Эмилия Кларк: Битва за мою жизнь

british_cinema — 23.03.2019 Примечание: это точно не чтение под утренний субботний кофе, но очень хорошее эссе, которое стоит прочесть не только (не столько) поклонникам

Оригинал The New Yorker
Перевод группа ВК (отредактирован мной)

Как раз тогда, когда все мои детские мечты, казалось, сбылись, я чуть не сошла с ума, а потом едва не умерла. Я никогда не рассказывала эту историю публично, но теперь пришло время.

Это было начало 2011 года. Я только закончила сниматься в первом сезоне «Игры престолов», нового сериала HBO, основанного серии романов Джорджа Р. Р. Мартина «Песнь льда и огня». Несмотря на отсутствие профессионального опыта, мне дали роль Дейенерис Таргариен, юной принцессы, которую выдают замуж за мускулистого вождя дотракийцев по имени Кхал Дрого. Это длинная история — восемь сезонов — но достаточно сказать, что героиня растет в статусе и мощи. Она становится фигурой, олицетворяющей силу и самообладание. Вскоре молодые девушки стали надевать платиновые парики и струящиеся одеяния, чтобы быть Дейенерис Таргариен на Хэллоуин.

Создатели шоу, Дэвид Бениофф и Д. Б. Вайс, сказали, что мой персонаж — смесь Наполеона, Жанны д'Арк и Лоуренса Аравийского. И всё же через несколько недель после того, как мы закончили съемки первого сезона, несмотря на всё надвигающееся волнение рекламной кампании и премьеры сериала, я почти не чувствовала дух победы. Я была напугана. Напугана вниманием, напугана бизнесом, который едва понимала, напугана попыткой оправдать веру, которую создатели «Престолов» вложили в меня. Я чувствовала себя во всех отношениях выставленной напоказ. В самом первом эпизоде я появлялась на экране обнаженной, и с самого первого пресс-релиза мне задавали один и тот же вопрос: «Ты играешь такую сильную женщину, и всё же раздеваешься. Почему?». Мысленно я отвечала: «Сколько мужчин мне нужно убить, чтобы оправдать себя?».





Чтобы снять стресс, я работала с тренером. В конце концов, я была телевизионной актрисой, и именно этим занимаются телевизионные актеры. Мы работаем. Утром 11 февраля 2011 года я одевалась в раздевалке спортзала в Крауч-Энде, в северном Лондоне, когда у меня началась сильная головная боль. Я чувствовала такую усталость, что едва могла надеть кроссовки. Когда началась тренировка, заставила себя выполнить первые несколько упражнений.

Затем тренер велел встать в положение для планки, и я почувствовала, как будто резинка сжала мой мозг. Я пыталась игнорировать боль и отталкивать её, но просто не могла. Я сказала своему тренеру, что надо сделать перерыв и каким-то образом, почти ползком, добралась до раздевалки, потом до унитаза, где опустилась на колени, и меня начало рвать. Между тем боль — стреляющая, колющая, сдавливающая — усиливалась. На каком-то уровне я понимала, что происходит: мой мозг был поврежден.

Пару минут я пыталась избавиться от боли и тошноты, сказала про себя: «Я не буду парализована». Пошевелила пальцами рук и ног, чтобы убедиться, что это правда. Чтобы сохранить память, попыталась вспомнить, среди прочего, несколько реплик из «Игры престолов».

Я услышала женский голос из соседней кабинки, спрашивающий меня, в порядке ли я. Нет, не в порядке. Она пришла мне на помощь и положила набок, в стабилизирующую позу. Затем всё сразу стало шумным и размытым. Я помню звук сирены скорой помощи, новые голоса, кто-то сказал, что мой пульс был слабым. Меня рвало желчью. Кто-то нашел мой телефон и позвонил родителям, которые живут в Оксфордшире, и им сказали, что они смогут увидеть меня в отделении неотложной помощи больницы Уиттингтон.

Меня окутал туман беспамятства. Из машины скорой помощи меня покатили на каталке в коридор, наполненный запахом дезинфицирующего средства и гулом страдающих людей. Поскольку никто не знал, что со мной не так, врачи и медсестры не могли дать мне никаких лекарств, чтобы облегчить боль.

