Current reading: благочестивый большевик и неблагочестивый кантор

o_aronius — 06.10.2019 Два отрывка из мемуаров еврейского общественного деятеля Аарона Перельмана, которые аз, многогрешный, дочитал в эти выходные:

Неблагочестивый кантор

Время и место действия - Одесса конца XIX века.

О конце канторской карьеры Зиси стоит рассказать. В синагоге он держался, конечно, как крайний ортодокс, и молитвы совершал то плаксивым, то высокоторжественным голосом. В несколько иной роли он выступал в одесском ешиботе[11], где в первом классе преподавал древнееврейский язык. Здесь ему полагалось знать еврейскую грамматику – предмет, внушавший почему-то крайним ортодоксам подозрение в неправоверности. В ешиботе Зися уже выступал, как умеренный ортодокс. Еще более осложнялась его роль, когда он фигурировал в качестве сборщика пожертвований для ешибота. В этой роли ему приходилось иметь дело и с «просвещенными» евреями. Надо было уметь разговаривать с ними так, чтобы не оттолкнуть их от хорошего дела, которое, кстати, кормило и самого Зисю. Надо было заигрывать и со сторонниками просвещения. Это многоличие не оставалось, конечно, секретом для прихожан синагоги. Создалось недоверие к нему. Кончилась его канторская карьера скандалом. Аскетом он не был. Жил он в Одессе без семьи, которая жила где-то в провинции. Человек он был здоровый и красивый. О нем ходили «нехорошие» слухи. Недруги следили за его поведением, и в конце концов они его поймали на «невероятном» поступке.

Здесь аз, многогрешный, предлагаю сделать паузу и попробовать ответить, в чем же состоял непростительный грех кантора, стоивший ему карьеры. (Ответ - под катом, поскольку не могу поверить, что кто-нибудь догадается. Но мне интересен ход ваших мыслей):

Поступок этот заключался в следующем: до наступления праздника Пасхи – до первого сейдера – правоверному еврею не полагалось есть мацу. Хотя формально (как объясняется где-то в одной из священных книг) это не запрещено, но может быть уподоблено жизни со своей невестой до оформления брака. И вот однажды Зисю накрыли, когда он в канун Пасхи утром заказал себе к завтраку в кухмистерской, где он кормился, лепешки из толченой мацы. Такой «невероятный поступок» не мог для него пройти безнаказанно, и уже на второй день утром его не допустили к амвону для публичного совершения молитвы. Когда он уже был снят со своего поста и не должен был рядиться в ультра-ортодокса, он, не без некоторого цинизма, оправдывал свой «поступок» тем, что его вкусовые чувства не могли ему подсказать указанную выше аналогию, так как с невестой своей он до свадьбы не жил.
Так закончилась канторская карьера Зиси.

Вот какие столпы благочестия были в прежни годы, когда не было свободы.

Благочестивый большевик

Время и место действия - Петроград, 1918, издательство Брокгауза и Ефрона.

Фабком к тому времени состоял из пяти человек – трех рабочих и двух служащих. Во главе его стоял рабочий, только недавно вступивший в партию, убежденный, энергичный и настойчивый большевик, крепко стоявший на страже интересов рабочих так, как он их понимал. Его заместителем был немолодой беспартийный латыш, рабочий старого типа, заведовавший типографской электростанцией и стремившийся вернуться на родину. Он всегда поддерживал председателя во всех его выступлениях и действиях.

Наиболее красочной фигурой из всех членов фабкома был наш старый рабочий Гордон, проработавший у нас чуть ли не с первого дня основания издательства. [Что его привело в большевистскую партию, куда он вступил одним из первых среди рабочих нашей типографии, трудно сказать. О программе и политике большевистской партии наш Гордон имел очень смутное понятие, вернее, не имел никакого].

Большевизм Гордона не мешал ему соблюдать еврейские религиозные обряды, молиться ежедневно до ухода на работу, соблюдать еврейский религиозный ритуал в еде и не употреблять блюда, которые не дозволяется употреблять по еврейскому закону или обычаям. [В типографии он много лет работал как метранпаж и пользовался любовью всех своих товарищей. Молодых товарищей-евреев он укорял за то, например, что они не соблюдают еврейские ритуалы в еде.] По большим еврейским праздникам Гордон, как и большинство немолодых еврейских рабочих, не являлся на работу. А работал он, как и весь наборный цех, сдельно. Но даже и по субботам он – с моего разрешения – приходил лишь после молитвы в синагоге, где молился с «первым десятком» таких же, как и он, спешивших на работу. Впоследствии, когда на почве профессиональной болезни зрение Гордона ухудшилось и ему стало нельзя работать в наборном цехе, я назначил его заведующим нашего клишехранилища, где у нас имелось около семидесяти пяти тысяч старых клише. Поскольку его заработок не зависел больше от его сдельщины (оклад его был определен по среднему заработку старшего метранпажа), а с другой стороны, мы без ущерба для дела могли ему предоставить большее количество свободных часов, я предложил ему являться по субботам только во вторую половину дня. Но Гордон от такой привилегии отказался. «Как члену партии, – ответил он, – мне не подобает пользоваться преимуществами, которыми другие рабочие не пользуются». И хотя он без всякого ущерба для дела мог каждый день являться в типографию одновременно со служащими – несколько позднее, чем рабочие, – он приходил ежедневно рано утром, наравне со всеми рабочими.

Узнав, что один из служащих конторы нарушает супружескую верность и живет с сослуживицей, Гордон с возмущением потребовал, чтобы я немедленно уволил ее как «порочащую честь всех служащих». Характерно, что кару он требовал по отношению к ней, а не к нему. Мне никак не удалось убедить его, что не мое дело вмешиваться в интимные отношения служащих, и он остался недоволен мной за то, что я не вмешался в эту ситуацию, «позорящую нашу фирму».

Со мной Гордон скоро подружился. Огорчало его, однако, мое равнодушие к еврейской обрядности. Когда я ему как-то рассказал, какой религиозный у меня был отец, он на второй день, не дождавшись конца работы, во время обеденного перерыва пришел ко мне и, улучив время, когда у меня никого не было, с волнением сказал: «Вы не сердитесь на меня, вы знаете, что я вас люблю и уважаю, но я вчера весь вечер думал, как же вы – сын такого отца – не посещаете синагогу даже в "страшные дни" Нового года и Судного дня? А вы и "священный язык", язык наших молитв знаете, и еврейскими [делами] интересуетесь и занимаетесь. Вы меня извините, но, по-моему, вы неправильно поступаете и хотя бы в "страшные дни" вам следовало бы посещать синагогу». Таков был этот милый, сердечный «большевик» времен воинственного безбожничества.

В общем, левый эсер Штейнберг, о котором мы уже имели удовольствие писать, был не совсем одинок.
И да, что касается субботней молитвы "с «первым десятком» таких же, как и он, спешивших на работу" - про такие миньяны (в ортодоксальных синагогах) мне слышать уже доводилось. Но - в Америке. И вот, оказывается, подобная практика существовала и в старом свете.
Интересно было бы узнать, кто и когда додумался до этого впервые:

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив