Дни лета: 53-54

Я танцевала перед зеркалом и кричала как сумасшедшая, мир словно остановился, я попросила его подождать. Потом я ставила всё подряд, из того далёкого периода, который уже и не помню когда был и был ли вовсе. Я танцевала перед зеркалом, виляла бёдрами как непристойная женщина, размахивала руками, выписывала восьмёрки ногами -- всё как тогда, когда уже не помню когда.
Вчера был дивный день. Вчера дитя впервые засмеялась, звонко и весело. И счастье моё было бы абсолютно кабы она смеялась со мной, а не надо мной. Она же, очевидно, смеялась надо мной, так как засмеялась она ровно в тот момент, когда мы обе поняли, что у меня никак не получилось с первого раза нормально надеть подгузник. Ха-ха, -- засмеялась она мне в лицо, -- ну вы даёте, мамаша, ха-ха! Я обрадовалась безмерно и смутилась словно в очередной раз меня уличили в неспособности делать элементарное. Чего ты хохочешь? -- попыталась строго спросить я, -- подумаешь, не получилось с первого раза подгузник надеть, зато знаешь какие теоремы я когда-то умела доказывать! Я хотела было сказать про сейчас, но вздохнула, вспомнив, что пока никак не получается нормально работать. Про данный способ общения я когда-то прочитала в невероятно смешной книге про взращивание детей. Госпожа, написавшая эту книгу, так и писала: дети должны чувствовать кто тут главный, сразу с младенчества. Поэтому, -- писала госпожа, -- если вы вдруг, совершенно случайно, просто от исключительной замотанности, попытались искупать ребёнка в кухонной раковине, то ни в коем случае не оправдывайтесь, мол, прости, какая я балда, а напротив -- твёрдо и уверенно расскажите о том, что, несмотря на данное недоразумение, на другом поприще вы просто ого-го и вам вообще нет равных. Я помню об этом всё время и всякий раз заново придумываю о каких же ещё заслугах и на каких других поприщах мне ей рассказать, дабы стереть из её памяти эти неудачные минуты. Ну и что, что мама надела тебе комбинезон наоборот, подумаешь, комбинезон! Зато мама знаешь как в обуви разбирается! А если и это на тебя не производит впечатление, то на тебе -- у мамы, между прочим, есть статьи в следующих журналах... Дальше я перечисляю самое-самое, но раз за разом понимаю, что, несмотря на все потуги, авторитет я теряю день ото дня.
Потом мы пошли в поликлинику. Её должны были привить от всех гадостей на свете, моих же ролей было две: доставить и держать. Дитя послушно выпила что-то, что предложила медсестра и даже причмокнула. Мамаша, -- воскликнула медсестра раньше времени, -- какой изумительный и спокойный ребёнок! Она бы продолжила умиляться (наверное), но пришло время укола. Как только игла вошла в нежное неприкосновенное бедро, дитя возмутилась так, как только может возмутиться человек при нарушении суверенности его неприкосновенной плоти. Дитя раскрыла рот и сообщила медсестре всё, что она о ней думает. Нет, она больше не выглядела ни спокойной, ни изумительной. Она выглядела рассерженной и возмущённой. Не было в её громком сообщении расстройства, было только невероятное возмущение и гнев. Мамаша, -- изумлённо поглядела на меня медсестра, -- какая вы молодец, что так спокойно реагируете! Я было хотела спросить не имеет ли она в виду, что мне бы тоже было бы неплохо присоединиться к праведному гневу, но решила сдержаться, лишь мило улыбнулась и тихо пробормотала -- а чего мне реагировать не спокойно? ну сердится дитя, с кем не бывает, вполне справедливо, следует отметить, сердится. так неужели же я не дам ей спокойно посердиться столько, сколько ей требуется? сердись, дорогая, -- ласково сказала я дитяти, но она уже выдохлась, да и к тому же мы уже вышли, из зрителей осталась только я, а, как показывает практика, я совершенно неблагодарный зритель для такого рода концертов.
Вчера вечером неожиданно позвонила прекрасная знакомая. Она летела из одной точки в другую через Лондон. У неё было несколько часов и она захотела приехать поболтать. Так приезжай скорее! -- счастливо закричала я в трубку, -- я пока поставлю в холодильник эль и соображу что-нибудь перекусить. Когда-то она объясняла нам что пиво является одним из самых важных продуктов -- от него лучше работают почки, становится ясной голова и исправляется всё плохое в душе. С тех пор у меня есть вечная индульгенция на распивание пива. А что с печенью? -- засмеялась я тогда. Печень быстро регенерируется, -- по-врачебному наставительно сказала мне она тогда, и рассмеялась -- ты не выпьешь столько, чтобы начать думать о печени, не волнуйся, пей!