Наконец, меня отправили на МРТ, сканирование мозга. Диагноз был быстрым и страшным: субарахноидальное кровоизлияние (SAH), опасный для жизни тип инсульта, вызванный кровотечением в пространство, окружающее мозг. У меня была аневризма, разрыв артерии. Позже я узнала, что около трети пациентов с SAH умирают сразу или вскоре после этого. Выжившим пациентам необходимо срочное лечение для устранения аневризмы, так как существует очень высокий риск повторного, часто смертельного кровотечения. Если я хотела выжить и избежать необратимых последствий, мне надо было срочно сделать операцию. И даже тогда не было никаких гарантий.

Меня отвезли на машине скорой помощи в Национальную больницу неврологии и нейрохирургии, прекрасное массивное здание викторианской эпохи из красного кирпича в центре Лондона. Была ночь. Мама спала в больничной палате, свернувшись в кресле, так как я всё время просыпалась и вновь засыпала: из-за наркотического дурмана, стреляющей боли и постоянных кошмаров.

Помню, как мне сказали, что я должна подписать соглашение на операцию. Операция на мозге? Как раз тогда моя жизнь стала такой насыщенной — у меня не было времени на операции. Но в конечном счете я успокоилась и подписала. И потом потеряла сознание. В течение следующих трех часов хирурги восстанавливали мой мозг. Это не стало моей последней операцией и не стало худшей. Мне было двадцать четыре года.



Я выросла в Оксфорде и редко задумывалась о своем здоровье. Почти всё, о чем я думала, — это актерская игра. Мой папа был звукорежиссером, работал над постановками «Вестсайдской истории» и «Чикаго» в Вест-Энде. Моя мама была и остается вице-президентом по маркетингу в крупной консалтинговой компании. Наша семья не была богатой, но мы с братом ходили в частные школы. Наши родители, которые желали для нас всего лучшего, старались обеспечить наше будущее.

У меня нет четких воспоминаний о том, когда я впервые решила стать актрисой. Говорят, что мне было года три-четыре. Когда я ходила с отцом в театры, то была очарована закулисной жизнью: сплетнями, реквизитом, костюмами, этим торопливым шепотом в почти полной темноте. Когда мне было три года, мой отец отвел меня на спектакль «Show Boat». Несмотря на то, что я обычно была громким и беспокойным ребенком, я просидела два часа в молчаливом восхищении, а когда занавес опустился, встала на свое место и начала хлопать.

Я была просто одержима. Дома я столько раз просмотрела видеокассету с «Моей прекрасной леди», что пленка порвалась. Думаю, что восприняла историю о Пигмалионе как пример того, как с большим количеством репетиций и хорошим режиссером ты можешь стать кем-то другим. Не думаю, что папа обрадовался, когда я объявила, что хочу быть актрисой. Он знал многих актеров и, по его мнению, они были невротичными и безработными.

Моя школа в Оксфорде была идиллической, нормальной, милой. Когда мне было пять лет, я получила главную роль в спектакле. Но в тот момент, когда пришло время выйти на сцену и произнести реплики, я всё забыла. Я просто стояла в центре сцены, неподвижно, захваченная этим моментом. Сидящие в первом ряду учителя пытались помочь, подсказывая слова. Но я просто стояла, без страха, очень спокойно. Это состояние души остается со мной на протяжении всей карьеры. Сейчас я могу быть на красной ковровой дорожке с тысячами щелкающих камер и оставаться невозмутимой. Званый обед на шесть человек — другое дело.

Со временем я стала лучше играть. Я даже помнила свои реплики, но едва ли была гениальной. Когда мне было десять лет, папа взял меня на прослушивание в Вест-Энд на постановку «До свиданья, дорогая» Нила Саймона. Когда я вошла внутрь, то поняла, что каждая девочка, пробующаяся на эту роль, поет песню из мюзикла «Кошки». Единственной вещью, которую я смогла придумать, была английская народная песня «Donkey Riding». После довольно терпеливого прослушивания кто-то спросил: «Как насчет чего-то более современного?». Я спела песню «Wannabe» группы «Spice Girls». Отец закрыл лицо руками. Я не получила роль, и думаю, что это к счастью. Папа сказал: «Было бы тяжело читать что-то плохое о тебе в газете».

Но я продолжила. В школьных постановках я играла Аниту в «Вестсайдской истории», Эбигейл в «Суровом испытании», одну из ведьм в «Макбете», Виолу в «Двенадцатой ночи». После окончания средней школы я взяла год перерыва, в течение которого работала официанткой и путешествовала по Азии. Затем начала занятия в Drama Centre London, чтобы получить степень бакалавра искусств. Как начинающие актеры мы изучали всё, от «Вишневого сада» до «Прослушки». Я не получила ни одной роли инженю, они все ушли к высоким, гибким и белокурым девушкам. Я же сыграла роль еврейской мамы в «Проснись и пой!». Вы бы слышали мой бронксский акцент.

После окончания учебы я дала себе обещание: в течение года буду соглашаться только на многообещающие роли. Я проработала в пабе, в колл-центре и в малоизвестном музее, рассказывая людям, что «люки находятся справа». Секунды казались днями. Но я была полна решимости: один год без плохих постановок.

Весной 2010 года мой агент позвонил и сказал, что в Лондоне проходят прослушивания для нового сериала HBO. Пилотная серия «Игры престолов» была отвергнута, и они хотели всё переснять, поменять актеров, в числе которых оказалась Дейенерис. Для этой роли требовалась неземная таинственная женщина со светлыми волосами. А я невысокого роста темноволосая фигуристая британка. Неважно. Чтобы подготовиться, я выучила очень странные строки из двух сцен: одна из четвертого эпизода, в котором брат собирается ударить меня, и одна из десятого, в котором я вхожу в огонь и выживаю, оставаясь невредимой.

Тогда я считала себя здоровой. Иногда чувствовала легкое головокружение, потому что у меня часто было низкое кровяное давление и слабый пульс. Время от времени у меня кружилась голова и я теряла сознание. Когда мне было четырнадцать лет, у меня была мигрень, из-за которой я провела в постели пару дней, и во время учебы в театральном иногда случались обмороки. Но всё это казалось обычным, частью стресса, связанного с актерской работой и жизнью в целом. Теперь я думаю, что это могли быть предупреждающие признаки того, что должно было произойти.

Я прослушивалась на «Игру престолов» в крошечной студии в Сохо. Через четыре дня мне позвонили. Видимо, прослушивание не было ужасным. Мне сказали через три недели вылететь в Лос-Анджелес и читать для Бениоффа и Вайса и руководителей канала. Я начала интенсивно тренироваться, чтобы как следует показать себя. Они летели ко мне бизнес-классом. Я украла весь бесплатный чай в холле. На прослушивании я старалась не смотреть на другую актрису, высокую красивую блондинку, проходящую мимо. Я прочитала две сцены в темной аудитории для продюсеров и руководителей. Когда всё закончилось, я выпалила: «Могу ли я сделать что-нибудь ещё?»

Дэвид Бениофф сказал: «Ты можешь станцевать». Не желая разочаровывать, я станцевала трусливого цыпленка и робота. Сейчас я понимаю, что могла всё испортить, я не лучший танцор.

Когда я вышла из зала, они побежали за мной и сказали: «Поздравляем, принцесса!». Роль досталась мне.

Я едва могла перевести дух. А когда вернулась в отель, кто-то пригласил меня на вечеринку на крыше. Я отказалась и вместо этого отправилась в свой номер, где ела печенье, смотрела «Друзей» и позвонила всем, кого знала.

Эта первая операция была так называемой «минимально инвазивной», что означало, что они не вскрыли мой череп. Используя технику, называемую эндоваскулярным койлингом, хирург ввел микрокатетер в одну из бедренных артерий, в пах; он прошел вверх, вокруг сердца и к мозгу, где они закрыли аневризму.

