленный, в неубиваемых башмаках Caterpillar, а на поясном ремне, по всей его длине, замыкая с перехлестом, — «Юнион Джек», длинный ряд британских флагов, напоминание своего рода, что в мире, кроме этой тайги вокруг, есть что-то еще, право и правосудие, например); но в нынешней России то были лишь наши завышенные ожидания: против лома нет приема.

А до этого в кафе «Лось и лосось» с интерьерами из «Твин Пикса» разговариваю с Аленой и ее отцом Дмитрием Прокудиным. Красные портьеры и диваны, приглушенный свет, кто-то где-то есть, но это неточно, Алена рассказывает, как ее семью разбудил спецназ ФСБ: обыск дома, странные подозрения. Ее, 14-летнюю, увозят в психушку, куда, зачищая пространство к 1 сентября, свезут еще больше десятка подростков из Красноярска и городов края — «на обследование». Всех их подозревали в причастности к «колумбайн»*-замыслам. Под конец нашего разговора

у Алены звонит телефон, и я невольно слышу голос Васина, знакомые интонации: госэкспертиза сделала наконец заключение, никаких признаков пропаганды терроризма, призывов к нему, его оправдания ни в изготовленном ею видеоролике, ни в ролике, ей приписываемом, нет. Васин сообщает уже проглоченной девочке, что ее извергают из чрева.

Дыши, точно говорит он ей, живи.

Что он там делал, бог весть, но тогда шел 2021 год — чудеса еще случались.

Но это были уже именно что чудеса. На нынешнем закруглении отечественной истории обычная адвокатская работа, хорошо сделанная и оттого получающая закономерные результаты, начала выглядеть фантастикой в 2017-м, тогда адвокат Васин впервые прогремел с политическим делом — выиграл суд об оскорблении чувств верующих культурологом Ириной Кудиновой. И это уже был эксцесс для того года, для той страны, у нее уже было другое содержание, другой вектор, в том, 17-м году вообще много чего случилось, он стал поворотным в России. Тогда

Кремль точно разглядел протесты школоты и студенчества, увидел кроссовки, связанные шнурками и висящие на цыплячьих шеях, увидел желтых игрушечных уток, и Кремль остановил свой взгляд, началась специальная операция против детей, против будущего.

Весной и в начале лета тогда проходили самые массовые с 2011 года протесты. Полторы сотни городов. Тогда же Путин потребовал усилить выявление законспирированных и спящих террористических ячеек. Считалось, что вооруженное бандподполье на Северном Кавказе разгромлено, украинские диверсанты еще не начались; очевидно, требовался новый фронт для высвободившихся рук. Появились заметные дела «Сети»*, БАРСа, «Нового величия»**. Статью об обучении терроризму вводили, чтобы усаживать по максимуму «студентов», обучавшихся в лагерях Хаттаба на Северном Кавказе. А тогда ее начали применять за треп и хайп в соцсетях, и террористами стали называть русских мальчиков и девочек. Ну и потом, приближался российский чемпионат мира по футболу (он с фурором пройдет в 2018-м, больше такой России мир не увидит).

И в 2017-м молодежь начали задерживать и допрашивать тысячами, именно тогда сложилось впечатление, что митинговая и протестная активность отрочества и юности стала главным делом в стране, самым важным для режима.

И так сложилось, что

Васин стал первым человеком по всем этим делам на огромной территории. А потом СВО, и теперь он защищает тех, кому грозят несусветные сроки за слова, расходящиеся с пропагандой.

Ловлю его в Красноярске, где у него дом, но он тут на пару дней — проездом из Абакана в Улан-Удэ.

«Главный по терроризму»

— У вас сейчас вся Средняя и Восточная Сибирь и еще часть Дальневосточного округа, раз Бурятию в него зачислили. Это больше, чем вся Европа, Западная и Восточная, и вы постоянно в пути, мотаетесь.

— Ну да.

— И на эту территорию вы один. Или еще кто-то политическими делами занимается?

— Есть еще пара человек, но не так часто они берутся. А я не только политическими занимаюсь. Я начал брать подобных людей, преследуемых за свободу слова, свободу выражения мнений, свободу собраний, с 2017 года. А работаю в адвокатуре с 2005-го, в 2006-м получил статус. Я брал все, чтобы пропитаться. Ну а потом на меня наклеили ярлык. «А кто у нас по терроризму главный?» И почему-то называют мою фамилию. Хотя я не главный. «А к кому идти, если светит 7 лет за слова? Вот мы написали в интернете…» Ну — репутация, и я ее уже не изменю.

— Тот самый 2017 год, откуда растут ноги у многих сегодняшних процессов.

— Я просто попал в клуб юристов, где любят свою работу. Далее начал ходить в горы. И мне в профессиональном этом общении стало понятнее, кого надо защищать прежде всего:

со свободы слова начинается свобода в принципе. Если человеку запретить высказывать свое мнение, запретить говорить, запретить думать — свободы не будет в принципе. Даже немые выражаются жестами.

Если это запретить, закрыть рты — все остальные свободы уже и не нужны. Понимание этого пришло в 2017-м. Жаль, что я раньше этого не понимал. Ведь действительно — огромная территория, далекая от европейской части и… И жаль, что будет еще хуже. Сейчас на этой территории, на той, что слева, справа, севернее, южнее, будет со свободами только хуже. И юристы, адвокаты это понимают лучше всех, потому что мы это на примере дел видим массово, веерно. И делаем все, что можно. А результат, как правило, один. И от этого иногда опускаются руки.

— Почему тогда остались и остаетесь в России?

— Да потому что вот такая отговорка неудачника, наверное: а кому я там нужен? Я не понимаю, чем там заниматься. Ну и дела в производстве, не доведенные пока до конца, не дают куда-то убежать. Начинать в 41 год юридическую деятельность в другой стране невозможно. В 30 — может быть, в 25 — лучше. Нужны колоссальные ресурсы, чтобы пойти на какую-то платную учебу, а их нет.

Я в самом расцвете сил. Мне 41. И все началось, когда мне было 40. Куда мы придем, я пока не вижу, но что у меня висит за спиной, наполовину можно снять и забыть — знание всех этих международных норм, принципов, это ни к чему на этой территории, этой необъятной, великой, замечательной территории.

Дело канских подростков

— Перед следующими вопросами и вашими ответами, наверное, нужно подчеркнуть: мы не оправдываем терроризм, мы против него, и мы сейчас будем говорить не о терроризме, а о деталях следствия и трибунала по делу конкретного подростка Никиты Уварова. Так вот, дела идут, вы сказали, веерно. И я сразу вспомнил, как в том трибунале, когда уже состоялись последние допросы — трех чекистов, и те довольно откровенно раскрыли весь механизм, вы сказали, что это будет конвейер, потому что можно хватать любого чем-то им не нравящегося подростка, открывать его телефон и там обязательно найдется такое, что им и нужно.

— Они нашли в телефонах ребят то, о чем не знали. То, что использовали потом для основного обвинения.