Я поставила эль в холодильник, я посмотрела что можно предложить из еды -- о, обрадовалась я, как раз подам фрукты, я их не ем, а выбросить рука не поднимается.
Тут, наверное, следует сказать, что общаемся мы редко, но всегда с удовольствием. Она невероятно лёгкий и весёлый человек, с которым очень интересно болтать.
Мы обнялись, поздоровались и оглядели друг друга с ног до головы. Перебивая, пять минут делали друг другу комплименты -- ты прекрасно выглядишь, -- смотрела я на неё, поражаясь насколько хорошо она выглядит. Да, брось, на себя посмотри, -- рассмеялась она.
Мы налили эль и начали болтать -- восполнять упущенное. Про меня она всё практически знала, я же засыпала её вопросами.
-- Ты, наверное, не знаешь, -- смущённо улыбаясь, начала она, -- я с мужем разошлась. Вернее, он со мной.
-- Как это? -- я сидела и смотрела, и не знала что сказать. Они так долго вместе, такая, на вид, прекрасная пара.
-- А вот так. Да не сиди ты с таким лицом, это не вчера было. Вначале было тяжело, но сейчас уже легче. Вначале, конечно, был шок. Мы поехали на дачу, отдыхали там. А он взял с собой велосипед -- кататься. И вот, в субботу, он мне говорит, как всегда -- пойдём, говорит, пиво пить. Мы пошли, попили пиво, хорошо так посидели. А утром он берёт велосипед и собирается в город ехать. Я говорю -- не бери велосипед, это же тяжело туда-сюда на велосипеде. И вот тогда он мне говорит -- я только туда, обратно, говорит, не вернусь. Мне вся эта жизнь надоела, у меня кризис среднего возраста, я, говорит, поехал. А я стою и не знаю что сказать, только спросила где же он жить теперь будет. Даже не плакала, представляешь? Я вообще подумала тогда, что это дурацкая шутка. А он говорит -- буду жить у коллеги, у Ахмеда. Я не знаю кто такой Ахмед, но потом мне добрые люди сказали, что у него женщина есть. Но он до сих пор не признаётся -- у Ахмеда, говорит, живу. Она, -- смеётся вдруг, -- так и проходит у меня под кодовым именем Ахмед.
-- Ахмед, -- растерянно повторяю я, -- подожди, -- смеюсь, я только и умею что смеяться, -- но наша-то хотя бы лучше всех? Скажи?
-- К сожалению, нет, -- смеётся она, -- я видела фотографию. Вот интересно как -- хоть бы ушёл к молодой, худой, так понятно было бы. А она ещё старше и даже больше, чем я.
-- К тому же Ахмед, -- всё повторяю я, пытаясь понять что происходит. -- Как ты? -- чёрт меня подери, я никогда не знаю что надо говорить.
-- Да нормально, честно! -- улыбается она, пьёт холодный эль и цокает от удовольствия, -- сейчас уже нормально. Ахмед, да. Мы вместе были больше тридцати лет, а теперь всё. Что ж поделаешь -- кризис, Ахмед -- жизнь такая.
Мы пьём и болтаем. Она с удовольствием рассказывает мне обо всех перепитиях и так заразительно смеётся, что я тоже смеюсь. Правда, одёргиваю себя, пытаясь понять что сейчас правильно, но всё зря -- смеёмся всё равно.
-- Вот ты говоришь, -- она наливает себе ещё эля, -- что я хорошо выгляжу, что похудела. А всё поэтому. Я поначалу в таком шоке была, не спала, не ела, но и не плакала. Вот совсем не плакала. А потом вдруг заметила что похудела, и решила -- как же хорошо! Ведь я похудела вначале от горестей, но решила, что такой шанс упускать нельзя и начала более здорово питаться, какие-то упражнения делать. Платьев себе купила, туфлей всяких разных. А что -- я теперь свободная женщина, у меня никаких Ахмедов нет. Так самое время за собой ухаживать. Я уже почти такая, как мне хочется. Сама не верю -- иду, уставшая, даже не улыбаюсь, волосы висят, ужас. А мне улыбаются, знакомиться пытаются. Значит, в порядке я, значит, даже лучше, чем думаю. Так ведь? -- и опять смеётся и встряхивает густую светлую копну.
Мы болтаем до глубокой ночи, нехотя ложимся спать -- нам вставать через пару часов, у неё самолёт. Она фотографирует меня и спящее дитя -- это самое главное! давай ещё вот так и так. Мы ложимся спать, через пару часов я встаю, бужу её, провожаю. Потом я ещё сижу какое-то время в кресле и наслаждаюсь ночной прохладой и тишиной. Но усталость берёт своё и я иду спать. Завтра новый день, какой-нибудь ещё более необыкновенный. А если ничего не произойдёт, то я опять устрою дискотеку, решаю я, и ложусь спать.
|
</> |