Операция длилась три часа. Когда я проснулась, боль была невыносимой, я понятия не имела, где находилась. Пропало периферийное зрение, а в горле была трубка, меня без конца тошнило. Они выписали меня из отделения интенсивной терапии через четыре дня и сказали, что главное — это первые две недели. Если я продержусь этот период с минимальными осложнениями, шансы на выздоровление будут более высокими.

Однажды ночью после того, как я прошла этот критический рубеж, меня разбудила медсестра и в числе других когнитивных упражнений она спросила: «Как тебя зовут?» Мое полное имя — Эмилия Изабель Евфимия Роуз Кларк. Но тогда я не могла это вспомнить. Вместо этого я пробормотала какую-то бессмыслицу и впала в слепую панику. Я никогда не испытывала такого страха — чувство приближающейся гибели. Я уже представляла свое дальнейшее существование, и оно не стоило того, чтобы жить. Я актриса, мне нужно учить роль, а теперь я не могу даже вспомнить свое имя.

Я страдала от афазии, возникшей из-за травмы мозга. Даже когда я бормотала чепуху, мама с бесконечной добротой игнорировала это и пыталась убедить меня, что всё в порядке, но я знала, что это не так. В худшие моменты я хотела отключить систему жизнеобеспечения, просила медперсонал позволить мне умереть. Моя работа, все мечты о дальнейшей жизни были сосредоточены на языке, на общении. Без этого я была потеряна.

Меня перевели обратно в отделение интенсивной терапии, и примерно через неделю афазия прошла, я была в состоянии говорить. Я знала свое имя — все пять частей. Но при этом помнила, что вокруг лежали люди, которые так и не выкарабкались из этого состояния, все вокруг постоянно напоминали о том, насколько мне повезло. Через месяц после поступления я выписалась, желая принять ванну и подышать свежим воздухом. У меня были встречи с прессой, а через несколько недель нужно было вернуться на съемочную площадку «Игры престолов».

До этого в больнице мне сказали, что есть ещё одна аневризма в другой части мозга, и что она может «проявиться» в любое время. Врачи сказали, что она маленькая и, возможно, останется безвредной до конца жизни. «Мы просто будем внимательно следить». И восстановление было долгим, оставалась боль и морфин, чтобы ее утолять. Я рассказала продюсерам «Престолов» о своем состоянии, но не хотела, чтобы это стало предметом публичного обсуждения. Шоу должно продолжаться!

Ещё до того, как мы начали снимать второй сезон, я была глубоко не уверена в себе. Я часто была одурманенной и настолько слабой, что думала, что умру. Помню, в одном из отелей Лондона во время рекламного тура, я думала, что не могу спать, думать или дышать, а уж тем более стараться быть очаровательной. Я принимала морфин между интервью, были боль и усталость, как худшее утомление, которое я когда-либо испытывала, умноженное на миллион. И давайте посмотрим правде в глаза, я актриса. Тщеславие приходит с этой работой, я провела слишком много времени, думая о том, как выгляжу. Если всего этого было недостаточно, мне казалось, я ударялась головой каждый раз, когда пыталась сесть в такси.

Реакция на первый сезон была, конечно, фантастической, хотя тогда я очень мало знала о том, как все устроено в этом мире. Когда мой друг позвонил мне и сказал: «Ты номер 1 на IMDb!», я спросила: «Что такое IMDb?».

В первый день съемок второго сезона в Дубровнике я продолжала говорить себе: «У меня все хорошо, мне всего двадцать с небольшим, у меня все хорошо». Я ушла с головой в работу. Но после того первого дня съемок я едва добралась до гостиницы, прежде чем потеряла сознание от усталости.

На съемках я не пропустила ничего, но это стало борьбой. 2 сезон был худшим для меня, я не знала, что делает Дейенерис. Если быть совершенно честной, каждую минуту каждого дня я думала, что вот-вот умру.

В 2013 году, после окончания 3-го сезона, я попала на Бродвей, где должна была играть Холли Голайтли. Репетиции были замечательными, но довольно скоро стало ясно, что успеха не будет. Все это длилось всего пару месяцев.

Пока я была в Нью-Йорке из-за спектакля, у меня оставалось пять дней от страховки SAG и я отправилась на сканирование мозга, которое теперь приходилось делать регулярно. Вторая аневризма увеличилась вдвое, и доктор сказал, что мы должны «позаботиться об этом». Мне обещали относительно простую операцию, более легкую, чем в прошлый раз. Вскоре после этого я оказалась в шикарной частной палате манхэттенской больницы, и родители тоже были там. «Увидимся через два часа», — сказала мама, и я отправилась на операцию, ещё одно путешествие вверх от бедренной артерии до моего мозга. Нет проблем.

Вот только проблема была. Когда меня разбудили, я кричала от боли, процедура не удалась. У меня было сильное кровотечение, и врачи дали понять, что мои шансы на выживание ничтожны, если они срочно не прооперируют меня, и на этот раз им нужно было получить доступ к мозгу старомодным способом — через вскрытие черепа.

Выздоровление было ещё более болезненным, чем после первой операции. Я выглядела так, словно пережила войну, более ужасную, чем любая из тех, что пережила Дейенерис. Из операционной я вернулась с дренажной трубкой, некоторые части черепа были заменены титановыми пластинами. Сейчас уже нельзя заметить шрам, который проходит от макушки до уха, но я сначала я этого не знала. И прежде всего меня мучило постоянное беспокойство о когнитивных или сенсорных потерях. Это будет концентрация внимания? Память? Периферийное зрение? Теперь я говорю людям, что в итоге потеряла хороший вкус в выборе мужчин. Но, конечно, тогда ничего смешного в этом не было.

Я снова провела месяц в больнице и в определенные моменты теряла всякую надежду. Я не могла никому смотреть в глаза. Была страшная тревога, приступы паники. Меня учили никогда не говорить: «Это нечестно», учили помнить, что всегда есть те, кому хуже. Но во второй раз надежды кончились. Я чувствовала себя подобием себя. Настолько, что мне сейчас трудно вспомнить эти страшные дни во всех подробностях, мой разум заблокировал их. Но я помню, что была убеждена, что не собираюсь жить. И я была уверена, что появятся новости о моей болезни. И это произошло — мимолетно. Через шесть недель после операции National Enquirer опубликовал небольшую историю. Репортер спросил меня об этом, а я всё отрицала.

Но теперь, после всех этих лет, я рассказываю вам правду полностью. Пожалуйста, поверьте мне: я знаю, что я вряд ли уникальна, вряд ли одинока. Многие люди пострадали гораздо больше и не могли получить такой же уход, как я.

Через несколько недель после второй операции я с несколькими другими актерами отправилась на Comic-Con в Сан-Диего. Поклонники Comic-Con самые рьяные, ты не хочешь разочаровывать их. В аудитории было несколько тысяч человек, и прежде чем мы начали отвечать на вопросы, меня охватила ужасная головная боль. Вернулось тошнотворно знакомое чувство страха. Я подумала: вот и всё. Мое время истекло, я дважды обманывала смерть, и теперь она собирается до меня добраться. Когда я вышла за кулисы, мой агент посмотрела на меня и спросила, что случилось. Я объяснила, но она ответила, что репортер MTV ждет интервью. Я представила, что могу туда пойти и умереть в прямом эфире.

Но я выжила. Я пережила MTV и многое другое. За годы, прошедшие после моей второй операции, я стала здоровее, чем осмеливалась мечтать, сейчас я чувствую себя на 100 процентов. Помимо актерской работы, я решила посвятить себя благотворительной организации, которую помогала развивать вместе с партнерами в Великобритании и США. Она называется «SameYou», и направлена на предоставление лечения людям, которые оправляются от черепно-мозговых травм и инсульта. Я благодарна моей маме и брату, моим врачам и медсестрам, моим друзьям. Каждый день я скучаю по своему отцу, который умер от рака в 2016 году, и я никогда не смогу достаточно поблагодарить его за то, что он держал мою руку до самого конца.

Есть какое-то удовлетворение и невероятная удача в том, что я дошла до конца «Игры Престолов». Я так рада быть здесь, видеть конец этой истории и начало всего, что будет дальше.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив